Здравствуй, нежность - Дэни Вестхофф

На следующий год, в марте 1958 года, она вышла замуж за Гая Шуэллера, с которым я так практически ни разу и не пересекся. Прошло уже двадцать пять лет, а он по-прежнему остается, со слов матери, «обаятельным, привлекательным и благовоспитанным Гаем». Большего я от нее не слышал. Она всегда тщательно скрывала от меня его второе лицо, не столь приятное, оставаясь верной своему главному принципу «никогда не говорить дурно о своих ближних». Вынужден признать, что ее брак с Гаем Шуэллером до сих пор остается для меня химерой. Гай был на двадцать лет старше матери и, несмотря на свой серьезный и степенный вид, слыл бабником и дамским угодником. Мать же обычно встречалась с мужчинами своего возраста. Все они были так или иначе беззаботные, оригинальные, веселые смельчаки. Они всегда были обходительны и готовы были в любой момент встать на ее защиту. Но даже то немногое, что я знаю о Гае Шуэллере, говорит далеко не в его пользу: он совершенно не был похож на тех молодых людей, с которыми обычно встречалась моя мать. Кстати говоря, Шуэллер не был ее единственной любовью, ведь она любила и моего отца — даже встречалась с ним на протяжении двенадцати лет после развода. Однако Шуэллер, очевидно, был единственным, кто относился к ней с некоторым пренебрежением, как бы издалека. Одному ему удалось заставить мою мать страдать. Всем было известно, как жесток он мог быть с женщинами. Например, бывало и так, что он назначал свидание двум пассиям одновременно. Непонятно только, почему он так поступал. Ради забавы?

Но самым безжалостным по отношению к матери стало его неискреннее отношение к ней. В общем, как это порой случалось, мать в очередной раз доверилась обманщику и в очередной раз обожглась.

Некоторые утверждают, что авария 1957 года и неудачный брак с Гаем Шуэллером стали двумя первыми неудачами в ее жизни. И хотя по поводу первого она действительно высказывала мне свое сожаление, я никогда не слышал от нее ни единого дурного слова о своем первом муже.

Глава 5

В конце 1950-х годов моя мать тесно сдружилась с Паолой Сен-Жюст ди Теулада, моей будущей крестной. Именно она познакомила моих родителей друг с другом. Паола была сама добродетель, сама человечность, всегда готовая помочь. Говорят, что мать и Паола были очень похожи. Их действительно многое связывало: схожие вкусы и взгляды на жизнь, одинаковая расточительность и любовь к развлечениям. Как-то раз, будучи с матерью в Сен-Тропе, Паола предложила ей изменить свою жизнь и купить дом где-нибудь на севере, например в Нормандии. Она в красках описала ей все неоспоримые преимущества тихого местечка, куда еще не успели добраться толпы воинствующих журналистов. К тому же, сказала она, в Нормандии природа куда богаче, чем на юге, и вообще красоты этого района обычно незаслуженно обходят стороной.

В конце концов ей удается склонить мать на свою сторону. В июле 1959 года моя мать арендовала поместье Брей (коммуна Экемовиль), жилое помещение было вытянутое, прямое, как стрела, и уже порядком обветшалое. Оно было расположено на холме, посреди восьми гектаров девственных полей, где одиноко паслись несколько коров. На востоке естественную границу имения образовывал лес. Углубившись в него на какую-то сотню метров, можно было увидеть, что деревья расступаются, открывая потрясающий вид на Сену, порт Гавра, а если нам везло и стояла ясная погода, были видны даже очертания побережья Кот-д’Альбатр. Согласно старой поговорке, «если с нашего берега видно Гавр, значит, будет дождь; если же не видно, значит, он уже идет». Несмотря на то что особняк был сокрыт лесом, он находится всего в нескольких километрах от Довиля, знаменитые курортные пляжи которого мать не посещала никогда, отдавая предпочтение местному казино. Действительно, море часто хмурилось, и на поиски относительно спокойного местечка порой уходили целые часы. Мать любила цитировать Тристана Бернара: «Я обожаю Трувиль, потому что он очень далеко от моря и совсем близко от Парижа».

Как бы то ни было, перебравшись в особняк, мать сразу же поняла, насколько права оказалась Паола и насколько ошибочны были слухи о Нормандии. Жизнь на лоне природы проходила в тишине и спокойствии. Небо было пронзительно синим с утра и до самого вечера: летом 1959 года практически не шли дожди. Об этом свидетельствуют архивные метеосводки: «Июль выдался исключительно сухим, теплым и солнечным, особенно в северной части Франции — в Нормандии и парижском регионе, где месяцы с апреля по октябрь были особенно засушливыми». Мать влюбилась в этот климат (несомненно, напомнивший ей о юге), в тишину, в аллеи, обсаженные высокими, раскидистыми буками, в сравнении с которыми сосны Лазурного Берега попросту меркли. Ровные ряды деревьев походили на строй почетного караула, выстроившегося по случаю приезда моей матери. Их ветви, повинуясь дуновению ветра, небрежно покачивались.

Но, несмотря на поистине потрясающий июль, мать взяла особняк в аренду лишь на месяц, с 8 июля по 8 августа. Сдается мне, ее не особо интересовали бескрайние поля, равно как и вишневые деревья, сгибающиеся под весом ягод, а также пение птиц. Ночи напролет она проводила в казино в компании своих верных друзей — Бернара Франка и Жака Шазо[16] — и играла в «железку» либо в рулетку. Почему-то именно эти две игры приводили ее в особенный восторг.

Седьмого августа, накануне отъезда, мать в последний (как ей казалось) раз села за игорный стол. В ту ночь фортуна была к ней благосклонна. В рулетке мать снова и снова ставила на свои любимые числа — 3, 8 и 11 — и играла до самого закрытия, покинув казино лишь под утро с выигрышем в восемьдесят тысяч франков (что, по теперешним меркам, чуть больше суммы в двести тысяч евро). Домой она возвратилась в восемь, уставшая, но, безусловно, довольная.

Хозяин особняка ждал ее на вокзале, чтобы вместе провести инвентаризацию. До отъезда матери еще нужно было тщательно пересчитать все ложки, ножи и бокалы, составить акт о состоянии имущества и собрать чемоданы. Но моей матери показалась дикой перспектива вести скучные подсчеты, вместо того чтобы спокойно пойти и поспать. К тому же стоит отметить, что она успела порядком привязаться к этому месту, где она провела столько приятных дней. И тогда она спросила у хозяина, не продается ли случайно особняк? Хозяин ответил утвердительно. Она поинтересовалась, сколько он за него хочет. Восемьдесят тысяч франков. И тут мать достала из сумки весь свой выигрыш и протянула его порядком изумленному хозяину. С тех пор этот особняк был ее единственным имуществом. Позднее эта красивая история стала легендой, я имею в виду, настоящей легендой, пожалуй, самой невероятной из всех. Восьмого августа, в восемь часов утра, моя мать выиграла в казино, делая ставки только на «восемь», и купила дом в Нормандии за восемьдесят тысяч франков.