Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский

Ленке стояло крепко под полтинник даже на некритический взгляд, что не мешало московской культурдиве гулять облачённой в ярко-жёлтое пончо под цвет измученных мокрой химией волос. Лорд кое-как разобрал фамилию дамы на бэдже. Фамилия состояла в основном из шипящих, легче было бы на русском прочесть.

- Это Терри, - объясняла Леди. - Он герцог. Это не Ник! Это Дюк! Герцог в натуре! Мы учились вместе. А это наша Елена Кондрать…

- Можно просто Элен, - разрешила дама. - Очень приятно. Лидочка, кто это тебя так?

- А, ерунда! С трансвеститами в ихней лавочке поцапалась из-за туфель. Тридцать шесть им самим-то не налазит, золушкам хреновым, а ей, мне то есть, кричат, не продавайте, она не наш! А они в лавочке всего сорок евриков вместо трёх сотен! Так что ты в «Эль Корте Инглез» не ходи. Какой там Инглез? Чайна без продыху! Ленка, это ты детскую выставку привезла?

- С оказией, - туманно ответила Ленка. - Больше некому было.

- Ага! - напоказ поверила Леди. - Там есть что-нибудь интересное?

- Чтоб я так знала! - возмутилась Ленка. - Девочки в отделе отбирали… Тебе она зачем?

- Да вот Терри книжку пишет. А буклет есть?

- Какой буклет? Кое-как на билеты наскребли.

- Понятно, проехали… Ты вот что, ты сходи - в ту лавочку. Вот где они вещи от добрых людей прячут! Это, значит, как идёшь в Бари Готик, так возле рыбного ресторанчика. Там ещё такая бронзовая коряга стоит, классик какой-то или герой… С трансами не церемонься, они только страх понимают! Ну, мы пошли, нас люди из «Космополитен» ждут…

И снова потащила спутника искать воображаемых людей.

- Завотделом она, - ворчала Лидочка по дороге. - Ничего она не знает. Ты, Дюк, как будешь в Москве, этих завотделом не щади: они сволочи. Я ей нарочно про лавочку сказала: уж Ленке там наверняка навешают! Но ведь кто-то же и эту выставку фотографировал, снимал…

- Там, в холле, даже видеокамеры есть, - вспомнил Дюк. - Как раз напротив. Но вот воз вращаться туда… Нельзя туда возвращаться. Мы же обещали ничего не рассказывать, не привлекать внимания.

- Обеща-али? Это Зайчику-то? - задохнулась Леди.

- Я. Дал. Ему. Слово, - веско сказал лорд Теренс Фицморис. Всегда податливый, он насмерть держался неких очерченных им границ и принципов, и здесь его было не сдвинуть. Лидочка тоже это знала и задумалась:

- Как же мы девочку-то раскрутим без скандала? Ну, ладно, была бы девочка, а скандал создадим. Только почему же бабка сказала, что не девочка? Мистику развела… Кон дуэнде… Чёрненький бегает…

- Да мне вся эта история не нравится, - вздохнул сэр Теренс. - Проникновение имело место. Укреплённый вход - раз. Пост охраны - два. Дверь лифта под кодом - три. Код в самом лифте - четыре. Ну, пандус они без проблем могли проскочить, допускаю. Лазеры погасли. Но дальше ещё одна дверь и пост на выходе! Двухдюймовые плиты, и при отключении сигнализации они закрывают проходы! Да ведь тогда и экспонаты становятся недоступны! Вот грабители и вырезали со зла первую попавшуюся… Но они ведь и выйти не могли! И охранники… И старуха… Ни один человек физически не мог украсть рисунок!

- Терри, скажи честно - ты не держишься подальше от торфяных болот, особенно в ночное время, когда силы зла господствуют безраздельно? - спросила Леди. - Или это у вас национальное? Женщина не обязана разбираться во всякой ерунде с лазерами. Женщина обязана использовать любой шанс, чтобы засветиться. И я его использую - не так, так этак… Опа! Смотрика - сеньор Давила! Даже рубаху не сменил… Что ему тут делать?

Начальник охраны Музео Мендисабаль стоял у двери в конференц-зал и мучительно перебирал глазами гламурную богему. Он возвышался как скала Гибралтара в море тщедушных разноцветных извращенцев от искусства. Он олицетворял силу, здоровье и здравый смысл. Рубаха сеньора Понсиано рекламировала местную кухню и виноделие. Сам же он был в этой толпе одинок и потерян, словно инфанта Веласкеса в вертепе разбойников Сальватора Розы.

- А ведь он нас ищет, ментяра позорная! - догадалась Леди. - Дюк, давай-ка на выход. Он нарочно встал у двери, чтобы нас перехватить. Гуленьки ему! Нужна нам больно эта конференция!

- Вы делаете успехи, дорогая, - обрадовался Дюк. - Мы сейчас же соберём вещи - и в Эль Прат. Хоть до Лондона, хоть до Москвы.

- Мы полетим в Малютин, - мрачно сказала Леди. Она ни на секунду не сомневалась, что лорд последует за ней куда угодно. - Что это за город - Малютин? - Это город, где убили моего папу… Вот так. Не «город, где я родилась». Не «город, в котором я выросла». Не «город, где я бегала в школу, кружила головы, капризничала, блистала, научилась рисовать, курить и целоваться, дружила со всеми и ни с кем, рыбачила с Дядькой Серёгой, срывала уроки, дралась и плакала, разбила двухместный «БМВ» Генки Синеокова и витрину магазина «Саламандpa», получила золотую медаль и лишилась ее из-за скандала на выпускном вечере…"…«Город, где убили моего папу».

ГЛАВА 9

- …Ну, Синеоков знал, что у отца проблемы с сердцем. Поэтому всё и подстроил. А никакого аудита не было, и на «Твердь» никто не наезжал. Попробовали бы они! И вагоны никуда не пропадали. И время нарочно подгадал, когда мы с ним на даче были. И дачу разорили тоже синеоковские гоблины. И нагадили ещё нарочно, чтобы на деревенских подумали. У нас дача-то не охранялась, зачем? Никто бы туда не осмелился сунуться, никакой отморозок. Антон Иваныча тронуть - дурных нема. После одной разборки с басмачами… Самые страшные слова в городе были: «Антон Иваныч сердится!» Гром в небе прогремит, и то - Антон Иваныч сердится, говорили… У папы и бодигардов не водилось, считал ниже своего достоинства. Синеоков-то думал, что всё ему автоматом достанется. Чтобы вам всем провалиться с вашим капитализмом! Дядька Серёга папе сто раз говорил: всё равно гугол денег не заработаешь. А папа ему: я всегда привык быть первым - что в классе, что на флоте, что в тюрьме, что в партии, что в бизнесе. И меня в этом же духе воспитывал. Вот и стал первым. Прослушал звонок Синеокова, поглядел на разор - и упал. Так у меня на руках… Если бы реанимобиль приехал, а не простая «Скорая», то, может быть, и откачали. А так… Пронадеялся мой папочка на свои таблеточки шарлатанские. Десять лет в эту кубинскую клинику собирался. Вот, говорил, получишь аттестат, я и поеду. Вставят мне там, говорил, заместо сердца пламенный мотор, и станут меня кликать не Парторгом, а Киборгом… Он ведь у меня правда парторгом был при коммунистах! Скрыл судимость. Нет, статья не позорная была - он в клубе на танцах одному каплею челюсть сломал, а потом в бега… Двадцать лет же было пацану! Ну, заделал ему друг-Синеоков мотор! Матушка тогда в Доминикане прохлаждалась, еле на похороны успела. Отпевали в соборе, она его заставляла кучу бабок жертвовать. Поп кадилом машет, а у меня дурацкая мысль в голове - на бармена с шейкером похож! Чуть не засмеялась! А слёз моих всё равно так никто и не увидел - гуленьки им всем! Дочь Туркова позориться и причитать не будет! Положили папу между главным бандитом и генеральным конструктором по спутникам связи. Глина рыжая, страшная, вообще погост у нас там неуютный… Погост, Терри, это кладбище.

Прошло месяца два. Юристы, хренисты, нотариус, хренариус. Я в этом ничего не понимала, да мне и не говорили. Дядька Серёга вылез из своего подвала, выпил бочку рассолу, сменил тельник на смокинг и подался в столицу. Синеоков каждый день бегает, требует отказа - папа, мол, у него в долгах, как в шелках, ему «Твердь», а нам бабкин сундук с календарями за сто лет. Матушка подсуетилась, за три дня продала квартиру - и тоже в Питер. Я, говорит, ещё ни фига не старая, а ты уже девочка большая. В интернате последний год перекантуешься. Мать у меня красивая - ведь у Антон Иваныча всегда всё самое лучшее! Барыня прислала вам голик-веник да сто рублей денег. И ни в чём себе не отказывай. Ух, как я их всех ненавидела тогда - и Синеокова, и матушку, и Дядьку Серёгу!

Ну, тут начинается душещипательный сериал «Маленькая принцесса». Да это же ваша классика! И теперь на мне, девчоночке, родимый город Малютин отыгрывается за папу по полной программе! Статейка в коммунячьей газетке - «Фоллаут угольной царевны». Гетры серые носила, шоколад «Миньон» жрала? Носи, буржуйская доченька, казённый секонд-хэнд, жри, буржуйская доченька, казённую перловку. Это вроде вашей овсянки, только ещё страшнее. Классовое чутьё вдруг у них у всех обострилось по самые картохи. Вот тебе и ночные клубы, вот тебе и гавайский загар, а вот тебе и шубка от Фенди. Ношу. Жру. Молчу. Физрук интернатовский за пазуху лезет - страсть ровесников не ищет! А годиков мне, лорд нерусский, четырнадцать - я же дважды через класс перескакивала. Нет, девушка, нынче никакого тебе экстерна - выпускной класс! Вообще скажи спасибо, что в школе оставили той же самой! Сколько им папа денег перетаскал - больше, чем попам. И те самые учителя, что мне в рот заглядывали, тоже начинают меня грубо прессовать. И директриса, Мотькина Аэлита Панкратовна, мимо не пройдёт без замечания и взыскания. Мало того, друг-Синеоков и художественную школу прикончил - аренду им повысил. Из-за меня, представляешь? И пошли мои седые алкаши-наставники солнцем палимы - и Шепелевич, и Капеля, и Виктор Леонтьевич Герц - а кто он такой, не тебе объяснять. Из-за меня! И кем я себя должна чувствовать? Ну, от чудных стариков я никаких упрёков не слышала, не те они люди. А ребята косяка давят - вчера им Леди была прелесть, а нынче Леди им геморрой. Из секции тоже попёрли за то, что физруку пальцы сломала. Сэнсэй сказал, что я порчу всему коллективу карму. Я и виноватая вышла, что он не умеет правильно блок ставить! Зато в гипсе за пазуху не полезешь, и вторую руку ему жалко. Ну, а что подруги бывшие вытворяли - ты не поймёшь ни как герцог, ни как мужик… Но слёз моих всё равно никто не увидел, даже казённая подушка. Только шпана и вела себя порядочно.