Карусель (Рассказы) - Илья Крупник

Я все вертел в руках "Андрюшу", не понимая, и заподозрил вдруг нечто в конце концов. Вошел в подъезд, поехал на восьмой.

- Кто?.. - мне ответил наконец на звонки сонный-сонный голос.

- Я. Андрюша, - сказал я бодрым молодым баритоном. - Открой, Танечка.

- Какой Андрюша? Не сюда! Отваливай! - и зашлепали от двери ее длинные, босые, дивные ее ножки.

Ну, что ж, надо было начинать активно - только опять-таки не спеша! - кое-что предпринимать.

В нашем дворе укромный был закуток в высоких кустах, и еще прикрывали это место деревья. Здесь я встал и закрыл глаза, тренируясь.

Пальцем правой руки было необходимо ни за что не дотронуться до носа. То же самое с указательным пальцем левой руки. Почему-то это было не просто, пальцы сами собой тянулись к носу.

Кроме того, вытянув обе руки, надо было растопырить дрожащие - но только обязательно дрожащие! - все свои десять пальцев. За восемнадцать лет после института и военной кафедры от любых лейтенантских сборов я - или на бюллетене у невропатолога, или в командировке дальней, естественно.

Когда я приоткрыл глаза, две бабули, одна простоволосая, другая в берете, замершие перед моими кустами, сразу дернулись в стороны, отворачиваясь, словно никогда они не подглядывали!.. Почему я не потренировался дома, самому непонятно.

Я шел по проспекту, сдерживая шаг. Солнце так светило, и все было ярко. Шли люди, одетые ярко, и пестрые-пестрые витринки палаток, и блестели зеркальные стекла нового банка. А мне очень хотелось бежать. Скорей. Я сдерживал шаг, даже на секунду прижмурил глаза. И наткнулся.

Перегораживая тротуар наискосок, как змея, тянулась толпа. Они стояли в затылок друг другу, но как-то не везде, растрепанно. И еще: толпа была серая, разве что с прокладками цветными, то куртка была оранжевая или шаровары китайские с лампасами. Вся змея дергалась, переступая, влево, только очень медленно.

Вообще-то у каждого, ну пусть не у самых молодых, сохранилось, не важно сколько лет прошло: коли дают, стань в затылок. Но я ведь не мог, я очень спешил, надо было обойти. А прямо передо мной был большой затылок крепкого старика. Он стоял к толпе лицом, ко мне затылком. Руководил или следил?.. Соблюдал порядок?

Прямые седоватые волосы его были как подрублены топором. Явно, дочка или, скорее, внучка ровняли сзади садовыми, что ли, ножницами, и это было похоже на короткую стрижку ударниц с фотографий тридцатых годов.

Я шарахнулся от него левее, чуть не сбив очень радостных пацанов, они шныряли, меняя что-то в толпе. Что - я не понял.

- Ух ты да ух ты! - навстречу мне вдоль толпы, ликуя, плясала бабка, хлопая в ладоши и притопывая, и даже пыталась кружиться, кружиться.

- Ну, чокнутая. - Я попятился.

- Нет, - ответил мне сзади голос. - Если верблюда качает буря, козла ищи уже в воздухе.

- Что?.. - я обернулся.

Какой-то человек с рыжеватенькими щетинками-усами мне улыбался.

- Это пословица, - кивнул он. - Только казахская.

Может быть, оттого, что нацелился я в поликлинику и так боялся растренироваться, соображал я туго. Как будто всерьез я нервный.

А толпа передо мной уже разбредалась с досадой, и танцорка прекратила, остановилась и плюнула.

- Народу много, - объяснил мне рыжеусый, - не хватило. Сигареты двадцать коп, водка три шестьдесят две.

- А-а-а, - понял я наконец, - пробуете, да?! На старые деньги, значит! И вы спон-сор-р.

- Нет, - ответил он. - Подкуйко.

- Это что "подкуйко"?

- Фамилия такая моя. Подкуйко. А вас?..

- Василь Васильевич, - сказал я не очень приветливо, не называя на всякий случай своей фамилии.

- А я Федор Викторович, - улыбнулся он, и рыжеватые его усики шевельнулись. - Подкуйко.

Потом заявил, что сам нездешний, из Кустаная, что идет как раз в мою сторону, и, ни на шаг не отставая, рыжеусый почему-то пошел со мной.

Я шел быстрей, чтобы оторваться, а он не отставал. Зачем пристроился ко мне, было непонятно. Я поглядывал искоса на него. Он был пониже ростом, но коренастый, плечи такие широкие, темный пиджак, и кепка надвинута на лоб. Сколько ему лет, тоже было непонятно.

- Что, безработный? - спросил вдруг на ходу Подкуйко.

- Я? Допустим...

- Тогда свернем сюда, - сказал Подкуйко, - незачем никуда бежать. Вот и скамеечка, присядьте.

Сквер был маленький, деревья редкие, пыльная трава и пустая скамейка.

- Вы понравились мне, - сказал Подкуйко, ладонью тяжело надавливая на мое плечо, чтобы я сел. Я сел. - Не козел явно. А мы таких именно и приглашаем пожить.

- Куда?.. - Я напрягся.

- Да это недалеко отсюда, - успокоил меня Подкуйко, - девяносто три километра. Поля там, речка рядом, лес. Хорошо жить.

- А зачем?.. - Я глядел в него насквозь, подозрительно.

- Экспедиция, поиск разума земли, - усмехнулся Подкуйко. - Я шучу.

- Глупо, - резко объяснил я и встал.

- Глупо, - согласился охотно Подкуйко, задержав меня за руку. - Но самый непобедимый-то человек - это усвой, - кто не боится быть глупым. Сядь.

Лицо у него было точно азиатское, усики, и скулы как каменные, узенькие глаза под кепочным козырьком.

- Ну ты и грозный какой, ну я прямо испугался, - сказал я независимо, раз он на "ты", и я на "ты". - Даже усы у тебя грозные... - И спохватился: - Извини.

- Тоже глупость, - кивнул Подкуйко. - Но принципиально! А ты садись. Са-дись. - И я сел опять. - Пацанва - помнишь? - дразнилась когда-то: папа рыжий, мама рыжий, рыжий и я сам? Вся семья моя покрыта рыжим волосам? Помнишь ты? А я-то, каких цветов мама с папой, - ни сном ни духом! Я сирота.

- Да я тоже, знаешь, - сказал я примирительно, - уже сирота. Да. Уже сирота.

И тут мысль шальная мелькнула.

- Куда ты предлагаешь уехать? - спросил я. - На сколько?

- А сам увидишь, - кивнул он загадочно. - В помощь страдающим. - И не то улыбнулся, не то усмехнулся.

"Темнит, темнит. Ну да ладно. Ох и рискованно... - опять я подумал. - А что не рискованно для меня?.. А?"

Я смотрел на него, соображал.

- А могу я, к примеру, ну... как бы с дочкой? - спросил я.

- Это конечно, - подтвердил он. - К нам можешь и с дочкой. Маленькой, большой, какая есть.

Когда я распростился с ним, обговорив, когда тут встретимся завтра, я направился медленно к дому. По дороге у первого лотка с фруктами задержался, выбрал и купил килограмм апельсинов.

Я шел домой, прижимая к животу целлофан с апельсинами и тощую брошюрку ксерокопийную, которую всучил мне - "это обязательно!" - Подкуйко: "Лао-цзы. Изречения, избранные Львом Николаевичем Толстым".

Лифт не работал; наверное, опять чинили. Я шел, шел и шел вверх по лестнице. Ее площадка. Но почему-то дверь в квартиру была не прихлопнута. Я взялся за ручку, толкнул осторожно, вошел в коридорчик. В кухне на полу, прислоненная спиной к холодильнику, как кукла, - Таня, лицо у нее было мертвое.

И прыгнули, покатились вперед апельсины из целлофана, я кинулся, я нагнулся к ней, потом к окну, распахнул. Запах! Потом нос, рот зажав ладонью, рванул к плите. Закрыл газ, опять к Тане, ее голова, неживая, качалась вперед, назад, я тряс ее за плечи. Зачем?! Почему я сразу не позвонил в "Скорую", почему не позвал?..

Это почти как во сне. То в одном ты, то вообще совсем уже в другом месте, и перед тобою все другое... Кухня, комната. Что я делал?.. Таня... Водой в лицо - из чего, не знаю. Еще, еще. Может, ее рвало до этого. Как растирал, зачем тащил...

Наконец я понял, что чищу апельсин. Но к чему... Я стал разлипать его на дольки. Пальцы у меня уже были липкими, желтыми.

- Съешь, - сказал я. - А?..

Она не отвечала, полулежала неподвижно в кресле, куда втащил, в комнате.

- Слушай, - позвал я, - съешь, а...

- Что... - показалось, расслышал это. - Я... Не нужно жить.

- Ну неужто ты, - я нагнулся, - разве ты полюбила его?

- Его?.. - Она пошевельнулась. - Нет, не знаю. Девочка. Маленькая, черненькая. Девочка...

- Черненькая? У голландца?!

- Он темноволосый. И у ней волосики видны уже. Черные.

- Послушай, - сказал я, - у тебя ж будут еще дети, дура ты молодая! Зачем?.. Дура ты!

Она как сглотнула непонятно что, и тогда я опять ей протянул апельсин.

- Не знаю, я, нет, не знаю... - Попыталась сесть прямей, отвела в сторону мою руку. - Я назад хотела. Может, забрать, украсть ее...

- Украсть?! Дурость! - Я постучал пальцем себя по лбу. - Ду-рость! Это как же ты себе представляла?

- Не знаю я ничего. - И замотала головой. - Хотела... Или, думала, у нас кого-нибудь. С коляской.

Я положил разъятый апельсин свой на журнальный столик и, пододвинув стул, сел напротив нее.

- Татьяна, - сказал я, - вот ты послушай. Только внимательно слушай меня. - Она действительно годилась мне в дочки. "Малявка". Но... и не только в дочки. Я спас ее и имел, что ли, право!.. Право?

Не буду пересказывать, что говорил. Вообще-то, только то, что узнал от Подкуйки о сообществе, где жить хорошо на 93-м километре. И даже хотел ей прочесть изречения, избранные Львом Николаевичем Толстым. Но брошюрка валялась где-то в кухне на полу, и я не прочел. Однако вспомнил главное - Дом ангела, так называл его Подкуйко, где у них были маленькие дети. Ангелы...