Слово наемника - Евгений Шалашов

— Драться нечем, — тоскливо протянул Бальзамо, примериваясь к камню, но тут же уронил — тяжело…

— Парни, — хмыкнул я, готовый к самому худшему. — Давайте уж смерть примем как люди. По мне — лучше в драке умереть.

— Не будут нас убивать, — уверенно заявил Вальрас и, внимательно посмотрев на нас, пояснил: — Невыгодно! Мы еще талеры не отработали, что Флик нашим прежним тюремщикам заплатил. Сколько сегодня народа перебили? Человек пятьдесят, если не больше. Кто серебро добывать будет?

В этих словах был резон. Удивило, что их произнес Вальрас, казавшийся тупым взломщиком. Кажется, парни намерены сдаться. Жаль… Я еще раз осмотрел гнутый арбалетный болт, примериваясь — смогу ли пробить им сердце. Воткнуть — точно не смогу. А если вогнать в землю, а потом упасть на него сверху? Не то! А если так?

Как сумел, выпрямил стрелу, приставил ее острием к горлу, выискивая глазами твердое местечко, куда бы упасть, и — едва не задохнулся от затрещины…

— Извини, — буркнул Жан, тряся ушибленной ладонью. — Ты что это удумал?

— На тот свет, наемник, всегда успеем! — вырвал стрелу Вальрас. — Дай-ка мне.

— Ладно… — отозвался я, потирая щеку. — Я понял…

Оплеуха получилась звонкой, но зато привела меня в чувство.

— В общем, так… — заявил Жан-щипач, выбирая соринку из заслезившегося глаза, — мы сдадимся, а ты останешься тут.

— Да ты что?! — возмутился я.

— Да так, ничего… — улыбнулся щипач и назидательно, словно ребенку, объяснил: — Слушай, наемник! Мы сейчас выйдем, а ты где-нибудь спрячешься и отсидишься. Ну мы поможем спрятаться. Потом, когда все утрясется, вернешься за нами и освободишь. Понял?

— Жан, что ты такое говоришь? — попытался я уговорить щипача. — Как я вернусь, куда вернусь? А если и вернусь — когда это будет?

— Может, через месяц. Может — через год. Как получится… — философски сказал Жан и сделал заключение: — Но ты должен прийти за нами! Поклянись, что вернешься и спасешь! Клянешься?

— Клянусь, что вернусь и вызволю, — упавшим голосом сказал я и поспешно добавил: — Если жив останусь.

— Нет, — помотал головой Жан. — Поклянись, что останешься жив. Ты обязан остаться в живых!

— Жан, глупости-то не говори, — буркнул Вальрас. — Откуда знать, останется он жить или нет? Все под Богом ходим…

— Э, я таких парней знаю, — усмехнулся щипач. — Если они что-то пообещают — умрут, но сделают. А не сделают — придут с того света. А нам, вроде бы, кроме как на наемника, рассчитывать не на кого! Слово наемника?

— Клянусь. Только…

— Без «только», — поспешно остановил меня щипач. — Все, ты поклялся… Слово наемника!

— Да я… — начал было что-то объяснять, но не договорил.

— Вальрас! — негромко позвал Жан, и в моей голове что-то взорвалось, будто там подожгли «черный порошок»…

Ни встать, ни сесть, ни повернуться. Руки прижаты к туловищу, ноздри и рот забиты землей…

«Замуровали! Заживо погребли! Сдали, сволочи…»

Запаниковав, я дернулся и стукнулся головой обо что-то твердое… От боли и испуга чуть не заорал. Ладно, что вовремя прикусил язык.

— Больше никого! — донесся голос, звучавший будто сквозь вату. Потом по мне кто-то прошелся, наступив тяжелым башмаком.

Я сообразил: парни спрятали меня в какую-то яму, набросали веток и засыпали песком. Молодцы! Только — зачем по башке-то бить?

Нужно отдать должное Вальрасу — врезал качественно, но голова не болела! С таким умением парню не «медвежатником» быть, а идти в подручные к костоправу. Те, когда пилят руку или ногу, бьют деревянным молотом по башке. Вальрасу как мастеру обезболивания — цены бы не было!

Жив буду — обязательно перейму. Вдруг пригодится? А по кумполу навернули — чтобы не брыкался и не играл в благородство. Сам бы на их месте так сделал…

«Но в морду Вальрасу все равно дам!» — пообещал сам себе.

Я лежал, стараясь не шевелиться и не дышать. Где-то сбоку были слышны голоса людей и почти беззвучная перебранка собак-убийц. Были бы охотничьи, унюхали бы через любые запахи…

— Всем строиться! Каторжников в голову колонны! — донесся властный голос фон Шлиффендорфа.

Охотники за головами засвистели, отзывая собак. По мне опять кто-то прошелся, вдавливая бренное тело еще глубже, а потом звуки стали отдаляться, пока не прекратились. Ушли? На всякий случай решил не торопиться. Кто знает, может, они встанут тут лагерем, чтобы не возвращаться на рудник на ночь глядя?

Не знаю, сколько времени я пролежал в норе, настороженно прислушиваясь к звукам. Решив, что можно вылезать, осторожно, ногами вперед, начал выбираться на волю, к чистому воздуху и ясному небу. По пути наружу наткнулся на подарок — арбалетный болт, всунутый за голенище башмака. У каторжников его все равно бы отобрали, а мне какое-никакое оружие.

Парни постарались на совесть: подкопали сосну, засунули меня под корень (об него я и стукнулся), завалили песком — не просто присыпали, а утрамбовали. Потому пришлось повозиться, прежде чем удалось попасть на волю. Но выкарабкался. Из могилы выкапываться было бы труднее…

Выплевал песок, набившийся до самого брюха, привалился к сосне. Что делать? Куда идти? Возвращаться в Ульбург? Видимо, начинать нужно оттуда… Потребовать долги, забрать доспехи и Гневко. Дорогу, по которой нас везли на рудник, я запомнил. Привычка. Что-то, возможно, и упустил, пока был без сознания, но найду.

Стоило бы подождать до утра, а не переться на ночь глядя — с рассветом легче рассмотреть тропки, не спутать человеческую дорожку с кабаньей, не забраться в капкан, волчью яму или болото. Но, с другой стороны, по лесу можно ходить и ночью. Полной темноты никогда и нигде не бывает.

Итак, я двинулся в путь… Хождение по незнакомому лесу — не самое сильное мое место. За двадцать лет службы воевать среди деревьев приходилось не раз и даже не два, но самому искать дорогу не было необходимости. Всегда был начальник, который отмечал путь на карте и говорил: «Выйти из бурга Анхельм, перейти вброд Болотное вязло, оставить слева город Думмкопф и выйти к Синему морю к двум часам пополудни…» По карте да по солнышку заблудится только дурак. В крайнем случае, брали проводника. Плутать без четкого плана — нет, не доводилось. Удирать — да. Но как-то обошлось.

Первой подсказкой, что иду правильно, стала полянка. Да, под этим корявым деревом решил остаться один из парней. Как там его — Курт? Или Куртом звали того, что подвернул ногу в каменной россыпи? Слишком много людей встретил за последнее время, чтобы запомнить имена… Вот оно, дерево, а прямо под ним парень. Точнее — останки, над которыми «трудилась» не покладая челюстей пара молодых волков. Еды им хватало, но появление постороннего восприняли ревниво — оторвались от трапезы и зарычали. Связываться с волками у меня не хватило ни желания, ни смелости, а арбалетный болт против двух здоровых хищников не годился. Будь я при настоящем оружии, то, конечно же, разогнал бы падальщиков и похоронил парня… Теперь же — бочком, бочком, в колючий кустарник и крапиву. И, только отойдя от полянки ярдов с сотню, перевел дух, утирая холодный пот. А кто-то уверял, что волков в горах давно нет.

Пройдя еще милю, нашел второго отставшего, до которого пока не добрались ни птицы, ни волки. Без малейших угрызений совести я раздел парня донага. Ему уже не понадобится ни куртка, ни старое нижнее белье, а мне оно может послужить хотя бы подстилкой. В кармане обнаружилось богатство — половина луковицы и не до конца догрызенный сухарь. Обрадовавшись, пообещал похоронить парня сразу, как только смогу.

Едва дотерпел до небольшого ручейка, протекавшего в камнях, а там стал ломать сухарик на крошки, закусывая кусочками лука, запивая каждый «прием» глотком воды. Обманув голод, почувствовал себя лучше и двинулся вперед.

К рассвету отыскал удачное лежбище между камней, улегся, но спать не мог. Как же я так опростоволосился? Во-первых, не сумел подготовить мятеж. Не выяснил толком — сколько охраны. Во-вторых, не узнал — куда идти, понадеявшись на других. Ну было там еще и в-третьих, и в-четвертых. Впрочем, резюмируя, повторил, что спешка бывает хороша только в деликатных обстоятельствах, а экспромт нужно долго и тщательно готовить…

Но все же, все же, все же… Время от времени я возвращался к самобичеванию. Кретин! Зачем так спешил?

Подумав, осознал, что причиной всему были серебряные прииски — пещера, подземелье или каменный мешок — как уж будет угодно обозвать. Весь день работы на руднике я чувствовал, как на меня давят эти своды и стены. Фобия, мать ее так и разэтак, через двух жеребцов и пьяного драбанта! Эх, повидать бы мне сейчас брата инспектора нашего университета, сунувшего меня в камеру с опускавшимся потолком!

По старой привычке определил задачи, вычленяя главные и первостепенные. Итак, задача первая — раздобыть теплую одежду, еду, а потом хоть какое-нибудь оружие. Вторая — отомстить господину Лабстерману и городу Ульбургу. Если город избрал себе в первые бургомистры предателя, значит — виновен весь город. Но! Прежде чем мстить, нужно вызволить с каторги тех, кто ждет моей помощи. Если, разумеется, они живы…