Классный час (СИ) - Тамбовский Сергей

А перед «Москвой» тем временем собралась приличная толпа новокалининцев, видимо слухи о приезде неких знаменитостей сделали своё дело. Мы без задержки миновали билетёршу и зашли в фойе.

— Тут тоже буфет есть, — сообщила мне Марина, — и я там даже была один раз… в прошлой жизни.

— Желаешь проверить, что там и как?

— Нет уж, спасибо, мне кофе из «Мокко» достаточно. Лучше уж на свои места пойдём.

Фильм начался без всяких задержек и даже без обычного журнала, «Новостей дня» или «Фитиля», прямо вот троица бандитов на верблюде поехала поперёк экрана под зажигательную музыку Гладкова.

— Что-то непохоже, что артисты приедут, — шепнула мне Марина, — всё идёт как обычно.

— Ещё не вечер, — ответно шепнул я, — посмотрим, что по окончании скажут.

Зал реагировал на кино весело и бесшабашно, отрывался, короче говоря, по полной программе. Тюремная лексика, слегка адаптированная Викторией Токаревой, была близка и понятна абсолютному большинству жителей Советского Союза, здесь ведь кто сам не сидел, обязательно имел сидевшего родственника не дальше второго колена.

«Кто ж его посадит, он же памятник!», «Так это в Турции, там тепло», «Пасть порву, моргалы выколю, рога поотшибаю, всю жизнь на лекарства работать будешь», «Девушка. Чувиха. Да по-английски… гёрл. Йес, гёрл. Йес-йес, ОБХСС» — да тут через фразу было крылатое выражение, немедленно ушедшее в народ.

А после финальных титров на фоне Доцента, догоняющего Косого со Хмырём на заснеженной подмосковной дороге, на сцену (да, в широкоформатных кинотеатрах всегда перед экраном имела место сцена, я ещё удивлялся, зачем — видимо для таких вот экстренных случаев) откуда-то сбоку вышла дама в тяжёлом платье чуть ли не в пол, подвинула стойку микрофона (и это добро вдруг откуда-то взялось) и сказала хорошо поставленным голосом:

— Уважаемые зрители! Прошу не расходиться, сейчас у нас будет встреча с творческой группой создателей фильма, который вы только что посмотрели. Прошу вас, товарищи.

И она широким жестом пригласила на сцену товарищей — они из боковой двери вышли в количестве четырёх штук.

— Ну вот, дождалась, — сказал я Марине, показывая на Крамарова.

— Здорово, — возбуждённо ответила она, — а можно я ему твой букетик вручу?

— Конечно, букетик твой, делай с ним, что хочешь.

А эти четверо тем временем поднялись на сцену, где для них нарисовались четыре же потёртых кресла.

— Что Крамаров и Муратов, это понятно, — сказала мне тем временем Марина, — а ещё двое кто?

— Думаю, что режиссёр и композитор, но они сами сейчас представятся.

И точно, сначала к микрофону подошёл первый неизвестный, представился Александром Серым, режиссёром, и далее кратенько рассказал историю создания ленты. Ничего особенно интересного в его речи не было.

— А правда, что он сидел? — спросила меня на ухо Марина.

— Говорят, что да, — ответил я, — откуда бы у него такая тематика вдруг взыграла?

Далее так же буквально с десяток предложений сказал композитор Геннадий Гладков, низенький гражданин с козлиной бородой и в тяжёлых роговых очках, а потом передал микрофон Савелию, тут уж зал оживился.

— Это была лучшая роль в моей жизни, — так начал он своё выступление, — вы же все знаете, что до сих пор мне предлагали только второстепенные роли, а здесь она практически главная.

Говорил он совсем не тем придурочным тоном, который любил употреблять в своих ролях, гладко и интеллигентно. Далее он высказал комплименты всему съемочному коллективу, не забыв упомянуть Данелию, крестного отца картины. Рассказал пару смешных случаев со съёмок и предложил залу задавать вопросы, если они есть. Я немедленно поднял руку и получил благосклонный кивок от дамы-распорядительницы.

— Савелий Викторович, — я даже его отчество из памяти вытащил, — а как вы считаете, будет эта картина понятна зарубежным зрителям?

Крамаров ненадолго задумался, а потом ответил в том смысле, что темы тут подняты общечеловеческие, так что наверно поймут его и за границей. Сложности если и возникнут, то скорее всеготолько с переводом специфического сленга.

Далее последовал ещё с десяток однотипных вопросов о других артистах, участвовавших в фильме (в основном спрашивали про Леонова и Видова), местах съёмок и как они там ездили в цистерне с цементом. И тут распорядительница закруглила встречу — я толкнул в бок Марину, иди, мол, уже вручать свой букетик. И она сумела выбраться с нашего десятого ряда и передать букет Крамарову… тот поцеловал её в щёку, Марина зарделась и убежала назад.

— Я ревновать буду, — шутливо заметил я, — чего это тебя посторонние лица целуют?

— Кто тут посторонний? — заметила она, — Крамаров что ли? Да он свой в доску.

Если кто-то кое-где

Если кто-то кое-где

Артисты покинули сцену тем же путём, что и пришли — куда-то в боковую дверь, а зрители, шумя и толкаясь, стали выбираться на свет божий.

— А автограф я так и не взяла у него, — грустно заметила Марина.

— Ручка-то с бумагой у тебя есть? — на всякий случай уточнил я.

— А как же, — открыла она свою сумочку и показала мне и то, и другое, — я их всегда с собой ношу. Мало ли что.

— Тогда давай покараулим их выход, там может и получишь свой автограф.

— Давай, — обрадовалась она, — они наверно через служебный выход пойдут, надо его найти.

И мы, вместо того чтобы идти на остановку автобуса, завернули за угол здания кинотеатра. Он одним боком выходил на ограду стадиона «Динамо», а другим почти касался старенького двухэтажного дома прошлого века, потрёпанного и побитого временем. Служебный выход с тревожным фонариком наверху обнаружился именно здесь, в этом узком проходе.

— Ну чего, — посмотрел я на часы, — ждём пятнадцать минут и уходим. Дольше они вряд ли там задержатся.

Всего через пять минут эта дверца отворилась и из неё сначала вышла дама-распорядительница, внимательно осмотревшая прилегающую местность со всех сторон. Ничего подозрительного она, видимо, не обнаружила (не считать же подозрительными двух вполне добропорядочных граждан в лице меня и Марины) и сказала что-то внутрь. Оттуда показались все четверо выступавших во главе с Крамаровым, и они решительно зашагали в сторону, противоположную нашей.

— Догоняем? — вопросительно посмотрел я на Марину, а она кивнула в ответ.

Но догнать эту группу нам так и не было суждено, потому что навстречу им вылетел из-за угла маленький неприметный пацанчик в кепке козырьком назад, быстро сократил расстояние, а затем рывком вырвал портфель, который был в руке у режиссёра, и побежал в нашу сторону. Тут уж я прикидываться ветошью не стал, а отодвинул в сторонку Марину, откачнулся сам к стенке кинотеатра, а в проход выставил свою правую ногу. Пацанчик зацепился за неё и покатился кубарем, портфель у него выпал. Я подхватил портфель и приготовился к продолжению контакта с воришкой, но тот быстро вскочил на ноги, буркнул мне что-то типа «мы ещё увидимся, сука» и скрылся за поворотом.

Всё произошло настолько быстро, что никто ничего и понять не сумел, но артисты быстро пришли в себя, и режиссёр, как старший среди них, сказал:

— Это вы, значит, нас сейчас от преступника спасли, молодой человек? — обратился он ко мне.

— На моём месте так поступил бы каждый, — скромно отвечал я, вручая портфель хозяину.

— Как вас зовут-то? — спросил он.

— Антоном, а это Марина, — представил я подругу.

— Ну что, спасибо вам огромное, в этом портфеле все мои документы и деньги лежали, как мы сможем вас отблагодарить?

— Автограф дайте Марине и больше ничего не надо, — предложил я, толкнув её в бок.

Два раза ей повторять не пришлось, Марина быстро вытащила блокнот с ручкой, и в нём по очереди расписались все четверо, а Муратов даже и добавил «Антону и Марине», режиссёр же приписал свой московский телефон со словами «Обращайся, если что».

— Я тебя запомнил, — неожиданно выступил на первый план Крамаров, — ты спрашивал, пойдёт ли это кино за границей, да?