Учитель Истории - Артур Гафуров

Вдохновившись саблей (продать ее он не согласился ни за какие деньги), Александр Петрович начал разыскивать и выкупать прочий дорогостоящий хлам, когда-либо принадлежавший венценосным особам. Денег у него хватало: в статье про это ничего не говорилось, но подозреваю, что из боя с французскими мародерами граф вывез не одну лишь сабельку. Так или иначе, поиски продвигались вполне успешно, ибо в давние времена, когда каждый второй город на матушке-Руси являл собой отдельное государство, местных посаженных монархов из числа потомков Рюрика имелось более чем в избытке. И почти все они оставляли наследников. И наследство.

Однако найти — это еще полбеды. Дворянские семьи, обладавшие тем или иным сокровищем, с большой неохотой расставались с оставшимися от седых предков золотыми и серебряными финтифлюшками. Только исключительно стесненное финансовое положение могло заставить их решиться на продажу, чем и пользовался впавший в собирательство граф Юрьевский. За свою долгую жизнь Александр Петрович, спустив немалое состояние, разжился аж дюжиной предметов, ранее украшавших покои великих и не очень князей. Разумеется, ценность представляли не рядовые вещи, а особенные, единичные. Те, которые что-либо значили для владевшей ими особы или, хотя бы, для истории. В ином случае коллекция была бы значительно больше. Славное дело, пусть и не с таким размахом, было успешно продолжено потомками графа. К октябрю 1917 года в усадьбе Юрьево скопилось примерно три десятка «княжеских» предметов: оружие, утварь, одежда, украшения и даже предметы личного пользования — все они были выставлены в большом зале графского особняка. Впрочем, коллекция теперь уже не увеличивалась, а наоборот, сокращалась. Последний хозяин усадьбы, граф Николай Николаевич, испытывал определенные проблемы с кредитами и потихоньку распродавал накопленное добро. Однако распродать все не успел. Революция положила конец как дворянству в целом, так и любым атрибутам роскоши в частности. Усадьба Юрьевских была разграблена — с тех пор она стоит необитаемая, — а коллекция пропала. Считалось, что Николай Николаевич, чувствуя неладное, заранее распорядился вывезти сокровища за рубеж, однако сам выехать не успел: был перехвачен на границе, посажен в тюрьму, а позднее расстрелян людьми в буденовках.

Но поиски коллекции, точнее, оставшихся от нее двадцати трех предметов, так и не увенчались успехом. Искать начали уже после Великой Отечественной, когда в народ просочились слухи от переживших «чистку» бывших слуг графа. Искали не очень тщательно и, как итог, ничего не нашли. Тогда стали возникать альтернативные версии. Например, что ценности были присвоены мародерами и безжалостно распилены ими на куски драгметалла. Или что их, этих самых сокровищ, никогда и не было. В любом случае, до конца века никакой информации о пропавшей коллекции больше не появлялось. Однако на излете девяностых в прессе стала муссироваться гипотеза, что часть сокровищ могла сохраниться в подвале особняка, в одном из замурованных тайников. Кто был автором гипотезы, неизвестно, однако в Юрьево ломанулись толпы энтузиастов с металлоискателями. Но многочисленные дилетантские раскопки, как и все предыдущие, закончились большим пшиком: ни в усадьбе, ни в окрестностях не удалось обнаружить ничего кроме кучи металлолома, ржавевшего в земле еще с царских времен. Тут же выдвинули новую теорию: коллекция была обнаружена и вывезена немцами в 1941 году, когда Младов был оккупирован гитлеровскими войсками. Казалось, слух так и останется слухом, пока в конце прошлого года археолог-теоретик Борис Ааронов не указал-таки на карте точку, где должен был скрываться клад. И этот самый клад там действительно нашли. Всего четыре предмета: сабля Андрея Младовского, золотой оклад, ожерелье византийской принцессы и парадный рыцарский доспех польской работы. Что любопытно, истлевший холстяной сверток был обнаружен всего в двух сотнях метров от заброшенного особняка, под фундаментом позабытого семейного склепа Юрьевских. Каждый день десятки людей проходили мимо заваленной булыжниками канавы, и никому не пришло в голову, что это — останки когда-то стоявшей здесь постройки. Сокровища немедленно были переданы в местный краеведческий музей при монастыре, в дальнейшем их планировалось перевезти в Москву для досконального исследования, но… Не успели. Нынешней ночью кто-то проник в здание музея и похитил два из четырех экспонатов: саблю и ожерелье.

Такая вот «Бронзовая птица».

Взглянув на часы, я не удержался от пары крепких слов, после чего вскочил, как ужаленный, и со всех ног помчался в суд.

Глава VI: Дилетантская педагогика

— Вы уже слышали о коллекции?

Такими словами поприветствовала меня Елена, едва лишь я объявился на пороге учительской. Как будто даже забыла, где я только что был. И по какому вопросу.

— Слышал, — ответил я, снимая верхнюю одежду и пристраивая ее на вешалке. — Уже раз двадцать успел послушать: и от жены, и на улице, и в суде, и даже по радио в машине, пока ехал сюда. Ах да, и когда проходил мимо импровизированной курилки на углу школы. У вас что, даже пятиклассники балуются?

— Бывает же… — она оторвалась от заполнения классного журнала и задумчиво посмотрела в окно. — Как такое вообще могло произойти? Я думала, их хорошо охраняют…

— Все так думали. Но, как я понял из репортажа по радио, их вообще не охраняли. Странно даже, что сперли только два предмета, а не все четыре.

Информация о краже была крайне скудной, но на тот момент уже стали известны некоторые подробности. Например, о том, что сигнализация не сработала, ибо с незапамятных времен пребывала в отключенном состоянии. Действительно, кому она нужна, если еще три недели назад самым ценным предметом из экспозиции музея был деревянный ткацкий станок, собранный местными умельцами по старинным чертежам. А пропажу обнаружили случайно: сторож проснулся (!!!) и почувствовал, что в здании сквозняк. Если бы не его бдительность, в полицию пришлось бы звонить первым посетителям музея, а сами работники и не прочухались бы. Злоумышленники проникли внутрь через окно третьего этажа, спустились на второй, где хранилась экспозиция, забрали саблю и ожерелье и покинули здание тем же путем, каким пришли. Стеклянные ящики, в которых хранились сокровища, были заперты, однако ночные визитеры принесли с собой стеклорезы. Такие дела. Удалось ли найти какие-нибудь улики, не сообщалось, но следователи, по словам репортера, блещут энтузиазмом и бьют землю копытом.

— Ну да ладно, — по-видимому, Елена не услышала от меня ничего нового и быстро потеряла к теме интерес. — Как прошел суд?

Доброе утро, барыня. Вспомнила, наконец.

— Пока никак, — я, сам не зная, зачем, взял со стола пресс-папье — грубую китайскую подделку под антиквариат, и принялся увлеченно разглядывать ее, словно нечто, заслуживающее внимания. — Это лишь предварительное слушанье, на нем лишь уточняются исковые требования, как основные, так и встречные. Основное слушанье через десять дней.

— Ясно… Он там был?

— Он? Если вы про вашего бывшего мужа, то да, был.

— Один?

— С юристом.

— Хорошо, — чуть слышно прошептала она. — Очень хорошо.

— Они уверены в своих силах, — сказал я, кладя безделушку на свое законное место. — И судья на их стороне. Но я заявил ей отвод: посмотрим, что из этого выйдет. В любом случае, если она попытается пренебречь законом, будет даже лучше: мы без проблем обжалуем ее решение в областном суде.

— Спасибо, Филипп, — ответила Елена, думая меж тем о чем-то своем. — Спасибо, что не оставляешь нас с Яной.

— Да пока не за что…

— У вас же через двадцать минут первый урок! — вдруг спохватилась она. — Волнуетесь?

— Если честно, то очень волнуюсь, — я был рад возможности перевести тему со скользкой дорожки внутрисемейных отношений. — Даже не могу представить, что буду там один полтора часа… Как в клетке со львами.

— Ну, вы уж преувеличиваете, — улыбнулась Елена. — Это старшие классы, в большинстве своем адекватные ребята. Кстати, всего набралось двадцать три человека. Вот список.

— Так много? — ахнул я, беря в руки листок. — И что, все добровольцы?

Моя работодательница на секунду замялась.

— Ну… Почти. Желающих было всего пятеро, поэтому мы произвели, так сказать, добровольно-принудительный отбор. Но никто особо не возражал! Честное слово!

— И какой же ценой вы их купили?

— За исправление долгов по русскому, — сконфуженно промямлила Елена.

«Зашибись. Теперь я получу класс ненавидящих меня детей, которых практически против воли заставили отсиживать в пятницу два дополнительных урока».

— И часто вы проводите подобные добровольно-принудительные наборы?

— Среди старшеклассников — чаще, чем хотелось бы, — вздохнула завуч. — Чем ближе выпуск, тем меньше в них энтузиазма. Появляются новые интересы, новые увлечения. Да и соблазнов вокруг много, а они ведь уже взрослые… По крайней мере, они сами так полагают. Хочется всего и сразу. Ограждать их бесполезно, только хуже будет. Поэтому мы пытаемся хотя бы направлять тех, кого еще можно.