Жизнь Давида - Роберт Пински

Уловка с пусканием слюны и царапанием на дверях срабатывает. Давид благополучно покидает двор Анхуса и оставляет своих родителей в безопасности у другого чужеземца, царя Моава, в стране своей прародительницы Руфи; так Давид начинает новый период своей жизни — он становится разбойником и вместе с бандой лихих молодцов промышляет набегами. Можно назвать его атаманом шайки или партизаном.

Но пока Давид скрывался от Саула, он был вассалом Анхуса и называл себя верным слугой Анхуса. И когда филистимляне собираются напасть на царство Израилево, чтобы сокрушить Саула, Давид и его дружина выступают вместе с ними.

Выходит, Давид — предатель? Или же он солгал и обманул своего господина Анхуса ложными клятвами и у него был какой-то план? Может быть, он хотел предать Анхуса в разгар сражения? Мы не знаем, каким образом ему повезло в этот раз. В повествовании, где в двух параллельных рассказах последовательность событий перепутывается, один из общих моментов — это действия филистимских вождей: они говорят своему союзнику Анхусу, что не доверяют Давиду и его людям в бою. «Это что за Евреи?» (I Цар. 29, 3) — спрашивают они у Анхуса. И Анхус отвечает князьям филистимлян: «Разве не знаете, что это Давид, раб Саула, царя Израильского? он при мне уже более года, и я не нашел в нем ничего худого со времени его прихода до сего дня» (I Цар. 29, 3).

Затем Анхус говорит Давиду: «Жив Господь! ты честен, и глазам моим приятно было бы, чтобы ты выходил и входил со мною в ополчении; ибо я не заметил в тебе худого со времени прихода твоего ко мне до сего дня; но в глазах князей ты не хорош. Итак, возвратись теперь, и иди с миром и не раздражай князей Филистимских» (I Цар. 29, 6–7).

Мы не ожидаем от Анхуса этой клятвы: «Жив Господь!» Но и от Давида мы, конечно, не ожидаем сопротивления, протестов и выражения готовности вступить в битву. В свое время он утаил от Анхуса, что предпринял несколько вылазок против филистимлян, — во время этих набегов уничтожались абсолютно все, кто попадал под руку. Однако Давид говорит Анхусу: «Чтó я сделал, и чтó ты нашел в рабе твоем с того времени, как я пред лицем твоим, и до сего дня, почему бы мне не идти и не воевать с врагами господина моего, царя?» (I Цар. 29, 8)

Анхус отвечает Давиду: «Будь уверен, что в моих глазах ты хорош, как Ангел Божий; но князья Филистимские сказали: „пусть он не идет с нами на войну”. Итак встань утром, ты и рабы господина твоего, которые пришли с тобою; и встаньте поутру, и когда светло будет, идите» (I Цар. 29, 9-10).

Так Давид удачно избежал необходимости сражаться против израильтян и против своего любимого друга Ионафана и других сыновей Саула — Аминадава и Малхисуа. «И встал Давид, сам и люди его, чтобы идти утром и возвратиться в землю Филистимскую. А Филистимляне пошли [на войну] в Изреель» (I Цар. 29, 11).

И вот на горе Гелвуе (Гильбоа) на следующий день после того, как Саул с помощью колдовства вопрошал упрямый дух пророка Самуила, филис- тимская армия вступает в бой с армией израильтян. И филистимляне убивают Ионафана, Аминадава и Малхисуа, сыновей Саула. Но Саул, все еще огромный и сильный, продолжает сражаться:

«И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: обнажи твой меч и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные и не убили меня и не издевались надо мною. Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч и умер с ним. Так умер в тот день Саул и три сына его, и оруженосец его, а также и все люди его вместе» (I Цар. 31, 3–6).

Филистимляне, пришедшие «грабить убитых», нашли тело Саула, отрубили голову, сняли с него оружие и доспехи и принесли в храм Астарты. Обезглавленное тело они повесили на городской стене Беф-Сана (Бейт-Шеана). Жители Иависа Галаадского, города, спасенного Саулом в его первом крупном походе, когда Наас угрожал выколоть им всем правый глаз, услышали о том, что сделали с Саулом филистимляне. Тогда мужчины Иависа Галаадского вышли ночью и сняли тела Саула и его сыновей со стен Беф-Саны, принесли их в Иавис и сожгли. «И взяли кости их, и погребли под дубом в Иависе, и постились семь дней» (I Цар. 31, 13).

Услышав о поражении и смерти Саула, Давид разорвал свои одежды и стал поститься. Так же поступили и люди Давида. И еще Давид сочинил и исполнил плач по Саулу, своему царю, и Ионафану, своему другу:

Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих!как пали сильные! Не рассказывайте в Гефе,не возвещайте на улицах Аскалона,чтобы не радовались дочери Филистимлян,чтобы не торжествовали дочери необрезанных.Горы Гелвуйские! да [не сойдет]ни роса, ни дождь на вас,и да не будет [на вас] полей с плодами, ибо там поверженщит сильных, щит Саула,как бы не был он помазан елеем.Без крови раненых, без тука сильныхлук Ионафана не возвращался назад,и меч Саула не возвращался даром.Саул и Ионафан, любезные и согласные в жизни своей,не разлучились и в смерти своей;быстрее орлов, сильнее львов [они были].Дочери Израильские! плачьте о Сауле,который одевал вас в багряницу с украшениямии доставлял на одежды ваши золотые уборы.Как пали сильные на брани!Сражен Ионафан на высотах твоих.Скорблю о тебе, брат мой Ионафан;ты был очень дорог для меня;любовь твоя была для меня превыше любви женской.Как пали сильные, погибло оружие бранное!(II Цар. 1, 19–27)

Кто был тот человек, что написал это стихотворение? Кто убивал жителей округи, чтобы сохранить в тайне свои набеги? Кто упрашивал Анхуса взять его на битву против Саула и Ионафана, а затем оплакивал гибель Саула и Ионафана? Или если все это вымысел, то чей это вымысел?

Загадка кажется еще таинственней, если принять во внимание эпизод, когда Давид сталкивается с несчастьем, подобным бубонной чуме и свержению Дагона (после чего филистимляне изготовили золотых мышей и наросты), и то, что испытал Давид, можно сравнить с переживаниями Саула, обратившегося за помощью к Аэндорской волшебнице.

Заболел его новорожденный сын, и Давид молится, постится и спит во дворе на голой земле. Старейшины уговаривают его подняться на ноги, но он отказывается и вновь постится, молится и простирается ниц.

Но, несмотря на семь дней поста, молитвы и лежания в пыли, ребенок умер, и слуги боятся сообщить об этом Давиду:

«Ибо, говорили они, когда дитя было еще живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего, как же мы скажем ему: „умерло дитя"? Он сделает что-нибудь худое. И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял Давид, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя? И сказали: умерло» (II Цар. 12, 18–19).

И что тогда делает Давид?

«Тогда Давид встал с земли и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень, и молился. Возвратившись домой, потребовал, чтобы подали ему хлеба, и он ел» (II Цар. 12, 20).

Приближенных Давида чрезвычайно озадачило такое противоречивое поведение их предводителя.

«Что значит, что ты так поступаешь?» — спросили они.

Ответ Давида указывает на безграничное самообладание и признание как необходимости магии или благочестия, так и пределов этой необходимости. Он осознает природу окружающего мира, включая собственную неминуемую смерть:

«И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (II Цар. 12, 22–23).

Молитва, пост, простирание на земле — все это делалось не напоказ и с чистым сердцем и не имеет ничего общего с пусканием слюны по бороде и бормотанием, когда он притворялся сумасшедшим при дворе Анхуса. Но искренняя молитва так же, как и притворное безумие, обращена к конкретной цели — и, подобно безумию, молитва должна иметь логичное завершение. Прямой символизм мышей и наростов, классическое и бесполезное колдовство с вызыванием Самуила Аэндорской волшебницей — это детский лепет по сравнению с представлениями о жизни Давида, с его способностью при необходимости сразу отдаваться делу и отстраняться от него.

Когда с постом, или с пусканием слюны в бороду, или со служением Анхусу покончено, когда бессмертный плач написан и исполнен, Давид переходит к следующему занятию с удвоенной энергией и почти искренней верой в то, что поступает правильно, и этот мистический шаг далек от простого эгоизма. В отличие от золотых наростов или условия выколоть всем правый глаз, действия скорбящего Давида в его целенаправленном горе относятся к категории кажущихся парадоксов, где да и нет занимают одну и ту же нишу.