Преступление не будет раскрыто - Анатолий Семенов

— Тебе неприятно? — спросил Олег. — Извини, что напомнил.

Она промолчала. Возле избушки Нифона вздохнула с сожалением, что приходится расставаться с лошадью. Завела её под навес, где Нифон раскладывал на телеге травы для просушки.

— Накаталась? — спросил Нифон, принимая из рук Марины повод и попыхивая трубкой.

— Накаталась. Большое спасибо, дедушка. Нифон отвёл кобылу подальше от телеги, чтобы ненароком не съела его труд, и привязал за скобу.

— Вы столько много запасаете трав. Зачем вам столько?

— Сам лечусь, людей лечу, в аптеку сдаю.

— И аптека все это принимает? — удивилась Марина.

— Только давай! Хоть возами вези. Я-то больше другой интерес имею. Это у меня вроде как марки. Кому приятно марки собирать, а мне — цветы, травки. Отдыхаю и пользу делаю.

Под навес вошла старуха.

— Пойдём, голубка, помоги мне стряпать, — сказала она. — Завела оладьи, а тут и уха и жарево. Одна не управлюсь.

— Боже мой! — сказала Марина. — С удовольствием помогу.

— Я подожду здесь, — сказал Олег со счастливой улыбкой влюблённого. — Пока посоветуюсь с дядей Нифоном, чем дурь из головы вышибить.

Марина улыбнулась, немножко покраснела и шмыгнула из-под навеса.

Олег сел на охапку сена, прислонившись спиной к стенке, и уставился на колесо телеги, по которому ползал жук-дровосек. Это был внушительный экземпляр, величиной с мизинец. Загнув назад длинные усы, жук искал что-то на железном ободе и деревянных спицах. Подобных жуков Олег видел множество раз и прежде и любил наблюдать за ними с детства, но сегодня он был влюблён, был счастлив, и готов был расцеловать этого дровосека.

Нифон ушёл в избу. Олег вообразил, как бабка Анисья, согнувшись над плитой, печёт оладьи, а Марина стоя возле стола, чистит и крошит картофель для ухи. Невольно опять и опять рисовалось в воображении её лицо с родинкой на щеке и то, как она сидела бы в переднем углу за столом в деревенской избе, а вокруг — многочисленная родня.

Вышел Нифон с верёвочным путом и боталом в руках. Надел ботало на шею кобылы, спутал ей передние ноги, расседлал, снял узду и отпустил на волю. Лошадь короткими шажками перешла дорогу и начала пастись возле бурьяна, помахивая хвостом. Жеребёнок, часто мотая головой вверх-вниз, ходил возле неё.

— Договорилась с бабусей о ночлеге, — сказала Марина, подходя. — В доме есть свободная койка — я буду там, а ты на сеновале, где спит её внук.

— Вдруг он приедет.

— На этот случай мы позаботились. Положили ещё одну подушку и одеяло. В самом углу на сеновале лежит шуба. Постелешь её на солому.

— Я гляжу, ты тут неплохо освоилась, — улыбнулся Олег.

— Бабуся спросила, кто мы такие и откуда, — сказала Марина, не обращая внимания на его шутку.

— Что ты ответила?

— Я не могу рассказывать про то, что случилось.

Лучше любая пытка, чем вспоминать все это. Пришлось врать. Она ко мне всей душой, а я ей вру. Стыдно даже. Сказала, что вместе работаем в экспедиции, ездили в Бадай встречать студентов, а они не приехали. О себе сказала, кто есть на самом деле, а ты подсобный рабочий, завербовался на лето из села Зорино.

— А как объяснить палатку и спальный мешок? — спросил Олег. — Почему идём пешком и должны плыть в разные стороны?

— Об этом она не спрашивала, а если спросит, скажем, что шли специально по берегу Ангары, обследовали обнажения, нет ли где доисторических пещер со стоянками древних людей, а вещи, естественно, брали с собой на всякий случай, если застигнет в пути ночь. Теперь ты должен плыть обратно в Бадай, ждать студентов.

— Как все просто и убедительно, — сказал Олег. — Где так научилась выкручиваться?

Стол был накрыт в ограде под кустом бузины и заставлен оладьями, жареной рыбой, картофелем и свежепросольными огурцами. Посередине стоял медный самовар с фарфоровым чайником на трубе. Старуха черпала из большой кастрюли уху и разливала в тарелки.

— Вот это наготовили! — сказал Олег, останавливаясь перед столом.

— Наготовили, так наготовили. Как на Маланьину свадьбу, — ответил старик, распечатывая бутылку красного.

Последние сутки Олег жил впроголодь, и сейчас, после рюмки вина, уплетал все подряд за обе щеки. Скользкие маринованные опята с пряным кисловатым привкусом возбуждали волчий аппетит, и выделенную ему порцию он готов был проглотить вместе с тарелкой. Очень вкусной показалась уха из ершей, ельцов и окуней, заправленная зелёным луком и укропом. Марине же больше всего понравился жареный таймень. Она ела его впервые. Потом долго пили чай с оладьями и ароматным клубничным вареньем. Старик рассказывал, каких тайменей приходилось ему лавливать. По его словам самый крупный, весом в тридцать два килограмма, был пойман с Ромкой три года назад, перед тем, как внуку идти в армию.

— Ромка не даст соврать, — убеждал старик. — Вместе ездили сдавать в чайную.

— Где-то запропастился, окаянный, — ворчала бабка Анисья. — Хоть бы не обещал Нифону-то. Самустил мужика почём зря. Слышал? — обратилась она к старику. — Нифон-то переезжать собрался.

— Слышал, — ответил дед. — Давно слышу.

— И Налётов поговаривает. Вдвоём, чтоль, останемся?

— За Налетова не бойся. Пока бульдозер не придёт ровнять всю эту местность и не спихнёт его дом, никуда он не тронется.

— А Нифон-то, если Ромка приедет завтра, наверно, ломать будет.

— Нифон — другое дело.

Наевшись, Олег и Марина поблагодарили хозяев и вылезли из-за стола. Старик цыкнул на старуху, и она, спохватившись, поставила блюдечко с недопитым чаем, торопливо поднялась и засеменила в сени, выглянула оттуда и поманила гостей пальцем. В сенях, на лавке в тазу, лежали два больших куска таймешатины. Достав из шкафа плотную бумагу, бабка Анисья стала завёртывать их, советуя с вечера положить рыбу в рюкзак, чтобы утром не забыть. Марина начала отказываться.

— Берите и без всяких разговоров, — властно сказала старуха, настойчиво пихая Марине свёрток. — А то греха не оберёшься. Старик на вас шибко обидится и мне житья не даст. Оборони Бог!

— Спасибо, дедушка, — сказала Марина, выйдя в ограду. — Совестно даже, — добавила она для приличия. — И так столько хлопот, да ещё подарки.

— Какие это подарки, — махнул рукой хозяин. — Заезжайте к нам. Всегда будем рады.

— Ночевать-то скоро придёте? — спросила старуха.

— А мы посмотрим, — ответила Марина, — погуляем немного.

Вышли из ограды. Олег прикинул на вес свой кусок.

— Килограмма два, не меньше. Марина подала ему нести свой свёрток.

— Мне-то совсем зря отвалили, — прибавил Олег. — Зачем? Дома полно рыбы. Хотя пусть — тебе пригодится, угостишь как следует друзей в экспедиции.

Положив свёртки в рюкзак, вышли к Ангаре. Вода не казалась водой, а будто бы вместо неё текла расплавленная бронза, и небо на горизонте казалось бронзовым, предвещая на завтра ещё более жаркий день.

— Почему-то заря сегодня не красная, а жёлтая, — сказала Марина.

— Перед ненастьем она бывает красная, — ответил Олег.

— Кто-то умный человек лавочку сделал, давай сядем, — предложила Марина.

Лавочка заросла полынью и пустырником. Пробравшись к ней, они почувствовали, что это нисколько не мешает — наоборот, в окружении буйной растительности сидеть на ней было уютно и хорошо.

— Во всём этом что-то есть от древней Руси, — сказала Марина, — что-то сказочно-романтическое.

— И у меня, признаться, настроение, — улыбнулся и сверкнул влажными глазами Олег, — сказочно-романтическое.

— А знаешь? — оживилась Марина, — я была на экскурсии в Урике недалеко от Иркутска, видела террасы над Ангарой, где любили отдыхать декабристы. Там были их беседки, и они каждый вечер сидели в них и любовались закатом. Раевский, так тот даже не воспользовался амнистией. Съездил в Европу, повидал родных и — обратно, в Сибирь. До конца дней жил в Олонках. Я там была тоже. Видела его дом и посаженный им сад. Ели выросли большие-большие, под самое небо.

— Смотри, — сказал Олег, — вот он, Налётов. Из-за бугра от реки медленно поднимался человек.

Сначала в бурьяне показалась его старинная остроконечная шапка, сделанная на манер стрелецкого колпака и отороченная мехом; потом широкое хмурое лицо с реденькой, как у бурята, бородкой; а потом и весь сам — согбенный, какой-то весь тяжёлый, как битюг, в старом засаленном пиджаке нараспашку и в кожаных ичигах[1]. В одной руке у него была удочка, в другой — длинный кукан из верёвки. На нём болталось с десяток окуней. Впереди бежала чёрная собака с белой грудью. Она часто останавливалась и обнюхивала тропу. Олег и Марина разглядывали оригинального старика. Собака ещё взглянула в их сторону, а дед вообще не удостоил вниманием, прошёл мимо.

— Угрюмый старик, — сказал Олег.

— Почему он в шапке-то? — спросила Марина.

— Кто его знает? Может, боится простудиться. Марина посмотрела ему вслед.