Душа и слава Порт-Артура - Сергей Куличкин

В начале лета 1879 года Кондратенко прибыл в Петербург. Столица, как он отметил, изменилась незначительно. Почти не изменился и сам Роман. Разве что похудевшее его лицо обрамляли теперь бакенбарды да на погонах прибавилось по звездочке — он стал поручиком.

Конкурс в Инженерную академию по сравнению с академией Генерального штаба или Михайловской артиллерийской был не столь высок, хотя требования к поступающим предъявлялись серьезные. Отчасти это объяснялось тем, что саперные войска оставались едва ли не самыми малочисленными и слабыми в русской армии, отчасти тем, что окончание академии не давало особых преимуществ в дальнейшем продвижении по службе. Производство в следующий чин и удерживало многих офицеров от, казалось, необдуманных шагов. Служба же в далеких гарнизонах засасывала своей обыденностью. Книги достать было чрезвычайно трудно, да и стоили они дорого. Впрочем, и книги надоедали. Развлечений, кроме карт и вина, никаких. От тоски пили, от тоски женились, пытаясь хоть как-то скрасить жизнь, и чаше всего портили ее не только себе, но и женам. Нужно было иметь силу воли, чтобы не опуститься, находить время и желание на подготовку к экзаменам, не запуская службы. Именно таким человеком был еще совсем юный поручик Кондратенко.

Экзамены Роман сдал с блеском, не оставив у комиссии ни малейшего шанса сомневаться в целесообразности его зачисления в академию. До начала занятий Роману предстояло найти квартиру. Он понимал, что скромного жалованья саперного поручика на столичную жизнь не хватит. А если и хватит, то в обрез. Вот почему важно найти удобную и недорогую квартиру. Помогла Юлия Васильевна. По ее рекомендации Роман снял комнату у немки, дальней родственницы, вдовы почтового чиновника. Комната была небольшая, но уютная и чистая.

Начались занятия. Радовало, что преподаватели относятся к слушателям с большим вниманием. Не было казенщины, как в юнкерских училищах. Можно было без ограничений пользоваться библиотекой. В учебной литературе недостатка не было. Привычка писать подробные конспекты помогала в самостоятельной работе.

В академии помимо военных вопросов много внимания уделялось чисто инженерным дисциплинам. При тогдашнем понимании роли крепостей в системе долговременной обороны считалось, что каждый военный инженер должен был быть прекрасным строителем. Дополнительно читался специальный курс по строительству железных дорог и мостов. Прав оказался начальник Константиновского училища Гонзоровский, напутствовавший в свое время юнкеров для службы в саперах. Но основное внимание, конечно, уделялось полевой и крепостной фортификации, осаде и обороне крепостей.

Роман учился с большим удовольствием, как всегда основательно и серьезно. Вскоре он уже числился среди первых слушателей. Хорошие взаимоотношения сложились у него и с товарищами. На курсе преобладали немолодые офицеры, поступавшие в академию не по одному разу. Ими двигало не только стремление узнать новое, но и надежда воплотить многие честолюбивые мечты в будущем. Давно окончившие юнкерские училища, обремененные семьями, учились они тяжело, но упорно. Кондратенко много помогал таким «старикам». Он был самым молодым на курсе, но едва ли не самым уважаемым.

Свободное время Роман, как и прежде, посвящал Эрмитажу и музеям. Посещал службы в Исаакиевском соборе. С удовольствием слушал церковные хоры. В Петербурге хоры в соборах отличались высокими художественными достоинствами и классической музыкальной культурой. Кондратенко любил хоровое многоголосие, знал все его тонкости.

Экзамены за первый год он сдал легко, на одном дыхании, и с энергией принялся за годовую работу в поле. В тех же Усть-Ижорских лагерях слушателям выделялся участок местности, который они рекогносцировали в инженерном отношении, снимали план и готовили схематический рубеж обороны… Сделанное предъявлялось к началу следующего учебного года. Работа у Кондратенко шла споро. Уже здесь он выполнил основную ее часть в черновике. Большие чертежные и рисовальные работы он рассчитывал выполнить в отпуске с помощью Елисея Исидоровича.

С легкой душой он поехал в Тифлис. Брат оказал Роману значительную помощь.

По возвращении в Петербург все сделанное он представил к защите. Откровенно говоря, Роман ожидал более высоких результатов, но некоторые оппоненты выступили против слишком вольной трактовки Кондратенко степени сложности укрепления передовых позиций. Роман хорошо привязал задание к местности и максимально использовал естественные препятствия, в инженерном отношении их оборудование свел к минимальной затрате сил и средств. Об экономии средств и упрощении труда солдата говорили тогда мало. Тем не менее проект понравился и, по мнению всех, заслужил высокой оценки.

На старшем курсе требовалось еще больше творчества и самостоятельности в работе. Кондратенко предстояло защитить три задания. Два — военные укрепления, организация минной и контрминной войны. Последнее — проектирование железнодорожного моста. Привыкший глубоко рассматривать каждый вопрос, Роман находил для себя в проектировании много непонятного. Нужны были дополнительные знания, и он кропотливо изучал марки бетона, свойства металлов, познакомился с основами электричества. Любознательность его была поразительна. Работы отличались глубиной проработки материала, точностью формулировок. Преподавателей часто поражало несоответствие внешнего облика и внутреннего мира этого молодого поручика. Невзрачный, с робкой улыбкой и тихим голосом, он буквально преображался на экзаменах и при защите контрольных работ.

Вне академии Роман продолжал вести более чем скромный образ жизни. Жил на той же квартире, по-прежнему посещал церковь, музеи, изредка театр. Очень важное место в его жизни занимали книги. Он начал собирать небольшую библиотеку, в которую помимо литературы по специальности входили и произведения русских классиков. Прежде всего купил недорогие издания Пушкина и Лермонтова. Затем появились Гоголь, Толстой, Аксаков, Лесков. Толстого он выделил особо, как военного писателя, и даже поставил на одну полку с военными рассказами, вышедшими под общей редакцией князя Мещерского. Особенно поражали его воображение «Севастопольские рассказы». Такое сочетание лаконизма и полноты охвата событий в книгах о войне он встречал впервые. «Войну и мир» перечитывал несколько раз. Эта книга тянула к себе.

1 марта 1881 года был убит царь Александр II. В тот день государь отправился на развод войск в Михайловский замок, не зная, что судьба его уже решена. На Малой Садовой улице его ждал заминированный подкоп, на других улицах поджидали метальщики бомб. Возок императора в сопровождении обычного конвоя свернул на малолюдную набережную Екатерининского канала. Сзади в санях следовали полицмейстер Дворжецкий с капитаном Кохом и ротмистром Кулебякой. Софья Перовская, руководившая действиями террористов, заметив клубы снега от императорских саней, взмахнула платком, подавая условный знак. Стоявший на тротуаре молодой человек бросил находившийся у него в руках сверток под ноги поравнявшихся с ним лошадей. Раздался оглушительный взрыв. В смертельной агонии забилась одна из лошадей. Были ранены случайные прохожие: мальчик тащивший по снегу корзину, и казачий офицер. Что касается Александра II, то он, к радостному удивлению сопровождающих, вышел из покосившегося возка целый и невредимый и тут же направился к схваченному конвоем метальщику, пожелав узнать его фамилию. Покушавшийся Рысаков назвался мещанином Глазовым. «Хорош», — проговорил Александр II, с отвращением посмотрев на него. Какой-то офицер, подбежав к собравшимся и, очевидно, не узнав царя, испуганно спросил у него: «Что с государем?» «Слава Богу, я уцелел», — ответил император. «Еще слава ли Богу!» — крикнул Рысаков, видя, как к Александру II приближается второй метальщик бомб — Гриневицкий. Он, желая довести во что бы то ни стало начатое дело до конца, метнул бомбу, когда между ним и императором оставалось всего несколько шагов.

Через несколько минут одни сани мчали смертельно раненного государя в Зимний дворец, а другие — не приходившего в сознание Гриневицкого в госпиталь.

Через девять часов после покушения Александр II скончался.

Эхо взрыва на набережной Екатерининского канала прогремело по всем уголкам необъятной страны. Чрезвычайное событие на несколько дней приостановило и обычную жизнь Николаевской академии, слушатели старшего курса которой готовились к предстоящим экзаменам. Роман, как и большинство однокурсников, негодовал. Много раньше до него доходили слухи, что в стране неспокойно. Проходя вдоль решетки Летнего сада, он невольно останавливался у того места, где прозвучал когда-то выстрел Каракозова. Он, конечно, слышал о народниках, но, будучи бесконечно далек от этих людей, недоумевал, что могло побудить их встать на путь террора.