Слово наемника - Евгений Шалашов

Где же Жан? А тут еще одна собака… Да что же ты на меня-то? Пришлось отвлечься, выбить клыки… Что-то я еще должен сделать… Что же? Ах, да, вспомнил!

На трупе бедолаги-кузнеца лежало два мертвых тела. Скинув их, теряя драгоценное время, я, как предписано, умылся кровью обидчика, на которого уже не держал зла.

— Сдурел?!

Возникший откуда-то Жан оттолкнул меня в сторону, спасая от алебарды, цепко ухватил за руку, увлекая за собой к стене, которую еще предстояло преодолеть.

Камни, сложенные друг на друга, вырывались из рук, крошились и норовили скинуть вниз. Будь они скреплены раствором — было бы проще и легче.

До стены нас добежало человек двадцать, но перевалить ее удалось не всем. Кого догнали собаки, кого — охрана. Может, человек десять? Нет, меньше. Один, уже достигнув гребня, упал на ту сторону со стрелой в спине…

Первая миля самая трудная. Бежали без пути и дороги, по камням. Мне повезло, что, в отличие от остальных, обутых кое-как (а кто-то — вообще никак!), имел старые, но крепкие башмаки. Спасибо господину Лабстерману — не поскупился! Спасибо сотоварищам — не разули!

Бежавшие босиком мучились, попадая пятками на острые кромки. Вот один из нас оступился и упал. Кажется, что-то с ногой. Наверное, мы должны были подхватить парня на руки и тащить на себе. Не подхватили и не потащили — пробежали мимо, стараясь не смотреть на несчастного. Что ж, на его месте мог быть любой из нас.

Оружие, захваченное у стражи, стало неподъемным. Парни выбрасывали трофейные алебарды и тесаки, а я, поколебавшись, выкинул кандалы.

Мы успели пробежать около двух миль, когда обнаружилась погоня. Стало быть, с бунтом покончено раньше, чем я рассчитывал. И напрасно я полагал, что из-за суматохи никто не озаботится преследованием горстки беглецов. Без нас, что ли, серебро не добудут? Или — жалко потраченных талеров?

Самыми прыткими оказались две собаки. То ли сами вырвались, то ли их спустили. Хорошие были собачки. Первой, самой резвой, камень перебил позвоночник. Но все равно псина ползла вперед, подволакивая задние ноги! Не доползешь… Вторая, которой я умудрился попасть в нос, со всего маху перевернулась через голову и замерла, обиженно поскуливая.

Снова бежали час, другой… Постепенно камней становилось меньше, зато появились деревья, преграждавшие наш путь ветками и корнями.

Мои глаза уже застилала кровавая пелена. Еще чуть-чуть — упаду и больше не встану. Но, посмотрев на воров, которым приходилось еще хуже, продолжал бег.

Один из парней закашлялся и упал, уткнувшись лицом в траву. Умер? Мы не стали окликать товарища — чтобы не сбить дыхание, ни подходить к нему — нам надо дальше!

С трудом пробежали еще час (определить время я еще мог, но сказать, сколько осталось за нами миль, уже нет), народ стал выдыхаться. Да и мне не двадцать, и даже не тридцать лет. Ничего не оставалось, как выбрать место для привала.

Несколько минут мы лежали, слушая лай собак, доносившийся ближе и ближе. А я уж думал, что псы с рудника не умеют лаять! Мысленно разрешив себе и другим полежать десять минут, я встал, пытаясь забыть, что ноги уже не слушаются головы, а сердце почти выскочило из груди и болтается где-то в горле.

— Нельзя разлеживаться. Дальше… — прохрипел я и помог подняться Вальрасу. Жан-щипач встал сам, а потом мы стали помогать остальным.

— Всё! Не могу больше, — простонал один из воров. — Бегите, а я останусь. Спрячусь где-нибудь, отсижусь… Если повезет, свидимся.

— Не повезет! — объяснил я парню. — Собаки все равно отыщут!

— Ладно, тогда и прятаться не буду, — откашлялся он, вставая на колени и подыскивая что-нибудь для драки.

— Потерпи, — попытался я поднять его с коленок: — Побежали. Собак надолго не хватит — выдохнутся.

— А я уже не выдохся, а сдох! — отрезал он, потянувшись за валявшимся булыжником, и, прислоняясь спиной к корявой сосне, усмехнулся спекшимися губами: — Уматывайте! Попробую задержать.

Ну что тут будешь делать? Вытаскивать его силой не смогу, да и не хочу. Пусть остается.

— Бежим! — скомандовал я поредевшей команде.

Хотелось верить, что отставшие хотя бы задержат собак, подарив нам сколько-то минут свободы. Или — жизни?

Мы еле-еле переставляли ноги. Когда я понял, что дальше убегать бессмысленно, решил остановить людей…

— Стой! На месте, на месте стойте, нельзя падать. Не сметь падать! — орал я, но было поздно. Беглецы (нас осталось шестеро) рухнули на землю.

— Встали, встали, — приговаривал я, поднимая народ.

Даже Вальрас — самый сильный из шестерых (нас — Вальрас — рифма), только открывал рот и глотал воздух, не желая вставать. Не имей я огромного опыта подъема солдат — ничего бы не получилось. Поднял их на ноги, но вот дальше…

— Всё, Артакс… Сдохли… — сообщил Жан. — Умирать будем.

— Тогда — в драке умрем! — решил я. — Ну, ночные парикмахеры, щипачи и убивцы! Хоть одному вертухаю юшку пустим! Слабо?

Не думал даже, что удастся взять народ на «слабо». А ведь купились, как школяры! Кряхтели, ругались, но поднимались.

Подходящим местом для боя (жаль, последнего), по моему разумению, оказалась небольшая сопка, поросшая соснами и отвесная с трех сторон. Стало быть, атаковать нас будут с четвертой…

Если бы дали нам немножко времени, можно сделать преграду.

— Собирайте камни! — приказал я, подавая пример.

Подняться на горку было трудно. Еще труднее — втаскивать на нее камни. Мы сумели набрать лишь с десяток булыжников, когда услышали лай, доносящийся все ближе и ближе. Уже не соображая, удалось выкорчевать несколько мелких деревьев и сделать что-то похожее на дубинки. Сомневаюсь, что от них будет толк, но другого оружия не было.

Мы прилегли, укрываясь за деревьями, отчаянно надеясь, что преследователи пройдут мимо. Может, случаются чудеса?

Люди, возможно, еще и прошли бы, но не псы… Собаки, обежав вокруг «крепости», рассредоточились, изредка порыкивая. Следом донеслось похрапывание коней.

Осторожно выглянув из укрытия, я попытался определить — сколько пришло по наши души и головы.

Охранники спешились и разошлись, беря нас в кольцо. В силу привычки я размышлял о предстоящей схватке, хотя понимал, что шансов у нас вообще нет… Насчитал восемнадцать человек, вооруженных мечами. Два арбалетчика. Много ли нам надо? Заберутся на «бастион» — и все! Или спустят собак. А сопротивляться не сможем, выдохлись… Зря только камни таскали…

От стражников отделилась фигура коренастого мужчины в кирасе:

— Эй, каторжники! Сдадитесь добровольно, будете жить!

— А дальше что? — спросил Жан, приподнявшись на локтях.

Я едва успел прижать его к земле, когда арбалетный болт чиркнул по волосам щипача и впился в ствол дерева.

— Спасибо, — выдохнул вор, ощупывая голову.

— Не за что, — хмыкнул я, вспоминая, что сам-то не успел поблагодарить Жана, когда он спас мне жизнь. Зато теперь мы квиты, а я не люблю быть кому-то обязанным.

Было слышно, как старший охранник распекает арбалетчика, грозя ему всеми карами небесными, самой мягкой из которых будет отрывание головы, а самой жестокой — штраф в двадцать талеров. Я между тем принялся раскачивать болт, вытаскивая его из сосны. Все же металл не каленый, потому удалось вытянуть его наружу, словно проржавелый гвоздь. Получив хоть что-то, напоминающее оружие, приободрился. Конечно, меч был бы лучше. Впрочем, будь у меня меч, шансов против восемнадцати человек и четырех собак все равно не было. Но хотя бы одного-двух я с собой ухвачу…

— Каторжники! — не унимался старший охранник. — Именем графа фон Флика клянусь, что все останутся живы. Обещаю, что никто не будет выпорот, кроме главного зачинщика, которого вы укажете. Но за бунт и убийство стражи вы останетесь в руднике навечно, без зачетов и поблажек. Не сдадитесь — спускаю собак! Выбирайте…

— А что господин Торман скажет?

— Я, Герман фон Шлюффендорф, вассал графа и управитель его земли, — надменно пророкотал старший охранник. — Мне плевать, что скажет какой-то мастер… Я говорю от имени властителя земли. Клянусь гербом, что вы останетесь живы!

Вот тебе и на! Рыцарь — ловец беглых каторжников? Герба бы постыдился. А ведь еще с десяток лет назад любой дворянин погнушался бы пожать руку тюремщику. Или фон Шлюффендорф считает иначе?

— Надо сдаваться, — вдруг заявил Жан-щипач.

— Ты ему веришь? — удивился я. — Слово рыцаря, данное каторжникам, — ничто! Сходит, покается, индульгенцию купит. А то и каяться не будет. Он поклялся, что нас не убьет и не выпорет. А если на «кобылу» посадят, то клятву не нарушит и живыми надолго не останемся.

— Не в этом дело… — усмехнулся Жан. — Верю — не верю… Я не невеста, чтобы на ромашках гадать. Выбора у нас нет. Что так убьют, что — эдак. А тут какой-никакой шанс.