Разбойники - Фридрих Шиллер

Моор (разсеянно). Как! неужели ты все это перепробовал?

Шпигельберг. Чего доброго, ты, пожалуй, мне не веришь. Не то еще увидишь, дай мне только расходиться; у тебя мозг затрещит, когда расходится мое остроумие. (Встает с жаром). Как все светлеет во мне! Великие мысли занимаются в душе моей! Великие планы бродят в творческом черепе! (Ударяет себя по лбу). Тироклятая сонливость оковывала до сих пор мои силы, застилала будущность, преграждала дорогу. Я пробуждаюсь, сознаю, кто я, и кем должен стать.

Моор. Ты глуп. У тебя зашумело в голове.

Шпигельберг (более и более разгорячаясь). Шпигельберг, закричат тогда, ты чародей, Шпигельберг! Жаль, что ты не сделался полководцем, Шпигельберг, скажет король: ты бы в мышиную щелку прогнал австрийцев. Да, слышу я сетующих докторов, непростительно, что этот человек не взялся за медицину: он изобрел бы новый порошок против зоба. Ах, как жаль, что он не захотел быть министром, вздохнут Сюлли в своих кабинетах: он бы камни превратил в луидоры! И о Шпигельберге заговорят на востоке и западе, и тогда – плесневейте, трусы, гадины, между тем как Шпигельберг, распустив крылья, полетит в храм бессмертия.

Моор. Счастливый путь! Карабкайся по позорным столбам на верхушку славы. В тени отцовских рощ, в объятиях моей Амалии меня ждут другие радости. Еще на той неделе писал я к отцу о прощении, причем не скрыл от него ни малейшего обстоятельства; а где чистосердечие – там и сострадание, и помощь. Прощай, Мориц! Мы уж более никогда не увидимся. Почта пришла. Отцовское прощение уже в городских стенах. Швейцер, Гримм, Роллер, Шуфтерли, Рацман входят.

Роллер. Да знаете ли вы, что нас выслеживают?

Гримм. Что мы ни на минуту не безопасны?

Моор. Я этому не удивляюсь. Будь, что будет! Не видали ли вы Шварца? Не говорил ли он о письме ко мне?

Роллер. Он давно тебя ищет; говорил что-то такое.

Моор. Где он? где, где? (хочет выбежать вон).

Роллер. Стой! мы его послали сюда. Ты дрожишь?

Моор. Я не дрожу. Отчего мне дрожать? Товарищи, это письмо… Радуйтесь вместе со мною; я счастливейший человек под солнцем! Чего мне дрожать?

Шварц входит.

Моор (бежит ему навстречу). Брат! брат! письмо! письмо!

Шварц (подает ему; Моор ею поспешно распечатывает). Что с тобой? ты побледнел, как стена!

Моор. Рука моего брата!

Шварц. Да что это с Шпигельбергом?

Гримм. Видно с ума спятил! Делает какие-то жесты, как в пляске св. Вита.

Шуфтерле. У него ум кружится. Должно быть, стихи сочиняет.

Рацман. Шпигельберг! а, Шпигельберг! Не слышит, бестия.

Гримм (толкает ею). Что ты спишь, что ли?

Шпигельберг (стоявший в продолжение всего разговора в углу и рассуждавший сам с собою, вдруг дико вскрикивает: «La bourse ou la vie!»[22] и хватает Швейцера за горло, который преспокойно отбрасывает его к стене. Моор роняет письмо и, сумасшедший, убегает. Все в изумлении).

Воллер (ему вслед). Моор! куда ты, Моор? Что с тобою?

Гримм. Что с ним? Что сделал он? Он бледен, как мертвец.

Швейцер. Хороши должны быть вести! Посмотрим!

Роллер (подняв с полу, читает). «Несчастный брат!» веселое начало! «Только вкратце приказано мне уведомить тебя, что твои надежды погибли. Ступай, говорит тебе отец, куда ведет твое распутство. Также велит он сказать тебе, чтоб ты и не надеялся когда-нибудь выплакать прощение у его ног, если не хочешь просидеть в подвалах его башен до тех пор, пока волосы не выростут у тебя с орлиные перья, а ногти с птичьи когти. Это его собственные слова. Он приказывает мне кончить письмо. Прощай навеки! Сожалею о тебе!

Франц фон Моор».

Швейцер. Нечего сказать, сахарный братец! Францом зовут каналью.

Шпигельберг (подходит к ним). О хлебе и воде идет речь. Славная жизнь! Я для вас кое-что другое придумал. Не говорил ли я вам, что мне еще за всех вас придется думать?

Швейцер. Что врет там эта баранья голова? Осел хочет за всех нас думать?

Шпигельберг. Зайцы, калеки, хромоногия собаки вы все, если у вас, не хватит духа предпринять что-нибудь великое!

Роллер. Согласен, пусть будет по твоему: но выведет ли нас твое средство из этого проклятого положения? Выведет ли?

Шпигельберг (с гордым смехом). Жалкий глупец! выведет ли из этого положения?… ха, ха, ха!.. выведет ли из этого положения?.. На большее-то, видно, не способен твой крошечный умишко? С этим твоя кляча уж согласна плестись домой. Шпигельберг был, бы жалким, ничтожным человеком, если б с этого даже начал. Героями, говорю я тебе, баронами, князьями, богами сделаю я вас.

Рацман. На первый раз это, пожалуй, и много! Но это будет, пожалуй, головоломная работа, и будет стоить по меньшей мере головы?

Шпигельберг. Ничуть! – только одного мужества, потому что все, касающееся ума и изобретательности, я беру на себя. Крепись, говорю я, Швейцер! крепись. Роллер, Гримм, Рацман, Шуфтерле! крепитесь!

Швейцер. Крепиться! Если только за этим дело стало – у меня хватит мужества, чтоб босиком пройти через ад.

Шуфтерле. Чтоб у виселицы подраться с самим чертом за труп повешанного.

Шпигельберг. Вот это по мне! Если в вас точно есть мужество, то может ли кто-нибудь из нас сказать, что он боится еще что-нибудь потерять и не надеется всего выиграть.

Шварц. Да много было бы что растерять, если бы можно было потерять то, что мне еще остается выиграть.

Рацман. Да, черт возьми, и много бы осталось выиграть, еслиб я хотел выиграть то, чего уже не могу терять.

Шуфтерле. Если б мне случилось потерять то, что теперь на мне надето, и то в долг – завтра и мне нечего было бы терять.

Шпигельберг (став посреди голосом заклинателя). Итак, если хоть капля немецкой крови еще сочится в ваших жилах – пойдемте, поселимся в богемских лесах, соберем шайку разбойников и… Чего эта вы на меня уставили глаза-то? Ваше мужество, видно, уж выдохлось?

Роллер. Ты не первый мошенник, у которого все в памяти, кроме виселицы. И все-таки нам не остается другого выбора!

Шпигельберг. Выбора? что? – нет для вас никакого выбора! Или хотите сидеть в долговой тюрьме и плесневеть там до страшного суда? Хотите возиться с сохой и заступом из-за куска черствого хлеба? У окон жалобной песнью вымаливать тощую милостыню? Или хотите присягнуть на телячьей шкуре и… тут еще вопрос: поверят ли вашим рожам… и затем, под брань и побои безмозглого капрала, предвкушать чистилище? Или прогуливаться под музыку[23] и под такт барабана? Или в галерном раю[24] влачить за собою весь железный магазин[25] Вулкана? – Вот что остается нам выбирать! Выбирайте, коль хотите!

Роллер. Шпигельберг отчасти прав. Я также составил кой-какие планы, но это почти одно и то же. Как бы, думал я, нам всем присесть, да скропать журнал, или альманах, или что-нибудь в этом роде, и за грош писать рецензии, как это теперь вошло в моду?

Шуфтерле. Чорт возьми! да это вы у меня украли. Я также подумывал, как бы эдак сделаться пиэтистом и раз в неделю приглашать к себе на назидательные беседы.

Гримм. Отлично! А не пойдет на лад – так атеистом. Начать бы писать против евангелистов, добиться того, чтобы это писание сожгли рукою палача – чудесное вышло бы дело!

Рацман. Или пойти на французов. Я знаю одного доктора, который выстроил себе дом из чистого Меркурия[26], как говорится в надписи, прибитой к его воротам.

Швейцер (вставая и подавая Шпигельбергу руку). Мориц, ты великий человек, или жолудь найден слепой свиньею.

Шварц. Чудесные планы! честные ремесла! Как однако симпатизируют все лихия души! Недостает только одного – сделаться бабами и своднями или начать продавать нашу девственность.

Шпигельберг. Песни, братец, песни! Кто ж помешает вам достигнуть всего, чего ни захотите? Мой план вам всего скорее проложит дорогу. К тому ж у вас еще в виду бессмертие и слава. Ротозеи вы эдакие! ведь и об этом надобно подумать, то-есть о потомстве, о сладком чувстве неувядаемой памяти.

Роллер. И занять первое место в списке честных людей. Ты славный проповедник, Шпигельберг, когда дело идет о том, как из честного человека сделать мошенника. Но, скажите, куда это пропал Моор?

Шпигельберг. Честного, говоришь ты! Уж не думаешь ли, что тогда ты будешь менее честен, чем теперь? Что понимаешь ты под словом «честность»? Богатым скрягам сваливать с шеи целую треть забот, лишающих их только золотого сна; залежалые их капиталы пускать в обороты; восстанавливать равновесие богатств – одним словом, стараться воскресить на земле золотой век, освобождать Господа Бога от тягостных нахлебников, от войны, мора, голода и докторов: вот это по-моему значит быть честным! вот это значит явиться достойным орудием воли Провидения! – и таким образом при каждом куске, который ты проглатываешь с удовольствием, думать, что тебе дают его твоя хитрость, твое львиное мужество, неутомимое бдение; у мала и велика быть в почете…