В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

Конечно, Гусаров знает об обстановке на фронтах немногим больше, чем все, да и оратор он невесть какой, но от трезвых оценок, которые он дает событиям, от глубокой убежденности, звучащей в его словах, у бойцов светлеют лица.

— Трудно под Москвой. Но поставьте себя на место ее защитников… — комиссар делает паузу, чтобы моряки мысленно перенеслись на дальние подступы к столице. — Разве вы дрогнули бы, испугались смерти, оставили бы позиции без приказа? Нет и нет. А защитники Москвы — это стальная гвардия. Они из такого же теста, что и вы, такие же у них думки и мнения. И воевать они научились, и резервы за их спиной большие. Враг техникой силен. Но и у наших будет техника. Партия об этом позаботится. Как вот нам дали первоклассные подводные лодки, так и им все, что надо, дадут. Не видать фашистам Москвы. Ясно?

— Ясно, товарищ старший политрук! Эх, нам бы туда!

— А наше место здесь. Каждый утопленный корабль ослабляет гитлеровцев, оттягивает их силы сюда, на Север. Вот о чем все мы должны помнить. Смекаете, в чем наша первейшая задача?

— Понятно! Работу техники мы обеспечим, командир в претензии не будет.

— Ну, если нет вопросов, — расходись.

Моряки, свободные от вахты, выходят из первого отсека…

Шторм в море разыгрался не на шутку. Лодку валит с борта на борт. Быстро темнеет, да и видимость никудышная. Приказал выставить на мостике дополнительных наблюдателей, прошел по отсекам. Люди чувствуют себя бодро. Вахта несется исправно, укачавшихся нет. Видно, что привык экипаж к нашей северной погоде, или, точнее говоря, к непогоде. И Баренцево и Норвежское моря затихают ненадолго. Шторм для них почти естественное состояние. Частые циклоны приносят с собой холодный арктический воздух, и он, разогнавшись до огромной скорости, разводит пологую и длинную океанскую волну. На такой волне неважно чувствует себя и крупный корабль. А о лодке и говорить не приходится.

Большую часть времени наши лодки проводят над водой. Ночью мы и на позиции ведем поиск не погружаясь. Так скорее обнаружишь противника: ведь перископ в темноте почти бесполезен. Да и электроэнергию надо беречь для боя, для уклонения от вражеских ударов. Нелегко подводникам работать на качке в холоде и тесноте, вдыхая тяжелый, пропитанный испарениями соляра и масел воздух. Не каждый организм в такой обстановке выдерживает расслабляющий натиск морской болезни. Но поддаваться ей нельзя — вахтенный не вправе ни на секунду притупить внимание. Иначе беда может обрушиться на весь корабль.

Против морской болезни есть два лекарства: работа, заставляющая забывать о качке, и привычка. Если оба эти лекарства окажутся бессильны, человеку рано или поздно придется распроститься с подводным кораблем. На лодке нет лишних людей. Если человек укачался, то двум другим придется нести вахту не в три, а в две смены. А это значит лишний расход сил, которые в любой момент могут понадобиться в полной мере. Это значит ослабление боеспособности корабля…

На второй день похода шторм немного стих. А на лодке старая неприятность: снова пропускают воду клинкеты дизелей. Все-таки наша «старушка» остается старушкой. Возраст — вещь необратимая не только для человеческого, но и для корабельного организма. За полчаса более или менее исправили неполадку. Но тут пришлось погружаться. Рассвело, и оставаться над водой в пределах видимости немецких наблюдательных постов нельзя.

На глубине клинкеты все же текут, но терпимо. И мы двинулись в небольшую бухточку.

Кораблей там не оказалось. Да и бухта почти нежилая. Лишь в глубине ее виднеется небольшой поселок. В перископ весь этот пейзаж производит впечатление черно-белой фотографии: темная вода, серое небо, черные скалы и на них — белые, какие-то очень чистенькие домики.

Кто живет в этих домах, что происходит под островерхими крышами? Может быть, честные норвежские рыбаки, у которых гитлеровцы вызывают такие же, как и у нас, чувства. А может быть, честных людей прогнали подальше от моря и поселили сюда отпетых квислинговцев. Кто знает?!

Снова ведем поиск. Томительно тянется время. Свободные от вахты моряки отдыхают: кто дремлет, а кто читает. Впрочем, читающие в большинстве. Книга на лодке называют моральным оружием. Что ж, очень правильное определение.

В боевом походе порядок матросской жизни прост: четыре часа вахта, восемь часов отдых, четыре часа вахта, восемь часов отдых… Приборки, уход за техникой и оружием. Четыре раза в день еда. Сон. И вне всяких планов — боевые тревоги и ремонтные работы. Свободного времен и немало. Его не заполняют целиком партийные и комсомольские собрания, политинформации и выпуск боевых листков. Вот тут-то и необходимо «моральное оружие». Человеком, помногу остающимся наедине со своими мыслями, легко могут овладеть плохое настроение, хандра: долгие дни ожидания встречи с противником, ощущение смертельной опасности, горькие вести из дому давят тяжелым грузом на сердце, расшатывают нервную систему. Худо в походе человеку, не подружившемуся с книгой.

На «Д-3», как, впрочем, и на всех лодках, я почти не встречал нечитающих. Книги в поход мы получаем из нашей большой бригадной библиотеки. На этот раз Гусаров расстарался: взял книги еще и из библиотеки Дома флота, учел, так сказать, индивидуальные заявки краснофлотцев и старшин. А запросы у моряков очень разносторонние. Интересуются они и политической, и военной, и технической литературой. И конечно, особенно велик спрос на художественные произведения. В большом почете Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Толстой, Чехов и Горький. Из рук в руки переходят книги Маяковского, Шолохова, Фадеева, Соболева, Новикова-Прибоя, Островского.

Хорошая книга будит добрые чувства и распаляет ненависть к врагу, помогает полнее ощутить любовь к Родине и пробуждает в душе героическое начало. Это оружие не слабее торпед!

А наши торпеды, увы, пока что спокойно лежат в аппаратах. Попытались мы было зайти в глубь большого глубокого Тана-фиорда. Но пришлось вернуться обратно: лодка начала тонуть, ее так и тянуло на глубину. Выбросили почти всю воду из цистерн. Не помогло. Лодка проваливалась, словно гигантский спрут охватил ее щупальцами и увлекал вниз. Развернулись и средним ходом вышли из коварного фиорда. В нем, видимо, скопилось много пресной воды, принесенной горными реками после обильных дождей. А в опресненной воде лодка «тяжелеет».

Подлые клинкеты продолжают пропускать воду. За час ее набирается в трюме до тонны. Время от времени приходится запускать турбонасос и откачивать воду за борт. Константинов нервничает.

— Придется возвращаться из-за этих клинкетов, товарищ комдив, — говорит он.

— Ну нет, — не соглашаюсь я. — Да нас в базе засмеют. Вот, скажут, вояки, не успели выйти в море и назад запросились.

— Да ведь это же не ерунда какая-нибудь, — горячится Филипп Васильевич. — Демаскируем мы себя, со следом идем.

В этом он прав: вода, побывав в трюме, выходит за борт с примесью масла и оставляет на поверхности предательские радужные пятна. Да и шум во время откачки воды нам не на пользу. И все-таки Константинов неправ в главном: нельзя так легко пасовать перед первыми же трудностями.

— Посоветуйся, командир, еще раз с механиком, со старшинами, — предлагаю я ему. — Они народ смекалистый, чего-нибудь да изобретут.

Наступило 26 сентября. Погода для нас подходящая. Волна не очень сильная, видимость переменная, временами налетают снежные заряды. По крайней мере, оставленные нами пятна на воде не так просто рассмотреть.

Часов в 10 утра у входа в Тана-фиорд мы вдруг обнаружили два мотобота. Видно, неспроста они тут. И правда, через час показался небольшой, тысячи на две тонн, транспорт. Боевая тревога! Моряки срываются с мест. На койках остаются лишь раскрытые книги: дочитываться они будут после атаки.

Все готово к бою. С короткой дистанции выпускаем две торпеды. И через минуту слышим, как одна из них взорвалась. Осмотр в перископ подтвердил: транспорта на поверхности нет.

Долго не утихает радостное возбуждение: вот она, первая победа! Настроение у всех превосходное. Моряки получили отличную моральную зарядку для дальнейших боев. Теперь уж и неисправные клинкеты не кажутся помехой для выполнения боевой задачи. Тверже стала уверенность, что мотористы что-нибудь да придумают.

Почин оказался добрым. На следующий день примерно в то же время мы встретили у Кой-фиорда небольшой танкер. Он как-то внезапно появился из-за мыса, держа курс на восток. Мы выпустили две торпеды из кормовых аппаратов, и снова одна из них достигла цели. На этот раз мы наблюдали всю картину потопления. Сначала ушла под воду корма танкера, а нос задрался высоко вверх, потом судно стремительно погрузилось. Все это продолжалось не более пяти минут.

Страшно оказаться на торпедированном судне. Представишь себя на месте немцев — мороз по коже подирает. Если и выплывешь — шансы на спасение ничтожные. В здешней воде больше двадцати минут не продержишься, сердце не одолеет холода, остановится. Но чувства жалости к тем, кто ушел вместе с танкером под воду, нет. Какого черта пришли они к нам жечь, грабить, убивать?! Как представишь себе, что творится на занятой врагом родной земле, так сердце обливается кровью и возникает чувство, похожее на стыд: как мало мы еще сделали для победы! И сильнее поднимается желание действовать, искать врага…