Инкассатор: Страшный рассказ - Андрей Воронин

— Так ведь я же медсестра, — сказала Ника, пока он жевал. — Сестра милосердия. Ухаживать за больными — моя профессия. Одно слово, вспомогательный персонал…

Она едва заметно помрачнела. Нужно было что-то сказать, но Юрий не знал что, да и рот у него очень кстати был занят.

— А у меня целая неделя отгулов, — сказала Ника.

Тень каких-то невеселых раздумий уже сбежала с ее лица — характер у нее был легкий, грустить подолгу она то ли не умела, то ли просто не позволяла себе.

— Ммм? — удивился Юрий с набитым ртом.

— Представь себе. И прямо с сегодняшнего дня.

— Мммм!!!

— А других предложений нет? — склонив голову к плечу, поинтересовалась Ника. — Более внятных. Более членораздельных.

Юрий с усилием глотнул, отхлебнул кофе, обжегся и замотал головой.

— Предложений сколько угодно, — сказал он. — Например, можно неделю не вылезать из постели.

— Ой, — с легкой насмешкой сказала Ника. — Ой-ой-ой!

— Да, — подумав, сказал Юрий, — действительно ой-ой-ой Это я не подумал. Беру свои слова обратно. Что ж, тогда можно посвятить эту неделю культурному развитию. Театры, музеи, картинные галереи… Я, например, не помню, когда в последний раз был в Третьяковке.

Ника улыбнулась.

— Прошлым летом мы с девчонками ездили на экскурсию в Питер, — сказала она. — Так вот, одна из наших сестер стоит в очереди в Эрмитаж и громко так говорит: «Ой, девчонки, я так ДАВНО НИКОГДА не была в Эрмитаже!»

Юрий фыркнул в чашку, расплескав кофе.

— Свинтус, — сказала Ника, вытирая ему подбородок и грудь невесть откуда появившейся салфеткой. — Какая тебе Третьяковка, тебя впору в детский садик отдавать, на перевоспитание…

— Не хочу в садик, — надув губы, заартачился Юрий. — Там кормят манной кашей и ставят в угол. И вообще, думай, что говоришь. Ты только представь: приходишь ты вечером меня забирать, а я стою посреди раздевалки, и красивая тетя-воспитательница застегивает мне штанишки…

— Да, — сказала Ника с задумчивым видом, — это верно. Тетям-воспитательницам не позавидуешь…

Юрий помотал головой, отказываясь от поднесенного ко рту бутерброда, отхлебнул еще глоток кофе и потянулся за сигаретами. Ника придвинула ему пепельницу и закурила сама, держа свою чашку с непринужденным изяществом светской дамы.

— Хорошо, — сказал Юрий, выпуская дым в низкий потолок, давно нуждавшийся в побелке. — Подытожим. Лежать всю неделю в кровати мы не хотим, опасаясь за мое хрупкое здоровье. Ходить по картинным галереям мы тоже не хотим — уровень умственного развития не позволяет. Детский сад отметаем из чисто гуманных соображений — нам жалко тетю-воспитательницу…

— Так-так, — подзадорила Ника. — Обожаю, когда мужчина раскладывает все по полочкам. Любо-дорого посмотреть!

— Хорошо, — повторил Юрий. — Думаешь, мне больше нечего сказать? Хорошо! А как ты смотришь на романтическое путешествие в стиле кантри? Прогулка втроем — ты, я и джип. Средняя полоса России, свежий воздух, солнце, ветер, ночевки в мотелях и провинциальных гостиницах, осмотр достопримечательностей, рыбалка, если возникнет желание отведать ушицы, и минимум комаров, поскольку на дворе все-таки не лето, а весна…

Ника захлопала в ладоши с восторгом, который Юрию показался не вполне искренним. Она была чертовски хорошая девушка, только почему-то избегала говорить о некоторых вещах прямо и открыто — боялась, наверное, как бы Юрий не наломал дров. Как бы то ни было, Юрий уже не первый день подозревал, что ей хочется убраться из Москвы. Виноват в этом был, скорее всего, длинноволосый Отелло — то бишь Саша, Александр, будь он неладен, непризнанный литературный гений со шкиперской бородкой и замашками пупа Вселенной, любитель бить женщин по лицу, а мужчин — кирпичом по затылку.

— А это возможно? — воскликнула Ника все с тем же не вполне искренним восторгом. — Я думала, такое бывает только в кино.

— А что тут невозможного? — Юрий пожал плечами и залпом допил кофе. — Всего-то и дел, что спуститься во двор и сесть в машину. Только… Ты ничего не хочешь мне сказать?

Ника невинно округлила глаза.

— О чем?

— Тебе виднее о чем. Я не лезу в твои дела, но хочу заметить, что бегство — не лучший способ решения проблем. Тем более если в запасе у тебя всего неделя… Хочешь, я все-таки с ним поговорю? Только поговорю, без рук. Он сильно тебе надоедает?

Ника порывистым движением сунула окурок в чашку с недопитым кофе. В чашке коротко зашипело. Ника резко поставила, почти швырнула ее на столик и сразу же закурила новую сигарету. Руки у нее едва заметно дрожали.

— С чего ты взял? — глядя в сторону, спросила она.

Юрий пожал плечами.

— Посмотри на себя, — сказал он. — Ты даже побледнела… Я тебе не муж, ты мне не жена. Может быть, я не прав, но мне кажется, что именно поэтому нет никакой необходимости лгать и притворяться. Я же вижу, что-то происходит. Либо ты уже начинаешь жалеть, что порвала с ним, либо он не оставляет тебя в покое. Ты ведь даже свой мобильный отключила, хотя еще неделю назад не могла понять, как без него можно жить.

Ника горько усмехнулась.

— А от тебя ничего не скроешь, — сказала она с оттенком удивления. — Никогда бы не подумала. Не обижайся, но со стороны ты не выглядишь тонким психологом…

— Подозреваю, что я вообще не гожусь в психологи, — поддакнул Юрий, — ни в тонкие, ни в толстые… Просто я живу один и, когда рядом появляется еще кто-то, поневоле начинаю многое замечать. Ну просто потому, что все время смотрю на этого кого-то, понимаешь? Если бы ты была пузатым дядькой пятидесяти восьми лет, с волосатой грудью и этим, как его… метеоризмом, тогда, наверное, мое внимание к тебе было бы не таким пристальным. Впрочем, пузатого дядьку с метеоризмом я бы просто к себе не пустил. Еще чего не хватало!

Ника не приняла шутки.

— Он звонил два или три раза, — сказала она, комкая в руках подол рубашки и глядя в угол. — Это было ужасно. Он… словом, он словно оглох. Не слышит меня, не понимает, о чем я говорю… Короче говоря, дома у меня аппарат с определителем номера, и я просто заблокировала его звонки. Тогда он стал звонить из таксофонов, с мобильного, с работы… Я отключила свой мобильник и переехала к тебе. А вчера я зашла домой — ну, проверить почту, полить цветы и все такое — и нашла в почтовом ящике бандероль.

Юрий вылез из-под одеяла и стал натягивать штаны — не потому, что собрался куда-то идти, а просто потому, что слушать Нику, сидя голышом в кровати, было как-то неловко и даже неуместно, как будто в квартире незримо присутствовал кто-то третий, посторонний и недоброжелательно настроенный.

— В бандероли была рукопись, — продолжала Ника. Юрий удивленно поднял брови. — Да-да, рукопись, — кивая головой и жадно затягиваясь сигаретой, повторила Ника. — Раньше он никогда не давал мне читать свои рассказы, сколько я ни упрашивала, а теперь сам прислал. По почте, как в журнал… Собственно, это была не рукопись, а компьютерная распечатка, он работает за компьютером, я сама когда-то подарила ему этот ноутбук… Там был рассказ. Страшный. По-моему, он написал его о нас. Герой — мужчина, которого предала любимая. Муки ревности и все такое… — Она покрутила в воздухе ладонью с зажатой между пальцами сигаретой. — Он решает отомстить и… Нет, не могу. Даже говорить об этом не могу. Это ужасно. Написано так, как будто он это видел… Как будто он это уже сделал! Сам сделал, понимаешь? Или…

— Или собирается сделать, — закончил за нее Юрий.

— Это ужасно, — повторила Ника.

— Ну-ну, — сказал Юрий, мягко обняв ее за плечи. — Забудь. Надо же, какой подонок! Забудь, забудь. Вот послушай, что я тебе скажу.

Он обошел ее, присел перед ней на корточки и снизу заглянул в лицо. Лицо у Ники было бледное, в глазах дрожали слезы.

— Слушай меня внимательно, — заговорил Юрий, ловя глазами ее ускользающий взгляд. — Я видел много разных людей. Многие из тех, кого я видел, могли называться людьми только с очень большой натяжкой. Я встречался с убийцами и с теми, кто сам не убивал, а только отдавал приказы. Я сам… ну, ты понимаешь. Так вот, поверь мне, убить человека далеко не так просто, как это показывают в некоторых фильмах и описывают в книгах. Это можно сделать сгоряча. Твой Саша, например, мог бы проломить мне голову кирпичом, если бы ты не предупредила меня своим криком. Я бы умер от черепно-мозговой травмы, а он бы потом до конца жизни пытался понять, что, черт возьми, на него нашло и как он оказался на такое способен. А чтобы убить человека хладнокровно, заранее все спланировав, это надо уметь. Этот твой литератор похож на китайскую петарду — много шума, дыма, искр, а в результате — пшик. Вонь одна, вот и весь результат… Может быть, сочиняя свой рассказ, он и подумывал о том, чтобы воплотить его в жизнь, но я уверен, что он перегорел раньше, чем поставил точку. Все, на что его хватило, это отправить тебе бандероль, чтобы хоть так отвести душу, заставить тебя понервничать. Морду ему намять за эту выходку, конечно, стоило бы, но ты, пожалуй, права — не надо его трогать, сам успокоится. А то, чего доброго, и впрямь озвереет до полной потери инстинкта самосохранения, и придется ему в самом деле что-нибудь сломать. Да, ты действительно права. Уедем на недельку из города, он и успокоится. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь напечатал этот его рассказ, он бы тогда и вовсе о тебе позабыл. Ну, то есть не позабыл бы, конечно, но решил бы, что не стоит рисковать своей писательской карьерой ради какой-то там мести… Рассказ-то хоть хороший?