В объятиях прошлого. Часть 2 - Лиана Модильяни

Полюби меня, мамочка ! – в мыслях обращалась она к ней. – Я буду сидеть у тебя на коленях и гладить твои мягкие волосы, прижиматься щекой к твоему нежному лицу и шептать тебе ласковые слова. Тебе будет хорошо со мной, поверь мне, мамочка !

Энн, тебе опять нечем заняться ! Не приставай ко мне со своей ерундой ! – доносились до неё в ответ мысли матери.

Маргарет совершенно не считала себя ответственной за тех, кого она приручила26.

Никого я не приручала, они сами пришли и захотели без приглашения поселиться в моей душе, – возражала она не то сама себе, не то автору хорошо известных ей слов26.

*   *   *

Постепенно уступая настойчивости Маргарет, Марчелло стал частым гостем в доме супругов Морель и нередко приходил к ним на обед по выходным. Он понемногу свыкся со странными правилами этой непростой семьи и чувствовал себя уже не так скованно, как в свой первый визит. Кроме того, ему нравилось играть с маленькой Энн, с первого взгляда вызвавшей у него, отца двух маленьких дочерей, самые нежные чувства.

Если же случалось так, что Пьер-Анри обедал в этот день дома, то он и Марчелло подолгу обсуждали мировые проблемы, и даже Элизабет, как правило, была не в силах помешать им получать удовольствие от беседы. Вот и сейчас, удобно расположившись в кабинете Пьера-Анри, мужчины наслаждались бархатным вкусом французского коньяка и ароматом крепких кубинских сигар, пребывая в полной уверенности, что никто не нарушит их уединения: кабинет хозяина дома был единственным местом в квартире, куда не смела заходить Элизабет. Как правило, Пьер-Анри и Марчелло горячо спорили друг с другом, отстаивая каждый свою точку зрения, но сегодня был один из тех редких случаев, когда их мнения практически совпадали.

Пьер-Анри, Единая Европа, от Португалии до границ СССР – чертовски соблазнительная идея, – со своей обычной немного грустной улыбкой говорил Марчелло, потягивая коньяк. – Но, к сожалению, тут есть несколько мелких нюансов, которые никак не хотят укладываться в столь красиво задуманный пазл этой самой Единой Европы. Эти нюансы называются: греки, итальянцы, французы, португальцы, шведы…

И все они имеют то, что называется менталитетом, – вставил Пьер-Анри, выпустив небольшое облако сигарного дыма.

Хуже того, – усмехнулся Марчелло, – некоторые из них имеют ещё одну неприятную особенность – свою культуру и свои обычаи.

Пьер-Анри расхохотался.

Для нас, французов, объединённая Европа представляется как большая Франция, где всё устроено и заправляется в соответствии с французскими понятиями, и где всё, что находится за пределами Парижа, является глухой и унылой провинцией, – высказался он, явно не одобряя своих соотечественников.

С идеей объединения Европы всё было бы намного проще, если бы все в Европе были немцами, – продолжал Марчелло.

Совершенно верно, Марчелло ! – Пьер-Анри сразу уловил мысль своего гостя. – Немцы издавна воевали друг против друга, и, за исключением двух мировых войн, они никогда не были едины. Основные враги немцев – не евреи, не русские, не американцы, не французы, не англичане, а сами немцы. Не имеет значения, прусс ты, баварец или саксонец – трещина идёт через все немецкие народности, а часто даже и через семьи. Немецкое стремление к объединённой Европе – это стремление преодолеть раскол в своей собственной нации, подчинив множество отдельных интересов общему идеалу. Наш новый посол, господин Жак Совэ де Нарг, тонкий знаток Германии, смею полагать, согласился бы с нами, – добавил он многозначительно.

Пьер-Анри считал правильным никогда не упускать повод выказать почтение по отношению к своему начальству, в том числе, и в его отсутствие.

Да, ради этой цели немцы готовы работать на пределе своих сил, – кивнул Марчелло. – Для остальных же европейцев такое желание чуждо. Мы, итальянцы хотим петь, танцевать и быть избавлены от налогов. Англичане считают объединённую Европу компенсацией им за утраченную империю.

Безусловно, – согласился Пьер-Анри, – немцы привыкли постоянно заполнять свои кассы и кладовки, а… – он сделал небольшую паузу, избегая слова «итальянцы» и не желая невольно обидеть своего гостя, – а южные народы Европы работают только тогда, когда их кассы и кладовки пусты.

Но Марчелло и не думал обижаться.

Когда мы, итальянцы, наслаждаемся красотой ночи, заполненной ароматами лимонных и оливковых рощ, – улыбнулся он в ответ, давая понять, что оценил деликатность Пьера-Анри, – измождённый немец возвращается после работы домой, и ничего, кроме кровати, его не интересует.

Да, пока итальянцы переносят в искусство всё великолепие своих природных ландшафтов, англичанин занят конструированием двигателя, – дипломатично подхватил Пьер-Анри, радуясь, что напряжённого момента в беседе удалось избежать.

Соединённые Штаты Европы – это прекрасная мечта, которая не сможет выдержать соприкосновения с суровой реальностью. Впрочем, в этом убедятся, скорее, наши дети, чем мы сами, – задумчиво добавил Марчелло и слегка погрустнел, вспомнив про своих дочерей, которых после развода с женой он теперь видел не так часто.

*   *   *

Энн исполнилось шесть лет. На день рождения Маргарет подарила дочери небольшую старинную статуэтку из китайского фарфора. Это была изящная балеринка, с тонкой талией, хрупкими руками, сведёнными вверху над головой, и стройными ножками, обвязанными шёлковыми лентами. На бледном лице с лёгким румянцем вырисовывались большие глаза, взгляд которых был глубоким и печальным. Сделать Энн такой подарок подсказала Элизабет, которая в своё время подарила эту статуэтку самой Маргарет, строго наставляя дочь бережно и аккуратно обращаться с хрупкой вещицей. По словам Элизабет, балеринку, передававшуюся из поколения в поколение в их семье, она тоже получила в подарок от своей матери. Маргарет же никогда не относилась к фарфоровой танцовщице, как к важной семейной реликвии, и хранила её где-то в глубинах своего гардероба – просто для того, чтобы она лишний раз не напоминала ей об Элизабет. Маргарет положила статуэтку к себе в сумочку, чтобы не забыть достать её оттуда в день рождения Энн.

Большое спасибо, мамочка ! Какая она красивая ! – сказала Энн, когда мать вручила ей подарок. – Ой, смотри, а почему у неё только одна нога ? – тут же удивилась она.

Маргарет с удивлением обнаружила в своей сумочке небольшой фарфоровый осколок: это была ступня балеринки, видимо, случайно отломившаяся от небрежного обращения с ней.

По-моему, это не так уж и важно ! – сразу же раздражилась Маргарет. – Всё равно, это – прекрасный подарок !

Конечно, мамочка, – Энн уже пожалела, что обратила на это внимание матери, – она мне очень нравится.

Энн поставила подарок на комод в своей комнате и часто подходила к балеринке и разглядывала её.

Как-то Энн сидела в своей комнате и рассуждала вслух о том, как, наверное, хорошо быть взрослым – ведь тогда ты свободен и можешь делать всё, что тебе захочется.

Свобода – это полная иллюзия ! Нет никакой свободы ни у детей, ни у взрослых, – вдруг услышала Энн тоненький голосок со стороны комода.

Она подошла к комоду и взяла в руки балеринку. Энн всегда допускала возможность чудес в своей жизни и, поэтому, не слишком удивилась тому, что фарфоровая статуэтка умеет разговаривать. С этих пор Энн часто переговаривалась со своей новой подругой и делилась с ней секретами и переживаниями.

Люди слишком сильно доверяют своему разуму, – продолжала балеринка. – Человек самонадеянно полагает, что он знает, как и что должно происходить в его жизни. А если что-то идёт не так, не по плану, то он начинает раздражаться, злиться, обвинять в этом других и делает ещё больше глупостей. Его беда в том, что он не желает или не способен прислушаться к голосу собственной души. Поэтому, не человек строит свою жизнь, а она складывается сама собой.

Энн пожала плечами, не зная, что на это можно ответить.

За свою жизнь Энн успела повидать немало взрослых людей. Она нередко подолгу наблюдала за ними и слушала их разговоры. Все эти люди казались ей не очень умными и не очень приятными, но зато очень важными. Точнее, она видела, что очень важными они казались сами себе. За исключением одного из них, который последние три года приходил в гости к её родителям и, как она думала, к ней тоже.

Доброе утро ! Хочешь я тебе кое-кого нарисую ?

Конечно, хочу ! Ещё бы !

Так три года назад состоялось знакомство Марчелло и Энн. С первых же слов Марчелло покорил Энн своей искренностью. Он всегда говорил именно то, что хотел сказать: что утро – доброе, то есть небо голубое, и солнце ясное, а у него хорошее настроение; что ему нравится рисовать, и что он будет рад что-то нарисовать для Энн. В отличие от многих других взрослых, которые приходили в гости, он не спросил у Энн, ни как её зовут, ни сколько ей лет, ни ходит ли она в школу и прочую ерунду, которую спрашивали все и, при этом, даже не ожидали ответа на свои вопросы и оставались абсолютно равнодушными к маленькой девочке, с которой они разговаривали.