Время Перемен (СИ) - Кураев Анвар

Люк уставшими глазами поглядел на арестованных: «Когда вы понимаете, что шутки кончились, весь ваш гонор рассеивается, как утренний туман в полдень».

— Тиль, собери оружие, — распорядился он.

Бывалый копейщик тут же принялся укладывать эспады в специальный мешок из толстой кожи, а командир подошёл к тому, кто был ранен в ногу. Склонился, послушал дыхание. Гримаса разочарования исказила его лицо:

— Жак, отправь одного за гробовщиком. А вы, господа, следуйте за нами.

Городские бретёры частенько лезли на рожон, не без оснований считая, что солдатня из холопов хорошо сражается только в строю, а подвижная, сложная драка эспадами — не их стихия. Эдикт о борьбе с дуэлями приняли полтора года назад, но до сих пор дворяне не соблюдали его даже в столице, а вне её и подавно. В бессмысленных стычках погибало больше людей, чем на войне, поэтому Люк своих бойцов к ним готовил. Уходя, он окинул взглядом злополучную площадку: двое убиты его парнями, а тот, с ногой, испустил-таки дух.

«Мы боремся с дуэлями, чтобы они не умирали за зря, но сами же плодим трупы…».

Капитан Люк де Куберте ненавидел бретёров всей душой. Подлые, завистливые, готовые убить человека за любою мелочь, они выворачивали само понятие чести, как им удобнее, провоцируя не таких искушённых в фехтовании на поединки. Из молодых повес, не умеющих держать чувства в узде, они превращались в опасных интриганов, во вред использующих своё искусство. Если доживали.

От руки такой же мрази погиб брат его жены. Из-за волнения жена разродилась раньше срока. Неправильные роды. Спасти не удалось ни её, ни ребёнка: повитухи лишь беспомощно разводили руками. С тех пор Люк в своём поместье не бывал, ища успокоения в ратных делах.

Постепенно его репутация ярого противника дуэлей дошла аж до первого министра, и Люк с недавнего времени выполнял его личные поручения здесь, в столице, в Лемэсе.

— Пёс министра, что, не хватает духу сразиться честь по чести? — подал голос один из арестованных.

Он игнорировал такие выпады.

Бретёр продолжал:

— Я вызываю тебя на дуэль, слышишь? Только трус откажется! Чего замолк? Голос, собака!

Де Куберте ответил подчёркнуто спокойно, тем самым сильнее раздражая наглеца:

— Зачем? Чтобы ты меня проколол? Не получишь такой радости.

— Если я смогу тебя, пёс, проколоть — значит, всё по-честному. Значит, так угодно Троим.

Капитан подумал, что иные знатные господа в сто раз глупее холопов из его отряда. В сотый раз пришлось разъяснять:

— Чего же тут честного, дурень? Ты только и делаешь, что упражняешься в фехтовании, а у меня хватает и других дел, — он даже не оборачивался, ведя разговор.

— Брось свои дела, научись фехтовать как следует и прими вызов, ты, моль! А ещё носит дворянский титул!

«Только что двоих товарищей убили, а к нему уже вернулась вся наглость. Чем тупее — тем наглее».

— Сержант Тиль, отвесьте пинка благородному господину.

Послышался глухой удар солдатского ботинка.

— Ай! — сразу перескочил на фальцет голос бретёра, — В тебе нет чести, министерский выкормыш!

— Мне плевать!

— Тебя нужно лишить титула! Дворянин без чести — не дворянин!

— Ты и понятия не имеешь о чести, молокосос! Научился эспадой махать, думаешь, всё знаешь? Ещё одно слово, и мои люди по очереди продырявят тебя. Скажем, что сопротивлялся при аресте.

Повеса умолк.

Тюремный стражник открыл им ворота, не задавая никаких вопросов. Люка де Куберте и его команду здесь знали абсолютно все. Порой дважды, а то и трижды в день им случалось пополнять здешних обитателей.

Немного петляния по тёмным коридорам, и отряд остановился у кабинета администрации тюрьмы.

— Писаря кликни, — бросил Люк сидящему за грубым деревянным столом часовому. Тот скрылся в кабинете. Чуть погодя к ним вышел молодой ещё, но сгорбленный сотрудник с увесистой книгой записи вновь прибывших и фонарём в руке:

— Здравствуйте, господин капитан. Сегодня трое? Подходим по очереди, называем себя и преступление, в котором вас обвиняют. Если состоите на воинской службе — полк и роту.

Тиль подтолкнул самого наглого к столу. Бретёр скрестил руки на груди, отставил в сторону правую ногу и надменно произнёс:

— Маркиз де Луз, сын графа де Луза. В чём обвиняют, сам не знаю!

— Дуэль, подстрекательство к дуэли, попытка убийства, возможно, виновен в смерти одного из участников дуэли, — тут же назвал все грехи Люк.

— Его убил де Прии, которого вы так подло истыкали! И то, не убил, а ранил — умер он сам. Вы ведь дадите знать моему отцу, что я арестован? Это у вас не запрещено?…Дуэль теперь преступление! Король сошёл с ума!

— Припишите ещё публичное оскорбление его величества, — добавил капитан.

«А фамилия-то знатная… Надеется, папочка вытащит… Да, да: знакомства, деньги, связи. А ну-ка немного подрежу ему крылья»:

— Де Луз, вы знаете об ответственности за пособничество дуэлянтам?

Задира злобно уставился на него, взгляд выражал одновременно презрение и требование разъяснений. Пришлось разжевать:

— Не просите отца о помощи, если не желаете ему зла. Вы точно окажетесь за решёткой. Если же он попытается подкупить начальника тюрьмы, лагеря, в который вас переведут, или стражу, я брошу сюда и его — не сомневайтесь: подобное уже случалось. Примите наказание достойно, не вредите отцу. Впрочем, можете пропустить мои слова мимо ушей. Если старшего де Луза посадят за пособничество сыну-бретёру, вся столица только об этом и будет говорить. Помню, Де Крюа как-то говорил, что нам на руку огласка.

Спина бретёра перестала быть прямой, как натянутая струна. В позе появилась нервозность: наглец медленно осознавал последствия.

— Тиль, покомандуй за меня. Сдайте их, как положено, потом в казарму и час занятий перед отбоем. А я пойду, пока эти трое тут не расплакались.

Угрюмое здание городской тюрьмы Лемэса всегда отпугивало народ, ближайшие улочки вечно пустовали. Отойдя подальше, Люк оглянулся на эту убогую каменную громаду.

«Как пугало на тыквенном поле».

За спиной остались безлюдные улочки, а городская площадь всё глубже погружала в пёстрый людской поток. Горожане, артисты, ярмарочники, лошади, кареты — все шумели, куда-то спешили, зазывали и просто разговаривали. Он прошёл мимо жонглёра, обогнул руку булочника, услужливо протягивающего пирожок, просочившись сквозь толпу, приблизился к той части площади, где стояли лучшие кабаки в городе. Народу тут было полно. Де Куберте вошёл в заведение с вывеской «Пятая юбка королевы» и стал искать свободный стол. Всё занято, поэтому он кивнул хозяину и прошёл в дверь рядом со стойкой — мимо душной кухни и кладовой, из которой тянуло пряностями, во вторую кладовую, где пахло хлебом, сырами и пивом. Капитан по привычке уселся возле бочки, которую часто использовал, как стол. Вошёл трактирщик с подносом: два тусклых фонаря на стенах создавали раздвоенные дрожащие тени, ползущие по разложенной снеди.

— Господин капитан, ну что же вы не подождали в зале? Я бы место для вас нашёл, клянусь пятой юбкой королевы! — хлопотал трактирщик, ставя поднос на бочку.

— Ничего. Зато тут меньше глаз и ушей, — на подносе стояло пиво и тарелка с куриными ножками и салатом. Люк снял шлем, поставил щит у стены и стянул рукавицы. Руки сами тянулись к еде, — Ты рассказывай, пока я ем, нечего даром время терять.

— Сегодня ещё два, господин капитан. За монастырём, в час заката, оба с секундантами, и у стоков, что напротив Купеческого канала, за четверть до лунного часа, тоже вшестером.

— Не успеваю ни туда, ни туда. Напиши на бумажке их имена и секундантов не забудь. И кто где дерётся, — продолжая жевать, ответил капитан.

— Ваше благородие, не упомню я всех секундантов…

— Тогда только инициаторов. На будущее пойдёт. Что там на завтра, есть? — он сделал глоток пива и стал ждать ответа.

«Не очень вежливо чавкать тут перед ним, но что поделать? Время убегает сквозь пальцы, как песок. А мне ещё на доклад…»