Раненый целитель: Контрперенос в практике юнгианского анализа - Дэвид Сэджвик

В целом, Шварц-Салант выстраивает свои положения на основе базовой модели проективной идентификации, развивая которую, он выходит в новое интерактивное пространство. Возможно, для некоторых читателей будет сложно последовать туда за ним. В стиле юнговского (1977, р. 428) комментария по поводу религиозного опыта: «Мне не нужно верить, я знаю», Шварц-Салант констатирует: «Мы занимаемся изучением не обыденного восприятия, а образного. Кому дано видеть, тот поймет нас. Остальные сохранят скептическое отношение» (Schwartz-Salant, 1986, р. 21).

В 1990-е годы

Работы некоторых других авторов, особенно Самуэлса (1985, 1989, 1993) и Штайнберга (1989) переносят этот обзор теорий контрпереноса в 1990-е. Подобно другим юнгианцам, упомянутым здесь, Самуэлс (1989) представляет нам некоторые новые способы рассмотрения образного контекста аналитического взаимодействия. В противоположность Гудхарту, который связывает образы с проблемой объективного контрпереноса, Самуэлс предлагает «метафорический» подход, в котором возникающие у пациента родительские образы могут в частности отражать его родительское или терапевтическое отношение к самому себе, а также потенциально интегрируемые теневые качества Samuels, 1989, р. 48). С технической стороны интересно, что Самуэлс, в противоположность, например, Шварц-Саланту, понижает значимость вопроса «личное-архетипическое» в пользу стратегии, основанной на образах. Все служит метафорой, материал не обязательно должен быть нуминозным или архетипическим, чтобы обладать ценным потенциалом. В «плюралистическом» подходе Самуэлса к фактам личной истории можно относиться как к метафорам, которые сами регулируют направление их интерпретации и в этом смысле являются «самодиагностическими» (р. 50).

Это образная основа является весьма существенной для понимания идей Самуэлса о контрпереносе. Играя словами Фрейда, Самуэлс утверждает, что «внутренний мир аналитика... это царский путь во внутренний мир пациента» (Samuels, 1985, р. 51). Он говорит о двух типах полезного контрпереноса: 1) рефлексивный, когда чувства аналитика точно отражают бессознательное внутреннее состояние пациента и 2) воплощенный, когда аналитик чувствует себя особенным «персонажем» (т.е. «комплексом», внутренним объектом или репрезентацией объекта), живущим во внутреннем мире пациента (р. 52).

Отмечая, что его типология пересекается с типологиями Фордхама и Рекера, Самуэлс в то же время чувствует, что его определения лучше описывают реальный опыт аналитика. Ссылка на тело здесь особенно важна, поскольку проблема или состояние пациента действительно «воплощаются» в аналитике, который ощущает это в своем теле. Чтобы это проверить, Самуэлс осуществил небольшой исследовательский проект и обнаружил три класса контрпереносных реакций (все их он также называет «образами»): тело (поведение), чувства и фантазии. Его теория обосновывает не только возможность контрпереносного воплощения проекций пациента, но и необходимость такого воплощения для «обогащения» спроецированного бессознательного содержания при возвращении его пациенту в результате осознания и проработки (Samuels, 1989, р. 159).

Контекст всего этого, и в особенности телесно переживаемых «видений» аналитика может переживаться не как принадлежащий исключительно ему самому или пациенту, но как «их общий mundus imaglnalis» (Samuels, 1985, p. 59). Эта идея и ее акцент на телесных ощущениях несколько позже и другими словами были выражены Шварц-Салантом (1986; см. р. 32—34). Самуэлс отмечает, однако, что между ними имеется существенное различие. В его подходе аналитик предпочитает скорее ожидать контрпереноса, нежели активно «искать подходящий образ»; во-вторых, Самуэлс чувствует, что Шварц-Салант слишком «спаривает» вещи[29] (Samuels, 1989, р. 172).

В 1985 г. Самуэлс, пытаясь ответить на главный юнгианский вопрос —«Что же на самом деле» делал Юнг, когда использовал алхимию для объяснения контрпереноса, — высказывает предположение, что пациент и аналитик в сущности состоят в «аналитическом браке» (Samuels, 1989, pp. 176, 185). Поэтому имеет смысл обращаться к образу hierogamos («священного брака»). Хотя Самуэлс не описывает точных контрпереносных приложений этой идеи, его обсуждение высшего и низшего измерений концепции эроса без сомнения имеет ценность. Как бы высоко не парили некоторые юнгианцы, отмечает он, «сексуальность должна присутствовать, чтобы ее символическое значение можно было интерпретировать... нет эроса — нет анализа» (Samuels, 1989, pp. 187, 190). В контексте нашего обсуждения контрпереноса, нет сомнений, что эрос во всем многообразии своих появлений (сексуальный, духовный, инцестный, сублимированный, «сердечный», связующий, порождающий «либидо родства», или любого другого вида) имеет первостепенное значение.

Самуэлс (1993) продолжает работу над контрпереносом в своей недавно вышедшей книге, где клинические идеи распространяются на политические явления. Он не анализирует политику в терминах контрпереноса и переноса (как можно было бы ожидать); вместо этого Самуэлс показывает пользу и необходимость признания субъективной точки зрения в политическом дискурсе. Кроме того, он вновь предлагает очень ясный обзор изменений во взглядах на контрперенос с течением времени, а также эффектную эпистемелогическую критику «проективной идентификации».

Этот обзор литературы заканчивается на статье Уоррена Штайнберга (1989), в которой он подчеркивает необходимость более детального исследования процесса контрпереноса. В его работе приводятся хорошие примеры и даются прекрасные отправные точки для такого исследования. Например, чтобы аналитик преодолел свое сопротивление перед спонтанно возникающими контрпереносными фантазиями, он считает, необходимо отделить их тему от конкретного образного содержания. Это важно потому, что содержание, выраженное в его собственных образах, зачастую ощущается аналитиком как более угрожающее (Steinberg, 1989, р. 13). Фокусирование же на их теме нейтрализует страх и возможную тенденцию к гиперответственности.

Штайнберг классифицирует контрперенос обычными способами — полезный, невротический, эротический и архетипический. Некоторые из его подтипов, однако, являются новыми в юнгианской литературе и опираются на психоаналитические подходы. Например, «невротическая» форма подразделяется им на характерологическую и острую (по Райху и Лэнгсу). Он также указывает, что, бессознательно сопротивляясь, аналитик может прибегать к рационализации, чтобы не использовать интроективную идентификацию там, где это необходимо. Он приводит работу Гарольда Сирлза в поддержку этой новой идеи о том, что даже невротический контрперенос сам по себе может служить ценным источником информации. Это «комбинированная» точка зрения, в соответствии с которой, невротические части аналитика всегда связаны с ролями, которые пациент на него бессознательно проецирует (Steinberg, 1989, р. 19). Предыдущие авторы предлагали более четкое различение между невротическим и синтонным контрпереносом.

Подобно Самуэлсу, Штайнберг представляет дифференцированный взгляд на эрос, в особенности, на эротический контрперенос. У него вызывает сомнения идея Юнга о том, что такой контрперенос компенсирует плохой раппорт. Эротические реакции выражают множество возможностей: от подавления и депривации у любой из сторон до соблазнения, характерологических нарушений и энергии coniunctio. И наконец, Штайнберг приводит примеры того, как иметь дело с архетипическими идентификациями или инфляциями — «сдувая» их при помощи амплификации и хорошего чувства юмора.

Для того чтобы проводить столь тонкие дифференциации, Штайнберг предлагает аналитику следующие профилактические средства:

1) знать себя в целом;

2) проверять, является ли конкретная субъективная фантазия необычной, нехарактерной для меня или нет;

3) в момент интервенции отмечать уровень и тип проявившегося аффекта.

Другими словами, аналитику следует обращать внимание как на то, как он делает интерпретацию, так и на то, что служит ее источником.

3. Иллюстрации случаев

Как показывает предыдущая глава, дискуссии по контрпереносу демонстрируют скорее готовые выводы, нежели предлагают пути и средства работы с контрпереносом. Фактической феноменологии контрпереноса, тому, что происходит «внутри» аналитика, и как это проявляется в конкретных моментах аналитической работы — всегда уделялось меньше внимания. В то же время Юнг и его последователи подчеркивали важность контрпереноса в юнгианской клинической практике и явно или неявно призывали к реальной работе с ним. Цель этой главы — показать, как в действительности аналитик размышляет над своими реакциями и ранами.

Аналитиком здесь является сам автор. Материал случаев взят из первых двух лет аналитической работы под руководством супервизора с двумя совершенно разными пациентками, в тот период, когда сам автор проходил обучение на аналитика. Эта ситуация учебы, как будет видно, влияла на развитие контрпереноса и в то же время была дополнительным стимулом для более тщательного самонаблюдения. Кроме того, именно благодаря учебному характеру той работы и делались столь подробные записи, использованные здесь. Выбранные материалы о пациентке и контрпереносе приводятся дословно (с небольшими стилевыми поправками), в том виде, как они были записаны тогда, хотя обсуждение этого материала может включать в себя результаты как настоящих, так и прошлых размышлений.