Душа и слава Порт-Артура - Сергей Куличкин

Тогда еще Кондратенко не представлял, что судьба через несколько десятков лет близко сведет его с этим незаурядным человеком, что оба они будут стоять во главе обороны героической крепости, и уж, конечно, не мог думать, что оба сложат головы у ее стен.

К службе Кондратенко относился самым добросовестным образом: приходил в казарму чуть ли не первым и уходил последним. Командир роты сначала поощрял такое рвение, но скоро стал раздражаться. И однажды прямо заявил Кондратенко, что тот перестарался и что это не служба, а желание выделиться, отличиться. Роман принял это высказывание с удивлением. Он и не скрывал, что хочет отличиться. Что же тут плохого? Ведь другого пути для этого, кроме отличной службы, нет.

Как раз после этого разговора по батальону прошли слухи, что формируется маршевая рота в действующую армию. Назревали серьезные события под Карсом, и, хотя общая обстановка на театре военных действий была благоприятная, главнокомандующий, великий князь Михаил Николаевич, медлил. Войска топтались на месте. Лишь отдельные отряды под командованием наиболее талантливых генералов, таких, как Лазарев, участвовали в стычках, нередко перерастающих в серьезные бои.

Многие офицеры саперного батальона стали писать рапорта с просьбой о переводе в действующую армию. Дважды обращался по команде и Кондратенко, но получал отказ.

После двух месяцев службы случилось непредвиденное. Будучи в карауле, Роман вновь застудил колено, более месяца пролежал в госпитале, но так полностью и не вылечился. Перебравшись из госпиталя домой, он продолжал лечение под присмотром жены брата Елисея. Юлия Васильевна поистине была для Романа добрым гением. Сильно постаревшая и погрузневшая, она по-прежнему любила его как сына.

А события на фронте принимали все более решительный характер. С Балканского театра военных действий приходили сведения о неудачах под Плевной. А в ярких репортажах В. И. Немировича-Данченко все чаше упоминалось имя генерала Скобелева. Слава «белого генерала» росла, ширилась, затмевая и зачеркивая грязные сплетни, тянувшиеся за ним прилипчивым хвостом. Зеленые горы, на которых скобелевцы покрыли свои знамена неувядаемой славой, отныне навеки стали «скобелевскими». Роман вспомнил слова брата Николая, его уверенность в большом будущем этого человека.

Под Плевну прибыл первый военный инженер русской армии — престарелый Тотлебен, который убедил царя и его брата — высочайшего главнокомандующего, что нужна глубокая и серьезная осада. Он оказался прав, но не оттого, что это был действительно единственный правильный выход, а потому, что все предыдущие атаки и штурмы организовывались и проводились бездарно. Войсками руководили такие нерешительные генералы, как Шильдер-Шульднер, Крединер.

Но вот сомкнулось кольцо под Плевной. На весь мир прогремел Горный Дубняк, где русская гвардия вновь, как при Бородине и Лейпциге, покрыла неувядаемой славой свои знамена.

На Кавказе зашевелились раньше. Через Тифлис с короткой остановкой проехал начальник главного штаба генерал Николай Николаевич Обручев, один из умнейших военачальников, автор плана всей русско-турецкой войны. Он, как и Скобелев, с началом боевых действий остался не у дел. Сказывалась старая, неприкрытая вражда великого князя Николая Николаевича. В 60-х годах офицер Измайловского полка первой гвардейской дивизии Обручев отказался выступить на усмирение польского восстания. Великий князь тогда командовал дивизией. Стычка со строптивым офицером надолго запомнилась его высочеству. И несмотря на то, что в дальнейшем Обручев, обладавший большим талантом организатора и штабиста, много и плодотворно работал для русской армии, его продолжала преследовать негласная опала.

С прибытием Обручева на Кавказ боевые действия оживились. Войска почувствовали твердую руку. Готовилось взятие Карса. Сразу после появления Обручева в Тифлисе провели серьезную ревизию всех тыловых учреждений. Забегали, засуетились интенданты, заметно увяли брызжущие здоровьем и наглостью маркитанты. Карс взяли блестящим штурмом. Скоро пришло сообщение и о взятии Плевны. Война складывалась в пользу русских.

В конце января, в самый разгар шипкинского сидения, Кондратенко опять угодил на больничную койку. Госпиталь был переполнен тяжелоранеными. Роман страдал не столько от болей в колене, сколько оттого, что находился со своей пустяковой болезнью среди тяжело покалеченных людей. В палатах не прекращались разговоры о последних боях, раненые делились свежими впечатлениями. В который раз, узнавая из первых уст о храбрости русских солдат и офицеров, о той тяжелой, незаметной работе, которую они ведут на войне и которая в конечном счете обеспечивает победу, Роман чувствовал гордость за русскую армию, за свою принадлежность к ней.

Внутренне он был готов к встрече с опасностью, тысячу раз представлял, как поведет себя в бою, хотя понимал, что все будет совсем не так, как представляется. И совсем уж не предполагал, что первый раз по-настоящему будет воевать уже в чине генерала, командуя тысячами послушных его воле людей…

Война шла к завершению, и, когда после блестящей победы под Шипкой — Шейново Скобелев одним броском довел свой авангард едва ли не до стен Константинополя, исход ее был предрешен. На Кавказе же после взятия Карса давно шли бои местного значения.

Весной 1878 года был подписан Сан-Стефанский мир. Россия победила. Пятисотлетнее турецкое иго, под которым изнывал болгарский народ, было уничтожено. Русские полки со славой возвращались на родину. Навсегда остались в памяти славянских народов подвиги героев Шипки, Плевны, Шейново. Здесь родилось великое содружество двух единых по вере и крови народов, братство по оружию двух армий.

Весна в этом году в Тифлисе запоздала, но к апрелю взяла свое. Роман вернулся из госпиталя. Лечение результатов почти не дало, и он перемежал недели службы с неделями болезни. Правда, в батальоне особенно не обращали внимания на столь странное разделение времени молодым подпоручиком, но сам Роман был таким положением дел недоволен. Взаимоотношения с солдатами не крепли — они редко видели своего командира.

Только к лету Кондратенко окончательно поправился и с удвоенной энергией взялся за службу. Наверстывая упущенное, он проводил с полуротой почти все занятия, часто оставался в казарме до отбоя. Приходил и в воскресные дни. Любил Роман Кондратенко воскресные и праздничные службы, когда чистые, опрятно одетые солдаты выстраивались около небольшой церквушки. Редкие же часы отдыха он с удовольствием отдавал своему родному городу, его замечательному ботаническому саду.

В отпуск Роман по настоянию врачей уехал на морское побережье. Вместе с ним поехал и брат Елисей с женой. Остановились в малолюдной деревушке Хосте, в доме бывшего сослуживца Елисея Исидоровича. Братья с удовольствием провели месяц, купаясь в ласковом море, совершая небольшие прогулки по побережью. Роман и здесь не оставался без дела. Занимался языком, изучал с помощью брата статистику. Елисей Исидорович охотно разъяснял Роману все премудрости и тонкости своей профессии, и вскоре тот уже мог серьезно помогать брату в кропотливой работе по обработке статистических данных климата Кавказа.

Отдохнувшие и окрепшие вернулись Кондратенки в Тифлис. Роман рвался к работе. Шел второй год его офицерской службы. Прежде всего он стал готовиться к давно задуманным занятиям с унтер-офицерами роты. Занятия эти выходили за рамки учебной программы. Их придумал сам молодой офицер, мечтавший поднять уровень подготовки младших командиров на более высокую ступень. Но мечтам этим не суждено было сбыться. В первые дни осени Роман опять слег. Снова госпиталь, резкий запах йода и хлороформа, тугие, тянущие боли. Нога распухла.

К Рождеству в Тифлис приехал один из родственников Юлии Васильевны, довольно известный врач. По просьбе Юлии Васильевны он всерьез принялся за лечение Романа Исидоровича, и скоро тот встал на ноги. Сразу после Рождества он подал рапорт о разрешении ему сдавать экзамены в Николаевскую инженерную академию. Командир батальона удовлетворил просьбу молодого офицера. Отправив требуемые документы в Петербург, Роман Кондратенко стал готовиться к экзаменам. Пришло подтверждение о зачислении его кандидатом. Зная требования к поступающим в академию еще по учебе в Инженерном замке, Роман делал особый упор на математику, фортификацию, артиллерию. Служба, насыщенная занятиями, внутренними и гарнизонными караулами, оставляла мало времени для подготовки к экзаменам, но дело было знакомое, а трудности только подхлестывали его.

В начале лета 1879 года Кондратенко прибыл в Петербург. Столица, как он отметил, изменилась незначительно. Почти не изменился и сам Роман. Разве что похудевшее его лицо обрамляли теперь бакенбарды да на погонах прибавилось по звездочке — он стал поручиком.