Котовский. Книга 1. Человек-легенда - Борис Четвериков

Пляс становился все более стремительным и втягивал все новых танцоров. Как будто они хотели стряхнуть с себя навеянную грусть. Как будто не хотели поддаваться отчаянию.

Совсем уже вечерело. Звезды запутались в ветках яблонь и там трепыхались, как мелкая рыбешка в сетях.

Но Васюкова уже не интересовали звезды. Он опять стал торопить Котовского: он был очень прилежен и исполнителен. И они помчались по душистым полянам. Пожалуй, если сегодня дежурит надзиратель Комаровский, он может заметить две пустые постели…

— Лишь бы миновать коридор, — шепотом говорил Васюков, — тут главная опасность.

Они осторожно пробирались в спальню, стараясь пройти незамеченными, чтобы не попасть на глаза дежурному.

На следующий день на уроке истории учитель рассказывал об Испании, и раз уж об Испании, то, конечно, о тореадорах, о том, как устраиваются народные зрелища и тореадоры побеждают быков.

После урока Котовский заявил, что нет ничего удивительного, если человек оказывается сильнее быка.

— Бык сильный, но он неповоротливый. Кроме того, он слишком горячится, излишняя горячность всегда вредит делу.

Насмешливый Стефан Кябур, который всегда любил подзадоривать и подбивать на какие-нибудь споры или пари, подхватил:

— Котовский у нас — что и говорить — силач необыкновенный. Уж он-то безусловно повалит быка.

— Я думаю, что в этом нет особенной заслуги, — ответил Котовский, — я не сильнее его, но я хитрее и поворотливее.

— Гриша, — остановил Скутельник, благоразумный, рассудительный малый, — ты не слушай его, видишь, он тебя нарочно поддразнивает.

— Конечно, это чепуха, — согласился толстяк Загура, — идемте лучше завтракать. Тореадоры — это люди натренированные. Да и те обычно кончают тем, что бык продырявливает их рогами.

Казалось бы, спор на этом должен был кончиться. Но Котовский во всеуслышание заявил, что справится с быком, и предложил устроить настоящий бой быков, на котором он выступит в роли тореадора. Конечно, начальство не разрешило бы подобной забавы. Но если выбрать день, когда дежурит Якименко, который всегда напробуется домашних наливок, заберется куда-нибудь в прохладу и дрыхнет, поручив ученикам предупредить в случае появления директора… Если к тому же отпустить домой со скотного двора унылого Дормидонта, пообещав за него доглядеть за скотом… то, пожалуй, все пройдет благополучно…

— Я решительно возражаю! — сердился Скутельник. — Представьте, что Котовского повалит бык, а это почти наверняка случится…

— Ну что ж, скажем: несчастный случай.

— Ведь никто его насильно не заставляет. Пусть вперед не хвастает!

Одним словом, «бой быков» состоялся. Место за конюшнями было отведено, «публика» поместилась в полной безопасности — под навесом сарая. Свирепый бык Черт, которого водили на цепях и на которого приходили смотреть как на чудище, был выпущен на свободу. Он вымахнул из стойла, остановился, опустив могучую голову, исподлобья озирая поле. Никого. Только один мальчик, в обыкновенной одежде, спокойный, стройный…

— Может быть, прекратим, пока не поздно? — пробормотал Скутельник. У него было доброе сердце.

Но все уже были в необыкновенном возбуждении, все ждали, что будет дальше, и никто не ответил на это запоздалое предложение: бык уже мчался прямо на мальчика, мчался с налитыми кровью глазами, раздувая ноздри…

Все обмерли. Васюков, который долго упрашивал Котовского отказаться от этой затеи, зажмурился.

Котовский спокойно ждал. На вспаханной земле у быка увязали ноги. Он мчался, разбрасывая комья земли. В последний момент Котовский увернулся и бык промчался мимо не в силах сразу остановиться.

— Здорово! — воскликнул кто-то в восхищении, но на него зашикали.

Бык повернул обратно. И снова все замерли в ожидании, и снова юный тореадор обманул быка.

— А ведь, пожалуй, он прав, — пробормотал Стефан Кябур, — на стороне быка грубая слепая сила, на стороне Котовского — ловкость, ум, точный расчет.

Бык пытался сделать передышку, но Котовский заставил его безостановочно бегать и все больше свирепеть от неудач. И вот уже бык стал заметно уставать, от него валил пар, он громко дышал, мотал туполобой головой, бил хвостом. Вот он, пролетев уже который раз мимо увернувшегося мальчика, споткнулся на меже и повалился на колени, тотчас вскочил и опять стал разыскивать, где этот ненавистный, которого он никак не может сокрушить…

Гриша добился своего: измотал вконец яростного Черта, схватил его за рога, повалил на землю и хлестнул нагайкой. Теперь уже никто не мог сдерживаться, все ревели от восторга, как заправские зрители испанского представления.

Но Котовский подошел и спокойно объяснил, больше обращаясь к Васюкову, что человек, развивающий свои способности, тренирующий волю и делающий гимнастику по системе Анохина, всегда восторжествует над слепой стихией.

— Т-тут и удивляться нечего, — говорил он, — при настойчивости всякий может сделать то же самое.

Но желающих повторить его опыт не нашлось.

Вот тогда-то и познакомился Котовский со студентом. Очень интересный студент. Он рассказывал захватывающие дух истории. Он говорил, что всякая власть консервативна, что вообще не надо никакой власти, нужно дать человеку привольно жить.

Сам студент был лохматый, никогда не брился, и на подбородке у него вырастали клочья светлых курчавых волос. Тужурка у него была в пятнах, засаленная, курил он махорку, сыпал пепел на грудь и ходил без шапки и летом и зимой.

Слушая рассуждения голодного лохматого студента, вечно роняющего с носа пенсне, Котовский мечтал о том, чтобы уничтожить всех помещиков, разогнать полицию, и тогда само собой падет царское самодержавие и каждый как захочет, так и будет жить.

Об этом говорили они с Коваленко, тихим, застенчивым юношей. Валя Коваленко был сын сельского учителя. Они облюбовали в саду недоступное постороннему глазу местечко — старую беседку в самом отдаленном углу, в зарослях орешника. Они называли это место «убежищем». Там никто не мог их подслушать, и они могли свободно высказывать свои заветные думы.

— Я мечтаю, — говорил задумчиво Валя, и голубые глаза его блуждали по зеленым зарослям, по вершинам деревьев, — я мечтаю сделать всех людей богатыми. Нас научат в школе садоводству, а я буду учить крестьян. На родине нашей земля плодородна, солнца много. А что толку? Крестьяне разводят местные лозы, производят посадку чубуков без плана, белые сорта винограда садят вперемешку с черными, тут же сеют кукурузу, выращивают грушу и орех. Разве так можно? Я научу их выращивать сортовой виноград, они станут богаты, начнут давать детям образование, построят хорошие дома, купят коров и заживут припеваючи…

— Послушать тебя, так и на самом деле скоро наступит на земле рай, недоверчиво отозвался Котовский.

— Ты сам посуди! — горячо излагал свой план спасения человечества Валя. — Стоит посмотреть на виноградный куст в крестьянском винограднике ведь это не куст, а насмешка! Не хватает тычин, чтобы поддерживать его!

— Не хватает тычин? Не хватает земли, скажи лучше. Отчего крестьяне садят среди виноградника ореховое дерево? Оттого что больше негде садить! А не потому, что незнакомы с агрономическими правилами!

— Допустим, что это верно. Но можно же по-человечески снять урожай, хорошо изготовить вино? А ведь крестьяне снимают виноград недозрелый, получается он несладкий, собирают вместе белый и черный, валят в одну кучу. А как его давят? Я сам видел у нас на деревне: набьют виноград в холщовые мешки и топчут босыми ногами, а потом вместе с мязгой вываливают в бродильные бочки, где больше мух, чем вина!

— В Ганчештах у князя Манук-бея есть давильни, бродильные чаны, фильтры, черт их побери! Ты, может быть, собираешься раздавать мужикам фильтры и устраивать дробилки, когда начнешь их просвещать? Да им жрать нечего, а ты — давильни! Нет, Валя, ты не с того конца начинаешь. Я считаю, что прежде всего надо прогнать помещиков…

— Как прогнать?

— Очень просто — прогнать! И тогда у народа будут и фильтры, и сортовые лозы, и земли сколько хочешь под виноградники.

— Легко сказать — прогнать! А если они не уйдут?

— Перевешать их всех на осине! Слышал, что студент говорил?

— Ого, какой ты быстрый. Как бы они нас не перевешали.

— В школе готовят из нашего брата барских садовников или управляющих. Стоит ради этого учиться? Стоит ради этого жить?

Котовский в раздумье смотрел на сияющее синее небо. Он не находил выхода для бродивших в нем сил, не мог разобраться в путанице, которая происходит в жизни.

— Знаю одно, Валя, — говорил он с настойчивостью, — нехорошо, некрасиво живут люди, обидно живут. Надо жить иначе.

— Это-то верно.

— А еще вернее, что мы опоздаем на обед. Слышишь колокол?