Другой вагон - Л. Утмыш

дернулся к Азалии, ткнул нож в плечо. Она ничего плохого ему не сделала, даже не дразнила. Почему она? Потому что сидела ближе всех к двери, ей досталось сразу. Брызнула кровь, Азалия повалилась в обмороке на стол, то ли от страха, то ли от вида собственной крови. Все произошло мгновенно, на глазах застывшего в недоумении класса. Оцепеневший класс ждал, что дальше.

Первой опомнилась учительница. Подошла к Ромке, вытягивая руку, чтоб забрать нож с ребристым лезвием. Ромка пырнул ножом молодой женщине в грудь. Девчонки закричали в голос. Кто-то закрыл лицо руками, чтобы не снесло башку от увиденного. Кто-то зажался в дальнем углу.

Ромка поднимает нож и чирк по горлу напоследок. Не в том месте, где полагается, и не так глубоко, руки тряслись. Себя убивать — не других калечить. Ромка не был в тот момент без рассудка. Не брызнул фонтан крови, не зазвучали предсмертные хрипы, не парализовало, от неудачного пореза. Инстинкт самосохранения взял верх. Кабинет, из которого вылетели все, запылал.

Ранил одноклассников, учительницу, устроил пожар. А мог бы стать художником, если бы родители узрели в нем способности.

ОВЗ не повод быть аморалом. На случай нехватки рассудка есть уколы совести. Моральное уродство медицина не лечит.

Неправильный иностранец и правильная фрау

Явный иностранец — нос картошкой, теплая куртка не по погоде, туфли в пару к джинсам — вошел в здание, повернул к лестнице. Читальные залы библиотеки Берлинского политехнического университета разбросаны на приличном расстоянии друг от друга. Иностранцу нравилось заниматься в этой; этажи этой выстраивают внутренний периметр, в середине свободное пространство. Книжные стеллажи, штудирующие читатели, сотрудники за компьютерами просматриваются снизу доверху из любого угла. Никакой монументальности, светло и функционально.

Он смело повернул налево к лестнице. Кого-то окликнули. Развернулся, увидел, его подзывает человек в форме. Секьюрити стоял в типичной позе: ноги расставлены на ширине плеч, руки за спиной, изучающий взгляд. Резиновой дубинки на поясе в завершение образа не хватает. Иностранец удивился. В предыдущие разы он охрану не замечал. Сейчас обратил внимание — есть караульная комната по правую руку от входа.

Сердитая фрау зашпрехала. Из потока слов он уловил «цеин эуро», заключил, его вот-вот оштрафуют, надо спасать очень нелишние 10 евро, прибегнув к «Ду ю спик инглиш?». Фрау в ответ: «найн». Звучат грозные интонации. Он ни билмеса в немецком, кроме «данке шон» и «битте». Секьюрити кладет руку на его рюкзак, показывает на боксы для хранения клади, за хранение надо отдать 10 евро, работать боксы начнут в десять. Было полдесятого, фрау показывает на большие часы в холле.

Вчера было можно, сегодня нельзя, спрашивает Иностранец суровую секьюрити. «Найн, найн» в читальню с рюкзаком, продолжает обвинять фрау. Однако сама открыла двери, жестом приглашая пройти в библиотеку. Секьюрити и читатель входят в здание, направляются к лестнице. Иностранец чувствует тяжесть руки фрау на рюкзаке. Рука подтолкнула идти не вверх, в цокольный этаж. Он подчинился. Они спускаются длинный пролет по крутым ступенькам, останавливаются перед стальной дверью. Фрау рукой указывает ему войти: «Битте». Открылась дверь, он посторонился, пропуская парня, которого выводили, повесив на себя два мощных санитара. Приезжий узнал Баскетболиста.

В прошлую пятницу он заскочил в вагон метро, когда поезд, трогаясь, дернулся. Ухватился за ближайшую стойку, посмотрел вниз, оценивая масштаб пространства. Увидел пару голых ног в потрепанных кроссовках, на его взгляд, 43–45 размера. Размер не удивил, он знавал девушек с большими ступнями. Из кроссовок росли длинные жилистые ноги. Глаза пошли по ногам: крупные суставы на щиколотках, узкие икры, обтянутые тонкой, без подкожного жира, кожей колени. Дает, удивился Иностранец, на улице дубак, он лично закоченел, деваха на босу ногу. Глаза поползли верх: голубая юбочка, такой же топ на веревочках. Глаза поднялись еще выше, девушка — баскетболистка. Стоп: где груди? Он поднял голову, встретился с глазами… молодого мужчины. Простецкое лицо. Без накрашенных губ, приклеенных ресниц, понамаженных щек.

Парень обнимал стальной шест в полном одиночестве, возле лишь он. Приезжий впервые увидел «голубка» живьем. Они, два клоуна, стояли рядом, держась за стойку. На следующей станции вагон опустел. Иностранец устроился на скамью возле представительного мужчины. В большом чине, решил он. Немецкие слуги народа не брезгуют метро, велосипедами, отечественным — люксовые авто подавай. Не отрываясь от газеты, герр Большой Начальник дружелюбно спросил чужестранца по-английски: «Удалось рассмотреть?» Приезжий рассмеялся от души. Он-то думал, в отличие от откровенно разглядывающих парня в сарафане пассажирок, рассматривает Баскетболиста редким блицкригом. Любопытство было явным, что моментально засек солидный герр.

Баскетболиста вывели. Порог перешагнул Иностранец. Он попал в допросную гестапо: темная комната, по очертаниям бетонный подвал; железный конус яркой лампы на длинном шнуре высвечивает письменный стол в центре. Из пожарного датчика на потолке льется Вагнер. За столом три врача, он скрыт от них в полумраке. Врачи пожилые, один похож на старого Эйнштейна. Психиатрия до Третьего Рейха была еврейской вотчиной. Врачи выносили вердикт, быть или не быть страдающим шизофренией, слабоумием, параличом, и прочим дармоедам, не способным к труду, то есть не приносящим пользу обществу.

Секьюрити подвела Иностранца к докторам. От напряжения скоординировать движения он не может, рот скривился, пальцы от гипертонуса выгнулись дугой наоборот, речь заторможенная, голова повернута на 90 градусов, будто башку ему уже свернули.

— Приведите в порядок, — прозвучал приказ.

Зажав за шею одной рукой, другой фрау ловко пришпондорила крест к его спине, поперечную планку за подмышки привязала к лопаткам, продольную за лоб, талию. Он выпятил грудь, руки повисли по швам. Бравый вид портили ноги, не держали корпус, подгибались.

Тройка экспертов должна поставить красный или синий крестик на его документах. Они переворачивают страницы истории болезни. Там написано, он теряет подвижность, тело живет отдельной от головы жизнью, деградирует. Достаточно ли соматики угасания для красного крестика? Иностранец склоняется к мысли, да. Подобные экспертизы проводились заочно, но Иностранцу представлялось, именно так: глаза в глаза. Высокоинтеллектуальные доктора «забыли», болезнь не вина — беда пациентов, наказывать невиновных нельзя. Психиатров самих гложет страх, они принадлежат к неправильному этносу, поэтому вынуждены сортировать пациентов по приказу главного психа всемирной истории.

— У вас положительная динамика. Вам мы выставили синий крестик. Вопросы?

— Что вы выставили Баскетболисту?

— О-оо, какой интересный