Запасная столица - Андрей Павлов

Хотя бы вот этот рассказ – Анны Васильевны Некорысловой, жившей в годы войны недалеко от Самары:

«Мужа моего сразу же взяли, чуть ли не в первую неделю. А я скоро пятого родила. Пятого… Господи, что же я с ними одна буду делать?

До зимы старыми запасами жили. Огород убрали. А потом… Я в колхозе работала. Приду домой, сама голодная. Дети увидят меня и в плач:

– Мама, мы есть хотим!

И я округ них плачу:

– Милые мои, да что же я вам дам!

В избе – миска муки: нам шестерым ею и глаза не запорошить. Наскребешь кое-что. Поедят они и уймутся. А завтра чем их кормить буду?

Собралась как-то и пошла в правление просить помощи. Председатель выслушал меня и говорит:

– Нечего мне тебе дать, Некорыслова. Нечего, понимаешь?

Потом сжалился над моими детьми и распорядился выписать два килограмма конины. Пошла я в кладовую. Одни ребра, гляжу. А я и тому рада. Принесла домой. В чугун скорее и на огонь. Так вкусно запахло! Еле дождались, пока сварилось. На стол тороплюсь подать.

– Нате, дети, хлебайте!

Перезимовали кое-как. И никто не помер из моих. Муж мой пастухом в колхозе работал. И как ушел на войну, двое старших ребятишек пасти овец вместо него стали. Утром никак не добужусь их: сонным лаптишки обую, завяжу и подыму с постели. Вечером придут мокрые до нитки и спать повалятся. А я им к утру всю одежонку высушу.

Весной, помню, решила я поднять клинышек земли в огороде и просо посеять для каши. Вместо хлеба чтобы. Немного и вскопала. В глазах темно становится, я и упаду возле лопаты. Полежу маленько и опять за черен берусь… Вот сейчас даже и не скажу: посеяла я тогда или сил не хватило, уже забыла. Мужа моего убило к тому времени: горе все остальное затмило.

Работали день и ночь. На дворе уже темень стоит, спать бы пора.

Бригадир в избу:

– Нюрка, собирайся в ночь работать!

– Да ведь я недавно с работы!

– Знаю. И я тоже недавно. Я и других баб сейчас пойду звать. Больше некому, сама знаешь. Знаю. Идешь в ночь.

В поле обед нам не всегда варили. Сухую затируху ложками между бабами делили: на детей паек. Тебе ложка, и тебе ложка. Больше – нет. Несу горстку домой. На всех шестерых ее сваришь. Похлебали водички мутной, горячей – хорошо. В жатву снопы вязали и возили в омет складывать. Двенадцать возов за день, а иной раз и больше выходило. Уйдешь в поле – еще темно. Приходишь домой – уже темно. Где мои дети-то? Что-то не слыхать никого. А они возле избы приткнулись кто как и спят, будто щенки, не дождавшись матери. Соберешь их да в избу, на постель покладешь. Пока уложишь, пока дела срочные подберешь – время бежит. Сама немного прикорнешь, скоро и на работу вставать…

У меня медаль была за хорошую работу. Ребятишки взяли в игру и потеряли. Ничего не осталось, кроме памяти…»

ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЕ НОРМЫ

Ныне, наверное, даже из стариков-самарцев мало кто помнит продовольственные нормы, какими нас, столичных жителей, пользовали в годы войны. Ушло время, иссякает память подробностями, оставляя нам только что отдельные судьбоносные вехи.

Хоть как-то, но существовали. Работая по двенадцать часов, иногда и ночуя в цехах, без отпусков и даже выходных. Рожали и растили детей. В скудном хлебе, пополам с надеждой, еще и песни пели, удивляя мир стойкостью мужества и неизбывным терпением.

В архиве Министерства иностранных дел обнаружился моему глазу документ, имеющий сегодня интерес необычайный. Ознакомясь с ним, старики прикоснутся памятью к забытому прошлому. Молодежь… Может быть, надеюсь, более пристально вглядятся наследники в лица дедов? Хотя бы…

Особенную ценность этот документ представляет уже тем, что составлен он как донесение посольства США в России Госдепартаменту. Мы, хорошо знакомые с бесстыдно искажаемой отчетностью отечественных статистических учреждений в угоду кому-то и чему-то, сейчас получим сведения, приближенные к истине. Потому как не было нужды дипломатам в этом вопросе приукрашивать или недоговаривать. Приведенные в документе цифры относятся к январю 1942 года.

Вот с чем жили россияне, причем только в городах, и столичные самарцы – так же. В русских деревнях, у большинства кормильцев, было положение другое. О нем, страницей раньше, поведала нам Анна Васильевна Некорыслова.

Продукт (гр.) 1 категория

рабочие 2 категория

служащие 3 категория

иждивенцы 4 категория

дети

Сахар 900/500 500/200 400/200 500/400

Масло 800/500 400/200 200/100 400/400

Мясо 2200/1200 1200/300 600/200 600/200

Картофель 5000/3000 5000/2000 4000/2000 4000/2000

В числителе указано количество продуктов, установленное правительством, в знаменателе – реально выдаваемое.

Такова была норма жизненно важных продуктов из месяца в месяц. По карточкам, в очередях, разумеется.

Как можно было прожить с таким запасом хотя бы месяц, и не просто прожить праздно, а еще и побеждать, – сейчас уму непостижимо. Токарю, фрезеровщику или слесарю-сборщику на авиационном заводе, где производили знаменитые штурмовики ИЛы, положено было 800 граммов хлеба на день. И это при том, что, бывало, рабочие неделями и домой не уходили.

И в это же время гости новоявленной столицы, дипломаты: 13 февраля 1942 года глава Британской военной миссии генерал М.Макфарнейн сообщал в Лондон, может быть, родственникам, интересующимся житьем мистера Макфарнейна в далекой России: «…Для членов дипломатического корпуса определены особые нормы, по которым они получают продукты в специальном магазине. Дипломаты, к примеру, получают 8 кг мяса, 30 кг хлеба и 8 кг сахара в месяц».

Жизнь завидная, столично-сладкая. И – хмельная к тому же. Дипломатам, оказывается по документам МИДа, отпускалось 10 литров водки на месяц. Не полбутылок, заметьте, какими и до сих пор измеряется в Отечестве все и вся. Десять литров! Любое горе зальешь. И веселья – с избытком.

Как же распоряжались дипломаты, более или менее трезвенники, не осиливавшие гигантскую норму, этаким хмельным обилием?

Наружным наблюдением по ведомству 2 Управления госбезопасности было установлено совершенно неожиданное: сотрудники дипломатических представительств в Самаре выезжали в пригородные колхозы и совхозы и выменивали там на водку другие продукты. Приелась им икра черная и красная, на деревенское потянуло. О предпринимательстве, выходящем за пределы дипломатической деятельности, проинформирован Наркомат иностранных дел.

20 мая 1942 года заведующий протокольным отделом НКИД Ф. Молочков вынужден был обратиться к Вышинскому с предложением сократить норму спиртного для дипломатов до 5 литров в месяц, «…поскольку водка в Куйбышеве для этой категории покупателей стала продуктом наиболее применяемым не столько для личного употребления, сколько для спекулятивных и товарообменных операций».

Вышинский, не замедлив, согласился и даже сократил предлагаемое еще на 1 литр. О несвойственных дипломатам продовольственных диверсиях в сельской местности был поставлен в известность сам Молотов. Он разразился гневной резолюцией: «Пускай они жалуются на наши меры, а нам не следует просить их о том, чтобы они соблюдали наши порядки. Они обязаны соблюдать наши порядки, правила и прочее».

Именно здесь, представляется, стоит упомянуть интересную деталь. Наркоминдел запросил свои посольства зарубежом о нормах отпускаемых дипломатам продуктов.

И оказалось, что, например, в Болгарии и Турции советским дипломатам было положено всего-навсего 300 граммов хлеба в день. М. Иванов, бывший дипломат, в книге «Япония в годы войны» рассказывает о прямо-таки бедствующем положении россиян советской миссии. Продовольствие японцы выдавали по карточкам в минимальном количестве.

Мясо – самого низкого сорта. Мыло – маленькими кусочками. Хлеба вообще не было. Дипломатам приходилось везти продовольствие из России специальной почтой.

Став второй… нет, точнее будет назвать – третьей столицей, потому что второй издавна назывался Санкт-Петербург, став столицей, Самара продолжала жить своими укоренившимися провинциальными обычаями.

Корреспондент «Дейли геральд» Турнер, потеряв традиционную английскую выдержку, обращается с жалобой на самарскую, отнюдь не джентльменскую гостеприимность.

И не куда-нибудь по ведомству иностранных дел он обратился, а в газету «Правда». Не иначе как по примеру россиян, ищущих правды и защиты. Никак не мог мистер Турнер смириться с тем, что в ресторане «Гранд Отеля» месяцами не подают чай, кофе, какао и другие напитки.

Вместо обозначенных в меню 20 блюд – двадцати!! – можно заказать одно или два, никак не больше. А продукты для дипломатического корпуса исчезают черным ходом.

Прямо на глазах голодного гостя нагло проносят корзины с редисом и салатами, и все это исчезает неведомо где. «Я пришел в редакцию, – жаловался он, – как к коллегам по профессии, чтобы честно сказать о ненормальном положении с обслуживанием иностранцев в «Гранд Отеле», а не смеяться в кулуарах, как это делают некоторые иностранцы, или же пишут об этом за границу».