Ивэйн, или рыцарь со львом - Кретьен Труа

Над рыцарем она склонилась

И натереть не поленилась

Ивэйна с головы до ног,

Чтобы скорей бальзам помог.

Пред госпожою согрешила,

До дна ларец опустошила -

Авось не выдаст лес густой.

Бальзама нет. Ларец пустой.

И поспешила удалиться.

Пора больному исцелиться,

Слепое бешенство прошло,

И снова на душе светло.

Наш рыцарь славный пробудился,

Опомнился и застыдился,

У видов, что совсем раздет,

Однако мешкать смысла нет.

Наряд Ивэйну пригодился.

Оделся рыцарь, нарядился

И, не подумав отдохнуть,

Заторопился в дальний путь.

Наш рыцарь ехал в размышленье,

Как вдруг раздался в отдаленье

Не то чтобы звериный рык -

Отчаянный протяжный крик.

Кустарник дикий, глушь лесная,

В дремучих дебрях тень сплошная,

Нахмуренные дерева.

И заприметил рыцарь льва,

Когда кустарник расступился.

Громадный лютый змей вцепился

В хвост бедному царю зверей.

Огнем дышал при этом змей.

Мессир Ивэйн остановился

И, приглядевшись, удивился.

Чью сторону в бою принять?

Придется на себя пенять,

Ошибку допустив случайно.

Уж очень все необычайно!

В смертельной схватке лев и змей.

Попробуй-ка уразумей,

Кто помощи твоей достоин,

Когда ты сам примерный воин.

Рассудок здравый говорит:

Преступен тот, кто ядовит.

Перечить разуму не смея,

Ивэйп решил прикончить змея.

Ивэйн выхватывает меч.

Огнем лицо ему обжечь

Змей разъяренный попытался.

Ивэйн, однако, цел остался.

Ивэйна щит предохранил.

Расправу рыцарь учинил

Над ядовитым этим змеем,

Как над безжалостным злодеем.

Ивэйну пламя нипочем.

Он гадину рассек мечом,

Он змея разрубил на части,

Из этой кровожадной пасти

Не вырвав львиного хвоста.

Была задача не проста.

Решить задачу подобает.

Искусно рыцарь отрубает

Зажатый кончик, чтобы лев

Освободился, уцелев.

Должно быть, хищник в раздраженье

И нужно с ним вступить в сраженье.

Но нет! Колени лев согнул,

В слезах, признательный, вздохнул.

И рыцарь добрый догадался,

Что лев навек ему предался

И этот благородный зверь

Принадлежит ему теперь.

Мгновенья рыцарь не теряет,

Свой меч прилежно вытирает.

Он яд змеиный смыл с меча,

Сталь драгоценную леча.

Дорогу лев не преграждает,

Ивэйна лев сопровождает

Путем неведомым лесным.

Отныне лев повсюду с ним,

С ним вместе днюет и ночует,

Издалека дичину чует,

Усердный рыскает в лесу,

Подобно преданному псу.

Когда косулю загрызает,

Свою добычу не терзает,

Напьется крови и скорей,

Неукротимый царь зверей,

Обременив добычей спину,

Несет косулю господину.

Не жарят мясо без огня.

Ивэйн при помощи кремня

Сухой валежник зажигает.

Разделать тушу помогает

Умелый свежевальщик лев,

Смиряя свой голодный зев.

Со зверем кровожадным дружен,

Ивэйн себе готовит ужин,

На вертел мясо нанизал.

И прикоснуться не дерзал

Благонадежный лев к дичине,

Я думаю, по той причине,

Что господина слишком чтил.

Лев ни куска не проглотил,-

Покуда рыцарь наедался,

Лев терпеливо дожидался.

Жаркое нечем посолить,

И даже не во что налить

Вина, хотя среди пустыни

Вина, конечно, нет в помине.

Я речь мою к тому веду,

Что принимался за еду

Лев лишь тогда, когда, бывало,

Наестся рыцарь до отвала.

Усталый рыцарь крепко спит,

Подушку заменяет щит.

Лев на часах не утомился,

Покуда конь травой кормился,

Хоть на кормах подобных впредь

Едва ли можно разжиреть

В глухих лесах без всякой цели

Они блуждали две педели.

И что же? Перед родником,

Который так ему знаком,

Случайно рыцарь оказался.

Какими думами терзался

Он под высокою сосной

Перед часовенкой лесной!

Чуть было вновь не помешался.

Он сетовал, он сокрушался,

Себя, несчастный, укорял,

В слезах сознанье потерял,

И наземь замертво свалился

Тот, кто недавно исцелился.

Как будто чтобы рядом лечь,

Сверкнул на солнце острый меч,

Внезапно выскользнув из ножен,

Куда небрежно был он вложен.

В кольчугу меч попал концом,

Разъединив кольцо с кольцом,

Ивэйну поцарапал шею

Он сталью хладною своею.

Ивэйну в тело сталь впилась,

И кровь на землю полилась.

Хотя не пахнет мертвечиной,

Сочтя беспамятство кончиной,

Лев стонет, охает, ревет,

Когтями, безутешный, рвет

Свою же собственную гриву,

Подвластен скорбному порыву

Он жаждет смерти сгоряча.

Зубами лезвие меча

Из раны быстро извлекает

И рукоять меча втыкает

Он в щель древесного ствола,

Чтобы сорваться не могла,

Когда пронзит жестокой сталью

Он грудь себе, томим печалью.

Как дикий вепрь перед копьем,

Лев перед самым острием

На меч неистово рванулся,

Но в этот миг Ивэйн очнулся,

И лев на меч не набежал,

Свой бег безумный задержал.

Очнувшись, рыцарь наш вздыхает.

Пожар в душе не утихает.

Не может он себе простить,

Как мог он время пропустить,

Назначенное госпожою,

Сбит с толку прихотью чужою.

Надежду кто ему вернет?

Мессир Ивэйн себя клянет:

"Загублена моя отрада.

Убить себя теперь мне надо.

Не стоит жизнью дорожить,

Когда на свете нечем жить.

Темницу бренную разрушу,

На волю выпуская душу.

Когда страдать обречено

С душою тело заодно,

Душа болит, и телу больно,

Расстаться лучше добровольно -

Быть может, порознь боль пройдет.

Нетерпеливо смерти ждет

Тот, кто сокровища лишился.

Покончить жизнь я не решился

Самоубийством до сих пор,

Хотя такая жизнь -- позор!

Я должен был бы, безусловно,

Себя возненавидеть кровно.

Ведь это по моей вине

Любовь моя враждебна мне.

На льва душа моя сошлется:

Мой лев пытался заколоться,

Решив, что смерть моя пришла.

Я сам себе желаю зла,-

Я был счастливее счастливых,

Был горделивей горделивых,

И я себя не покарал,

Когда, безумец, обокрал

Я сам себя, навек теряя

Все радости земного рая!"

Вздыхал он, сетовал, стонал,

Себя, рыдая, проклинал,

Как будто был он всех виновней.

Не ведал рыцарь, что в часовне

Несчастная заключена,

Не знал, что с трещиной стена.

Внезапно голос вопрошает:

"Кто это бога искушает?"

"А вы-то кто?" -- Ивэйн спросил.

"Рассказывать не хватит сил.

Вы видите: я в заключенье.

Всех мук страшней мое мученье".

"Молчи! -- мессир Ивэйн вскричал.

Придурковатых я встречал,

Но ты, видать, совсем шальная.

Мучений подлинных не зная,

Блаженство мукою зовешь.

В благополучии живешь

Ты по сравнению со мною.

Кто знался с радостью одною,

Тот горя нe перенесет.

От горя сила не спасет.

И ты сама понять могла бы:

Всю жизнь свою плетется слабый,

Груз по привычке волоча,

Который сломит силача".

"Вы правы, сударь, я не спорю.

Однако подлинному горю

Ваш скорбный опыт -- не чета.

Я здесь в часовне заперта,

А вы, мессир, куда угодно

Поехать можете свободно,

Тогда как я заключена

И умереть обречена".

"Но за какие преступленья?"

"Ах, сударь, нет мне избавленья!

Я, не повинная ни в чем,

Предстану перед палачом.

Меня в измене обвинили,

Оклеветали, очернили,

Назначили на завтра суд,

И приговор произнесут,

И по законоположению

К повешенъю или к сожженью

Они меня приговорят.

Найду защитника навряд".

"Конечно, мне гораздо хуже,-

Ивэйн откликнулся снаружи,-

Вас первый встречный защитит

И вам свободу возвратит".

"Нет, господин мой, только двое,

И то, когда бы за живое

Моя судьба задела их,

Могли бы супротив троих

Сразиться -- каждый в одиночку".

"Тут лучше бы платить в рассрочку.

Неужто трое против вас?"

"Три обвинителя зараз".

"Не так уж это мало -- трое.

А как зовутся те герои?

И где найдете вы таких?

Кто в мире супротив троих,

Отважный, выступить решится?"

"Подобных схваток не страшится

Достойнейший мессир Гавэйн

И доблестный мессир Ивэйн,

Из-за которого страдаю

И смерти завтра ожидаю".

"Из-за кого? Что слышу я?"

"Сын Уриена-короля

Всему причиною невольной".

"Зачем же этот путь окольный?

Вы не умрете без меня,

В своей погибели виня

Ивэйна бедного, который

Пустые эти разговоры

По неразумию ведет,

Тогда как вас погибель ждет,

Ведь это вы меня спасали

В прекрасном зале, в страшном зале,

Когда я голову терял,

Когда себе не доверял.