В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

Худшее произошло на обратном пути в базу. Приняв свои самолеты за неприятельские, Лысенко произвел срочное погружение близ берега. Лодка ударилась носовой частью о подводную скалу. И тут, потеряв остатки всякого самообладания, командир впал в самую настоящую панику. «Это магниты! — закричал он. — У немцев специальные магниты, чтобы притягивать наши лодки. Мы в ловушке!»

Лодку надо было спасать, но что мог сделать командир в таком состоянии. И если б не мастерство и хладнокровие инженер-механика Каратаева, «М-172» никогда бы не всплыла на поверхность и не вернулась домой.

«Малютку» срочно поставили в док. А Лысенко, разумеется, немедленно убрали с корабля.

По-видимому, Лысенко никогда всерьез не задумывался о том, к какой конечной цели направлена служба кадрового флотского командира, не старался представить себе, что и как придется делать ему в случае войны, не тренировал свой мозг в решении возможных боевых задач. Не старался он изучить и вероятного противника, его сильные и слабые стороны. Парадная сторона службы, привилегии командирской должности — вот что прельщало его. Этим он и жил.

Нельзя снять вины и с его воспитателей. Характер командира выковывается в борьбе с трудностями, в обстановке, когда можно в полную силу почувствовать и самостоятельность и свою ответственность за корабль, за людей. Лысенко же слишком опекали, не ставили его в условия, напоминающие подлинный бой. А без такой школы не разовьешь у человека командирских качеств. Мало того, даже не разглядишь как следует, есть ли для этих качеств нужные задатки. А то может оказаться, и развивать-то нечего. Не рожден человек стать командиром, нет у него настоящего таланта. И надо помочь ему вовремя переменить специальность.

Этим я не хочу умалить роли воспитания. Талант тоже нуждается в том, чтобы его растили. Но добрые семена требуют хорошей почвы. И такую почву составляет физическое и нравственное здоровье человека, уравновешенность его нервной системы, интеллект. Одаренность, талант, пройдя сквозь горнило боевого воспитания, отливаются в такой сплав ума, характера и темперамента, который силен именно своей гармоничной цельностью. Не только отважный и не только выдержанный, не только дерзкий и не только трезвый в расчетах, а обладающий всем этим вместе, в нужных пропорциях — таков должен быть командир-подводник. Тогда он творчески, а значит, и с наибольшим успехом проявит себя во всех видах боевой деятельности. Ведь в бою просто необходим творческий элемент командирского искусства.

И поэтому талант командира — это оружие. Оружие большой силы, которое надо высоко ценить.

Хорошо, что на место Лысенко пришел по-настоящему талантливый командир.

Капитан-лейтенант Фисанович прибыл к нам на бригаду из Ленинграда в конце июля. Он только что окончил командирские классы подводного плавания. Назначили его помощником командира на «щуку». Израиль Ильич не был новичком на Севере. До курсов, на которые его приняли осенью прошлого года, он плавал у нас флагманским штурманом бригады. Как и полагалось ему по должности, он превосходно знал Северный морской театр. Да и все, что касалось устройства лодок и порядка службы на них, Фисановичу было хорошо известно.

Я несколько раз бывал с ним в море. Особенно он запомнился мне по осеннему походу в предвоенном году — длительному и штормовому. В глаза бросалась работоспособность, увлеченность Фисановича своим делом. Не забывал он интересоваться и особенностями управления «щукой».

В должности помощника командира после курсов Фисанович пробыл всего несколько дней. Его кандидатура на место Лысенко оказалась самой подходящей. И действительно, «малютки» он знал досконально. С 1936 года, сразу после училища, он начал плавать на них на Балтике.

Внешность Фисановича не слишком мужественна. Среднего роста, с чистым высоким лбом, серыми мечтательными глазами, опушенными густыми черными ресницами, и немного оттопыренными ушами, он не производит впечатления этакого бравого морского волка. Но какой он разносторонний и обаятельный человек! Широта его эрудиции поражает многих. История военно-морского искусства и тактика, техника и литература — излюбленные темы его разговоров. А если его «завести», он может прямо-таки часами с большим чувством читать отрывки из «Евгения Онегина» и «Графа Нулина», из бодрого, ритмичного «Хорошо!» и из грустной шевченковской «Катерины». При этом он не отвлеченный мечтатель, а человек действия.

Вступив в командование «малюткой», Израиль Ильич прежде всего поговорил с каждым членом экипажа, узнал, «кто чем дышит». Ознакомился с состоянием корабля. Лодка стояла в доке, в Мурманске. Ремонт не прекращался ни днем ни ночью. Рабочим помогали моряки. Подводников подхлестывало нетерпение — скорее бы в море, в боевой поход!

В начале августа «М-172» вышла из ремонта и вернулась в Полярное. По твердо установленному на флоте порядку молодой командир, прежде чем повести корабль в море, должен был отработать несколько задач из курса боевой подготовки. Командир закреплял навыки в управлении кораблем, экипаж совершенствовал свою сноровку в обслуживании лодочных механизмов и систем, люди срабатывались, достигали лучшего взаимопонимания. Без такой предварительной тренировки выпускать лодку в море просто опасно. И принятая система подготовки неукоснительно соблюдалась во время войны, как и в мирные дни. Только сроки, конечно, устанавливались иные, сжатые.

Курсовые задачи отрабатываются под руководством кого-нибудь из старших начальников, он учит командира лодки, подмечает его ошибки, не дает им укорениться. Таким руководителем на сто семьдесят вторую «малютку» капитан 1 ранга Виноградов назначил меня, поскольку Морозов в это время находился в море.

На второй день после моего прихода на лодку мы вышли в Кольский залив, в безопасный район, отведенный для боевой подготовки. Впрочем, безопасность там была весьма относительной. В небе то и дело появлялись самолеты врага, направлявшиеся на бомбежку Мурманска или губы Грязной. И наряду с тренировочными срочными погружениями было немало я фактических — приходилось спасаться от воздушных атак.

Изо дня в день, по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки продолжались тренировки. Но никто из подводников не сетовал на трудности. Люди на лодке были замечательные. И их не покидало чувство вины за свой первый злополучный поход. Хотя всем было очевидно, что экипаж тут совершенно ни при чем, моряки очень тяжело переживали случившееся. Чем могли, старались они помочь молодому командиру. Приказания Фисановича подхватывались буквально с лету и выполнялись точно, четко, в самом высоком темпе. Особенно заметной была помощь командиру со стороны инженер-механика Каратаева и боцмана Тихоненко.

Фисанович превзошел все мои ожидания. Раза в три-четыре быстрее, чем потребовалось бы другому, он освоился с обязанностями командира. Все курсовые задачи были выполнены с хорошими оценками. Я доложил комбригу, что лодка готова к выполнению боевого задания. И так как «малюточный дед» Морозов все еще был в море, я получил приказание выйти с Фисановичем в его первый боевой поход.

Вечером 18 августа мы покинули базу и направились к берегам противника.

И вот вторые сутки почти без перерыва мы ищем врага. В перископ изредка замечаем самолеты и небольшие катера вроде наших «МО». Такие катера для лодки не цель, как воробьи для пушки. А ни транспортов, ни кораблей не видно, и нас как магнитом тянет к себе губа Петсамо-Вуоно, где расположена гавань Лиинахамари.

— Не заглянуть ли нам туда? — деликатно, скрывая нетерпение, спросил Фисанович в первый же день.

— Не стоит, командир, лучше подождать, осмотреться, — посоветовал я ему. — Может быть, там и топить нечего.

Я обычно стараюсь не вмешиваться в управление кораблем, поменьше давать прямых указаний командиру. А вмешаться иной раз так и подмывает. Смотришь — делает он что-то не совсем удачно. Ты бы сделал и проще и лучше. И команда готова сорваться с губ. Но сдерживаешь себя. Думаешь: а ведь можно и так. Пусть доведет дело до конца. А то выбьешь человека из колеи, да и зря обидишь. И главное, незачем его к нянькам приучать. А недочеты можно рассмотреть потом, на разборе…

Впрочем, Фисановича-то и поправлять особенно не в чем. Лодкой он управляет вполне грамотно, реакция у него хорошая. Об отдыхе и не помышляет. А я спокойно сижу на разножке в центральном посту. Временами вздремываю.

Еще и еще раз мы подходим к заманчивому фиорду. И Фисанович осторожно намекает: «Хорошая бухточка. Просто картинка. Уж что-нибудь там да есть». «Может быть, сети там есть, — соглашаюсь я, — может быть, противолодочные мины».

Нетерпение его мне понятно. Но лезть очертя голову в бухту незачем. Если там что и есть — от нас никуда не денется. Мы ведь караулим у входа. А присмотреться еще — не помешает. Знаю я эти бухты…