Женщины-воины: от амазонок до куноити - Олег Ивик

«Киру, сыну Камбиса, было бы постыдно и нестерпимо подчиниться женщине и позволить ей вторгнуться в твою страну. Так вот, по-моему, нам следует перейти реку и затем проникнуть в глубь страны, насколько враги отступят, а затем попытаться одолеть их, поступив вот как. Как я узнал, массагетам совершенно незнакома роскошь персидского образа жизни и недоступны ее великие наслаждения. Поэтому-то нужно, думается мне, устроить в нашем стане обильное угощение для этих людей, зарезав множество баранов, и сверх того выставить огромное количество сосудов цельного вина и всевозможных яств. Приготовив все это, с остальным войском, кроме самой ничтожной части, снова отступить к реке. Ведь если я не обманываюсь в своем суждении, то враги при виде такого обилия яств набросятся на них и нам представится возможность совершить великие подвиги».

Неизвестно, счел ли Кир, уже завоевавший полмира и носивший титул Великого, что победа над пьяными массагетами действительно зачтется ему в качестве «великих подвигов», но он охотно согласился со своим советчиком. Геродот пишет:

«Оставив на месте только слабосильных воинов, сам царь с лучшей частью войска снова отступил к Араксу. Тогда третья часть войска массагетов напала на оставленных Киром воинов и, несмотря на храброе сопротивление, перебила их. После победы, увидев выставленные в стане персов яства, массагеты уселись пировать. Затем они наелись досыта, напились вина и улеглись спать. Тогда пришли персы, перебили большую часть врагов, а еще больше захватили в плен. В числе пленников был и сын царицы Томирис, предводитель массагетов, по имени Спаргапис.

А царица Томирис, узнав об участи своего войска и сына, велела отправить вестника к Киру с такими словами: „Кровожадный Кир! Не кичись этим своим подвигом. Плодом виноградной лозы, которая и вас также лишает рассудка, когда вино бросается в голову и когда вы, персы, напившись, начинаете извергать потоки недостойных речей, — вот этим-то зельем ты коварно и одолел моего сына, а не силой оружия в честном бою. Так вот, послушайся теперь моего доброго совета: выдай моего сына и уходи подобру-поздорову из моей земли, после того как тебе нагло удалось погубить третью часть войска массагетов. Если же ты этого не сделаешь, то клянусь тебе богом солнца, владыкой массагетов, я действительно напою тебя кровью, как бы ты ни был ненасытен“.

Кир, однако, не обратил никакого внимания на слова глашатая. А сын царицы Томирис — Спаргапис, когда хмель вышел у него из головы и он понял свое бедственное положение, попросил Кира освободить его от оков. Лишь только царевич был освобожден и мог владеть своими руками, он умертвил себя. Так он скончался.

Томирис же, узнав, что Кир не внял ее совету, со всем своим войском напала на персов. Эта битва… была самой жестокой из всех битв между варварами… Сначала, как передают, противники, стоя друг против друга, издали стреляли из луков. Затем исчерпав запас стрел, они бросились врукопашную с кинжалами и копьями. Долго бились противники, и никто не желал отступать. Наконец массагеты одолели. Почти все персидское войско пало на поле битвы, погиб и сам Кир. Царствовал же он полных 29 лет. А Томирис наполнила винный мех человеческой кровью и затем велела отыскать среди павших персов тело Кира. Когда труп Кира нашли, царица велела всунуть его голову в мех. Затем, издеваясь над покойником, она стала приговаривать так: „Ты все же погубил меня, хотя я осталась в живых и одолела тебя в битве, так как хитростью захватил моего сына. Поэтому-то вот теперь я, как и грозила тебе, напою тебя кровью“».

Надо сказать, что победа над Киром Великим, основателем великой персидской державы, покорившим Вавилон и Малую Азию, действительно делает честь царице Томирис. Геродот пишет, что из многих рассказов о кончине Кира этот кажется ему наиболее достоверным. Впрочем, у авторов настоящей книги некоторые сомнения по поводу его достоверности вызывает тот факт, что Кир Великий, при каких бы обстоятельствах он ни погиб, был похоронен в городе Пасаргады, древней столице Ахеменидов, где его мавзолей можно видеть до сих пор (правда, в конце четвертого века до н. э. он был разграблен). Но если Геродот прав, то сами похороны Кира становятся весьма маловероятными. Трудно представить, чтобы мстительная Томирис выдала персам тело своего врага.

Кстати, по поводу действий Томирис как стратега в войне с персами существует и диаметрально противоположная версия. Полиэн в своей книге «Стратегемы», посвященной военным хитростям всех времен и народов, писал во втором веке н. э., что не персы подпоили массагетов, а наоборот, хитроумная военачальница Томирис предложила персам обильное угощение, которым те и воспользовались.

«Томирис, когда Кир пошел на нее походом, притворилась, что сдается врагам. Она бежала из массагетского лагеря, пришла в персидский и захватила в своем лагере много вина, еды и жертвенных животных, которыми персы беспрепятственно воспользовались и обильно угощались всю ночь как победители. Когда же после обилия вина и еды они легли спать, Томирис, придя, убила лежащих неподвижно персов вместе с самим Киром».

Другая «амазонка», о которой сообщает Полиэн, звалась Тиргатао. Историки утверждают, что она жила в степях Северного Причерноморья в начале четвертого (по другой версии — в начале третьего) века до н. э. Тиргатао была меотиянкой, но замуж вышла за Гекатея, царя соседнего племени синдов, тоже живущего на берегах Меотиды. Замужество не принесло женщине счастья: сначала ее супруг потерял власть, а когда тиран Боспора Сатир помог ему вернуться на трон, «благодетель» пожелал, чтобы на этом троне рядом с Гекатеем оказалась дочь самого Сатира. Слово «тиран» в те годы не означало ничего особенно плохого: тирания была попросту одной из форм государственного управления; мудрые и гуманные тираны встречались ничуть не реже, чем мудрые и гуманные цари. Но Сатир оказался тираном в современном понимании этого слова. Причем он, как выяснилось, не был сторонником многоженства, поэтому Гекатею было предложено умертвить первую супругу. Любящий муж оказался в сложном положении, из которого нашел половинчатый выход. Он женился на дочери тирана, но первую жену убивать не стал, потому что, по утверждению Полиэна, сильно любил ее. Его любви хватило на то, чтобы заключить Тиргатао в крепость и приставить к ней стражу.

Однако Тиргатао умудрилась бежать от любящего мужа и добраться до племени иксоматов, которое одни ученые считают сарматским, а другие меотским. Но кем бы ни были иксоматы, у Тиргатао оказались среди них родственники. Они не остались равнодушны к судьбе брошенной жены, и Тиргатао «подвигла иксоматов к войне». Опальная царица не ограничилась местью своим обидчикам, но, войдя во вкус войны, «подчинила многие из воинственных народов вокруг Меотиды». Хотя, конечно, землям бывшего мужа и злополучного тирана доставалось больше всего. Измученные набегами Гекатей и Сатир послали к Тиргатао масличные ветви, украшенные белой шерстью, в знак мира и передали ей заложника — сына Сатира. Но, видимо, тиран не слишком высоко ценил жизнь собственного ребенка, потому что подослал к Тиргатао убийц под видом перебежчиков. Те напали на царицу во время мирной беседы, но ее боевой пояс, обшитый металлическими бляхами, спас ей жизнь, приняв удар на себя. Стража задержала неудачливых убийц, и они под пытками признались в своем замысле.

Узнав о коварстве Сатира, «Тиргатао тотчас же предприняла войну, убив заложника и наполнив страну всеми ужасами грабежа и убийства до тех пор, пока сам Сатир не умер, впав в отчаяние, сын же его Горгипп, унаследовав власть, сам, придя в качестве просителя и дав ей величайшие дары, не прекратил войну».

Полиэн пишет и об еще одной степной царице, жившей в первой половине второго века до н. э. Это была Амага, жена Медосакка, царя сарматов. Муж ее «погряз в роскоши и пьянстве», поэтому царица «сама часто вершила суд, сама же поставила и стражей страны, отражала набеги врагов и сражалась вместе с местными жителями, которым наносили обиду». Когда херсонеситы, живущие на Таврике, стали терпеть притеснения со стороны своих соседей скифов (и лично их царя, которого Полиэн тоже называет Скифом), они обратились за помощью не к спившемуся Медосакку, а к его воинственной жене. Амага отправила Скифу письмо с требованием воздержаться от нападений на Херсонес, но царь «это презрел». Тогда Амага взяла сто двадцать человек «наиболее сильных душой и телом», дала каждому по три коня и, проскакав за сутки тысячу двести стадий (почти 250 километров), напала на дворец несговорчивого соседа. Она «перебила всех, бывших перед воротами», после чего «скифы были приведены в замешательство как бы неожиданным ужасом» и решили, что нападающие значительно многочисленнее, чем они были на самом деле. Амага же, одержав со своей горсткой воинов победу над превосходящими силами противника, убила самого Скифа и «бывших вместе с ним родственников и друзей». После чего она благороднейшим образом «вернула землю херсонеситам, сыну же убитого вручила царство, повелев править справедливо и удерживаться от нападений на живущих по соседству эллинов и варваров…»