Бедная мисс Финч. Закон и жена. Тайна - Уилки Коллинз

Через четыре месяца тайна преступления открылась. Один из товарищей убитого, человек дурного поведения, сознался перед смертью, что это сделал он. В обстоятельствах не было ничего интересного или замечательного. Случай, подвергший опасности невинного, скрыл преступника. Разгульная женщина, ссора из ревности, отсутствие свидетелей – вот грязные моменты, из которых, в сущности, сложилась эта трагедия.

Глава IX. ГЕРОЙ СУДЕБНОГО ДЕЛА

– Вы узнали, что хотели; теперь вы довольны; какое вам дело, что я чувствую. Ступайте.

Таковы были первые слова, произнесенные героем судебного дела, когда он оправился настолько, что мог говорить. Дюбур отошел в мрачной задумчивости в дальний угол комнаты. Там стоял он, глядя на меня, как человек, зараженный какой-нибудь язвой, от которой желает предохранить здорового ближнего.

– Зачем же мне уходить? – спросила я.

– Вы смелая женщина, – отозвался он, – если не боитесь остаться в одной комнате с человеком, на которого указывали как на убийцу и который едва не был приговорен к смертной казни.

Болезненное состояние ума, приведшее его в Димчорч и заставившее накануне так странно говорить со мною, теперь возбуждало в нем досаду на меня за то, что я, пользуясь его горячностью, выпытала у него истину. Как следовало мне поступать с человеком в таком настроении? Я решилась, как говорят в Англии, взять быка за рога.

– Я вижу здесь одного лишь человека, – сказала я. – Человека, почетно оправданного в преступлении, которого он не способен был совершить. Человека, который заслуживает сочувствие и участие. Дайте руку, мистер Дюбур.

Я говорила от души и от души пожала ему руку. Бедный, слабый, одинокий, обиженный молодой человек опустил голову ко мне на плечо, как ребенок, и заплакал.

– Не презирайте меня, – заговорил он, как только стал в состоянии произнести слово. – Нервы порасшатаются, как посидишь безвинно на скамье подсудимых на виду у сотен жестоких глаз, вытаращенных на вас с ужасом. Кроме того, я все время был один, с тех пор как брат уехал.

Мы опять сели рядом. Он находился в таком странном состоянии, какого я еще не встречала. Доведите его до одной из тех вспышек, к которым он так был склонен, и вы бы сказали – это тигр! Дайте ему успокоиться, прийти в обыкновенное нормальное состояние, и вы сказали бы точно так же основательно – это ягненок.

– Одно несколько удивляет меня, мистер Дюбур, – начала я, – я не совсем понимаю…

– Не называйте меня Дюбуром, – прервал он меня. – Эта фамилия напоминает мне мое несчастье. Называйте меня по имени. Имя мое иностранное. Вы иностранка, судя по вашему выговору, оно вам понравится. Я окрещен был Оскаром, в честь брата моей матери, уроженки Джерсея. Называйте меня Оскаром. Так чего же вы не понимаете?

– В вашем теперешнем положении, – начала я опять, – я не понимаю, как брат ваш оставил вас здесь совершенно одного.

Он чуть опять не вспылил.

– Ни слова против моего брата! – вскричал он сердито. – Брат мой – лучшее из созданий Божиих. Вы сами должны в этом сознаться: вы знаете, как он действовал во время следствия. Я умер бы на виселице, если бы не этот ангел. Я положительно утверждаю, что это не простой человек. Это ангел. (Я согласилась, что брат его ангел; эта уступка с моей стороны тотчас же успокоила его.) – Говорят, будто между нами нет никакой разницы, – продолжал он, дружески придвигая свой стул к моему стулу. – Как люди судят поверхностно! По наружности действительно мы очень похожи (вы ведь знаете, что мы близнецы). Но тут сходство и кончается, к несчастью для меня. Нюджент (брата моего назвали Нюджентом, по отцу), Нюджент – герой! Нюджент – гений! Я бы умер, если бы он не выходил меня после суда. У меня никого не было, кроме него. Мы сироты; у нас нет ни братьев, ни сестер. Нюджент страдал еще больше, чем я, но он умеет владеть собою. Он был более меня поражен. Я скажу вам отчего. Еще немного, и Нюджент сделал бы наше имя, имя, которое мы принуждены были оставить, знаменитым по всему свету. Он живописец. Неужели вы не слышали о нем? О! Скоро услышите. Куда он поехал, как вы думаете? Он поехал в американские пустыни за новыми сюжетами для картин. Он собирается основать новую школу пейзажной живописи. В таких масштабах, каких никто еще не пытался достигнуть. Милый Нюджент! Знаете ли, что он сказал мне на прощанье? Высокие слова, поистине высокие слова! «Оскар, я сделаю новое имя наше знаменитым. Ты будешь пользоваться почетной известностью как брат Нюджента Дюбура». Мог ли я препятствовать такому призванию? После всего, что он для меня сделал, мог ли я заставить такого человека, как он, прозябать здесь для того только, чтобы мне не было скучно? Что за беда, что мне тяжело одному? Кто я такой? Если бы вы видели, как твердо выдерживал он ужасную известность, преследовавшую нас после суда! На него постоянно указывали, принимая его за меня. Ни одно слово жалобы не вырвалось у него. «Какое мне дело до толков», – говорил он. Какова сила духа? Мы переезжали с места на место, и всюду встречали и фотографии, и газеты, всюду была известна ужасная история, которую называли романом в действительной жизни. Он не падал духом. «Мы отыщем место, какое нам нужно, – говорил он бодро. – Ты не заботься об этом, Оскар, я все устрою; я обязуюсь найти тебе убежище, которым ты будешь доволен». Он собрал все сведения и отыскал, наконец, это захолустье, где вы живете. Переходя через горы, я нашел их красивыми, ему они показались не очень величественными. Мы заблудились.

Я начинал тревожиться. Он был совершенно спокоен. «Я с тобой, – говорил он, – положись на мое счастье. Уверяю тебя, что мы наткнемся на какое-нибудь селение». И поверите ли? Не прошло десяти минут, как мы действительно наткнулись на ваше селение. Когда я уговорил его ехать, он не оставил меня без присмотра. Он поручил здешнему трактирщику заботиться обо мне. «Брат мой слабого здоровья, – сказал он. – Брат мой желает жить в уединении. Прошу вас смотреть за моим братом». Не мило ли это с его стороны? Трактирщик был тронут. Нюджент плакал, расставаясь со мной. О, что бы я дал, чтоб иметь такое сердце и такой ум, как у него. И то уж много, не правда ли, что лицо у меня такое же, как у него. Я это часто говорю себе, когда гляжусь в зеркало. Извините, что я так разболтался. Когда заговорю о Нюдженте, я уже не могу остановиться.

Одно, несомненно, ясно было в этом загадочном человеке: он обожал своего брата-близнеца.

Точно так же убедилась бы и я в том, что мистер Нюджент Дюбур заслуживает такого обожания, если бы могла примириться с мыслью, что он оставил брата на произвол судьбы в Димчорче. Только припомнив прекрасную деятельность его во время суда, я сумела сдержаться и не высказать решительного мнения об нем до тех пор, пока сама не увижу его. Сделав это своевременное усилие над собою, я воспользовалась случаем переменить тему разговора. Самые скучные из всех рассказов, по-моему, – рассказы об отсутствующих лицах, когда лица эти вам незнакомы.

– Правда ли, что вы сняли Броундоун на шесть месяцев? – спросила я. – Вы в самом деле намерены поселиться в Димчорче?

– Да, если вы не выдадите мою тайну. Здесь ничего обо мне не знают. Не говорите, пожалуйста, кто я. Если скажете, то выгоните меня отсюда.

– Я должна сказать мисс Финч, кто вы, – отвечала я.

– Нет! Нет! Нет! – воскликнул он с жаром. – Мне невыносима мысль, что она это узнает. Я так страшно был унижен. Что она обо мне подумает?

Он опять начал восторженно говорить о Луцилле, умоляя меня не рассказывать никому его историю. Такое отсутствие всякой твердости, всякого здравого смысла вывело меня из терпения.

– Юный Оскар, мне хочется надрать вас за уши! – сказала я. – Вы возмутительно болезненно относитесь к этому делу. Или вам не о чем думать? Или нет у вас занятия? Должно быть, вам не нужно работать?

Оскар Дюбур поглядел на меня с озадаченным видом человека, ум которого наполняется вдруг новыми мыслями. Он скромно сознался в унизительной истине. С самого детства ему стоило опустить руку в карман, чтобы найти деньги, не заработанные трудом. Отец его был модный портретный живописец и женился на одной из девушек, с которых писал портреты, на богатой наследнице. Оскар и Нюджент оказались в скверном положении обеспеченных людей. Трудовое воспитание не коснулось этих несчастных молодых людей.

– Я презираю богатого ленивца, – сказала я Оскару со свойственной мне республиканской прямотой. – Вам нужно испытать облагораживающее действие труда, чтобы сделаться мужчиной. Никто не вправе лениться, никто не вправе быть богатым. Вы были бы здоровее нравственно, юный джентльмен, если бы ели заработанный вами хлеб.

Он жалобно уставился на меня. Благородные идеи, воспринятые мною от доктора Пратолунго, озадачили Оскара Дюбура.

– Не сердитесь на меня, – сказал он со своим детским добродушием. – Я делаю, что могу.

Он взял со стола вазочку и повторил мне то, что говорил Луцилле.