Разбойники - Фридрих Шиллер

Герман. Но поверят ли мне?

Франц. Это уж моя забота! Возьми этот пакет: тут подробная инструкция и, сверх того, разные документы, которые убедят, пожалуй, само сомнение. Теперь выходи от меня осторожнее, чтоб кто тебя не увидел. Перелезь чрез калитку на заднем дворе, а оттуда по садовой стене. Что же касается исхода этой трагикомедии, то предоставь это мне!

Герман. И она совершится. Да здравствует новый граф Франциск фон-Моор!

Франц (треплет его по щеке). Хитрец! Видишь ли, таким образом, мы достигнем всех целей разом и скоро. Амалия его позабудет, а старик припишет смерть сына себе и – захворает. Полуразрушенному зданию не нужно землетрясения, чтоб развалиться, Он не переживет этой вести – и тогда я его единственный наследник. Амалия же, оставшись без защиты, сделается игрушкою моей воли. Остальное легко можешь себе представить. Одним словом, все совершится по нашему желанию, если только ты не откажешься от своего слова.

Герман. Что вы? (Скорее пуля полетит назад и завертится в сердце самого стрелка. Положитесь на меня. Увидите сами… Прощайте!

Франц (кричит ему вслед). Жатва твоя, любезный Герман! (Один). Когда вол свезет весь хлеб на гумно, ему дают одно сено. Скотницу тебе, а не Амалию! (Уходит).

Вторая сцена

Спальня старика Моора.

Старик Моор спит в креслах.

Амалия.

Амалия (проходя тихо на цыпочках). Он дремлет! (Останавливается перед ним). Как он прекрасен, величествен! – такими пишут святых. Нет, я не могу на тебя сердиться! Бедный старик, я не могу сердиться на тебя! Спи спокойно, радостно пробуждайся – пусть я одна буду страдать и плакать.

Ст. Моор (во сне). Сын мой! сын мой! сын мой!

Амалия (берет его за руку). Чу! чу! ему снится Карл.

Ст. Моор. Ты здесь? ты точно здесь? Ах, как ты похудел! Не смотри на меня так грустно: мне и без того горько!

Амалия (будит его). Проснитесь! Это только сон! Успокойтесь!

Ст. Моор (в просонках). Он не был здесь? Так я не жал ему руки? Жестокий Франц! ты и во сне хочешь отнять его у меня!

Амалия. Так вот оно что!

Ст. Моор (проснувшись). Где он? где я? Ты здесь, Амалия?

Амалия. Здоровы ли вы? Ваш сон был так сладок.

Ст. Моор. Мне снился сын. Зачем ты меня разбудила? Может быть, он простил бы меня.

Амалия. Ангелы не помнят зла! – он вас прощает. (Берет ею руку с чувством). Отец моего Карла, я прощаю тебя.

Ст. Моор. Нет, Амалия! эта смертная бледность на лице твоем обвиняет меня. Бедная! я лишил тебя всех радостей молодости! О, не проклинай меня!

Амалия (целуя его руку, с нежностью). Вас?

Ст. Моор. Знаешь ли ты этот портрет, Амалия?

Амалия. Карл!

Ст. Моор. Таким он был, когда ему минуло пятнадцать лет. Теперь он изменился. Огонь жжет мое сердце!.. Эта кротость стала негодованием, эта улыбка – отчаянием: не правда ли, Амалия? Ты писала с него этот портрет в день его рождения, в жасминной беседке. Ваша любовь так радовала меня.

Амалия (продолжая пристально смотреть на портрет). Нет! нет! это не он! Это не Карл! – здесь, здесь (указывая на сердце и на голову) совсем иначе, совсем другой… Бледным ли краскам выразить небесный огонь его пламенных глаз! Это такой земной портрет. Я исказила его черты.

Ст. Моор. Этот нежный, оживляющий взгляд… Будь он у моей постели, я бы жил в самой смерти – никогда бы не умер!

Амалия. Никогда, никогда бы не умерли! Это был бы скачек от одной мысли к другой – лучшей. Этот взор светил бы вам за гробом; этот взор вознес бы вас к звездам.

Ст. Моор. Тяжело, грустно! я умираю – и моего сына Карла нет здесь; меня положат в могилу – и он не поплачет на моей могиле. Как сладко быть убаюкану в сон смерти молитвою сына – это колыбельная песня.

Амалия (мечтая). Да, сладко, небесно сладко быть убаюканной в сон смерти пением любимого человека. Кто знает, может быть грезы и в могиле не оставляют нас! Вечный, бесконечный сон о Карле, пока не грянет труба воскресения (восторженно) – и тогда навек в его объятия!

(Молчание. Она садится к клавесину и играет).

Милый Гектор! не спеши в сраженье,Где Ахиллов меч без сожаленьяТень Патрокла жертвами дарит!Кто ж малютку твоего наставятЧтить Богов, копье и лук направить.Если дикий Ксанф тебя умчит?

Ст. Моор. Что за чудная песня, Амалия! Ты должна петь мне ее перед моей смертью.

Амалия. Это прощание Андромахи с Гектором. Мы с Карлом часто певали ее под звуки лютни.

Милый друг, копье и щит скорее!Там в кровавой сече веселее…Эта длань отечество спасет.Власть богов да будет над тобою!Я погибну, но избавлю Трою.Но с тобой Элизиум цветет.

Даниэль входит.

Данэль. Вас спрашивает какой-то! человек. Прикажете впустить его? Говорит, что пришел с важными вестями.

Ст. Моор. Мне в целом свете только одно важно… ты знаешь, Амалия? Если это несчастный, требующий моей помощи – он не уйдет от меня со вздохом. Амалия. Если это нищий, то пусти его поскорее. (Даниэль уходит).

Ст. Моор. Амалия! Амалия! пожалей меня!

Амалия (поет).

Смолкнет звук брони твоей, о, боги!Меч твой праздно пролежит в чертоге,И Приамов вымрет славный род.Ты сойдешь в места, где день не блещет,Где Коцит волною сонной плещет:В Лете злой любовь твоя умрет.Все мечты, желанья, помышленьяПотоплю я в ной без сожаленья,Только не свою любовь;Чу! дикарь опять уж под стенами!Дай мне меч, простимся со слезами:В Лете не умрет моя любовь!

Франц. Герман, переодетый. Даниэль.

Франц. Вот этот человек. Он говорит, что принес вам страшные вести. В состоянии ли вы их выслушать?

Ст. Моор. Для меня дорога одна весть. Подойди ближе, мой друг, и не щади меня. Подайте ему стакан вина.

Герман (изменив голос). Граф! не сердитесь на бедняка, если он, против воли, растерзает ваше сердце. Я чужеземец, но знаю очень хорошо, что вы отец Карла фон-Моора.

Ст. Моор. Почему ты знаешь это?

Герман. Я знал вашего сына.

Амалия (встревоженная). Он жив? жив? Ты знаешь его? Где он? где? (Хочет убежать из комнаты).

Ст. Моор. Ты знаешь моего сына?

Герман. Он учился в Лейпцигском университете, но вдруг куда-то исчез. Где он был и что делал – я не знаю. По его словам, он, с непокрытой головой и босиком, обошел всю Германию, вдоль и поперек, вымаливая подаянье у дверей и окон. Пять месяцев спустя, вспыхнула война между Пруссией и Австрией, и так как ему не на что было надеяться, то он и последовал за громом победоносных барабанов Фридриха в Богемию. «Позвольте мне», сказал он великому Шверину, «умереть смертью героя: у меня нет более отца.

Ст. Моор. Не смотри на меня, Амалия!

Герман. Ему поручили знамя – и он помчался за победоносным полетом прусаков. Мы были с ним случайно в одной и той же походной палатке. Много говорил он о своем престарелом отце, о лучших былых временах, о несбывшихся надеждах – и слезы выступили на глазах его.

Ст. Моор. О, замолчи!

Герман. Восемь дней спустя, началось жаркое прагское дело. Смею вас уверить, что сын ваш вел себя, как храбрый воин. Он делал чудеса в глазах всей армии. Пять полков сменилось около него – он стоял. Каленые ядра сыпались градом справа и слева – сын ваш стоял. Пуля раздробила ему правую руку, он взял знамя в левую и стоял.

Амалия (в восторге). Гектор, Гектор! Слышите ли? – он стоял.

Герман. Вечером, по окончании сражения, я отыскал его; он лежал, пораженный пулями. Левой рукою старался он унять текущую кровь; правую он зарыл в землю. „Брат!“ сказал он мне, „я слышал, будто наш генерал убит?“ – „Убит“, отвечал я: „а ты?“ – „Кто чувствует себя храбрым солдатом“, вскричал он, отняв руку от раны, „тот следуй за своим генералом, как я.“ И вслед затем его великая душа отлетела за героем.

Франц (грозно Герману). Да прилипнет твой проклятый язык к гортани! Разве ты за тем пришел сюда, чтобы уморить нашего отца? Батюшка! Амалия! батюшка!

Герман. Вот последняя воля моего покойного товарища: „Возьми эту саблю“, прохрипел он мне, „и отдай ее моему старику-отцу. Кровь его сына запеклась на ней; он отмщен – пусть его радуется. Скажи ему, что его проклятие заставило меня искать смерти, и что я умер в отчаянии!“ Последний вздох его был – Амалия.