Проклятие - Евгений Федоров

Ой-ай! Так с матерью на Святой Руси не разговаривают, даже когда ты с этого самого, надменного сорвалась: заповедь требует чтить (Ис. 19, 12) отца и мать, не гнать взашей не потому, что они замечательные, а просто, хоть ты тресни, почитать; впрочем — на Руси всё бывает и было; бывает и пьяный блевает, здоровая реакция организма на его отравление. А то! Частенько мы громко несдержанны на язык, раздражительны, несем сгоряча черт знает, бывает, с кем не бывает.

Вникаем, вдумываемся, опять проклятия, дочь проклинает мать, семейка, опять гены! Хоть ты тресни, ничем другим не объяснишь. И вот — роковое продолжение дурной, черной драмы. Слово дочери на этот раз, как страшный меч, пронзило душу безумной, несчастной матери, как ни странно, насморк разом прошел, как рукой сняло, и хитрых лекарств не надо, она не замечает, что перестала шмыгать носом, она, сокрушенная сердцем, выскочила, как ошпаренная, в безнадежно стрессовом состоянии покатилась колбаской вон. Занималась тьма, той неприятной осенью очень обижались на непогоду, бабьего лета вовсе не было, а в этот бесславный вечер погода выдалась на редкость непроглядно и безнадежно паскудная, самая что ни на есть гнусная, ветер выл, старался, саднил, подхлестывал и метался, беспросветно, тоталитарно, пьяно, того гляди начнется подлый, жуткий дождина; ближе к автобусу бодрого стрекача дала наша Анна Ильинична, всё бегом да на больных, ватных ногах, чешет, их не чувствуя, несется, как молодая, гнала себя, на хороший аллюр перешла, Москва—Воронеж, скорость развила, как если бы не бесконечно обожаемая дочь, свет ее глаз, а она сама сорвалась с этого самого, надменного, вывихнутого, в котором, как известно, есть кость, сорвешься, покатишься, полетишь еще как, когда только что видела мистерию, мерзкую, отвратительную, жуткую, когда тебя отфутболят злобно и за дело, впечатление глубокое, надо думать, в ушах гремят проклятия Марины, ватные ноги истово будут сверкать летящий галоп, чуть автобусную остановку не пролетела, заблудилась кругаля лишнего дала; автобус, дальше электричка, вот и Москва, почему-то сначала она рванулась не к себе, не в престижную, распрекрасную двухкомнатную квартиру, что на улице Чкалова, славное местожительство (по стандартам того времени), тепло, светло и мухи не кусают, а к нам, на Кухню, стремилась и неостуженной примчалась, впрочем, всё понятно, надо высказаться, требуется. Мы проявили слепоту, оказались не на высоте, хотя видели, что несчастной плохо, она в прострации, в сомнамбулическом самозабвении, она уже десятый раз подряд сбивается, рассказывает одно и то же, повторяет, как заклинание, описывает во всех красках то, чему оказалась невольной свидетельницей…

(ее рассказ дышал достоверностью — еще одно основание для реконструкции астралов, имевших место в Березняках, согласитесь, трудно допустить, что бешеное кружение на пятке причудилось, во сне приснилось безумной старухе или то была просто-напросто художественная гипербола, содержащая злобную клевету на любимую дочь, впавшую ненароком в ненавистное православие; единственное, что нас весьма сильно смущало и делало нарисованную картину недостаточно справедливой, так это ее явная тенденциозность — соль в том, что все это смахивало на тривиальные, стандартные, стереотипные обвинения, которыми ортодоксальное сознание награждает большинство религиозных сект, инкриминируя им половую распущенность, половые извращения и всякие чудовищные изуверства.)

…говорит, говорит, как заведенная, заговаривается, заикаться начала, зациклилась на одном и том же, остановившийся взгляд, словно кость в глазу, тяжелый случай; ушла от нас, мы облегченно, свободно вздохнули, тяжело иметь дело с душевно больной, успеет ли на последнее метро? Успела.

Она у себя. Мечется беспорядочно, бестолково, неуемно по комнате туда-сюда, как зверь в клетке, места не находила, душа раздавлена ужасом, боль души, неугасимая, страшная боль, поджимает, нарастает всё выше, выше, расходится, терзает, как тигр, куда себя деть от боли, состояние беспамятства и умоисступления, глотает поспешно, машинально, жадно несколько бесполезных таблеток пургена, затем без тягомотины (тягомотина характерна для печального шекспировского Гамлета: задержки сценического действия — художественный прием), очень торопится, бесхитростно, машинально намыливает шнурок, надежный лаз в смерть, желанную, позыв к полной гибели всерьез, полнота воодушевления, накинула петлю на шею, где гвоздь, куда подевался, родимый и милый, а добрый, правильный, верный костыль готов, давно терпеливо ждет ее. Вспорхнула, как молодая, легче птички на табуретку, раз! отпихнула ее капризно, злобно, решительно, зловещая простота, сколько можоху силенок (до двух никто не считает в такие минуты, считать до двух — это уже мудрость!), дернулась, судорожно дернулась еще и еще раз, навсегда затихла, готово, давно пора, чем раньше, тем лучше. Анна Ильинична нашла в старательно намыленной петле последнюю участь. Оставила скоропостижную записку, читаешь, сердце разрывается, отчаянный крик подбитой чайки: “Прости Мариночка, люблю, нет больше сил”.

Была и не малая наша вина в том, что этой выдающейся женщины нет в живых, мы, мы пронзили сердце наивной и простодушной Анны Ильиничне, доняли, сердце заныло, заболело, повело, увы, всё получилось с нашей безответственной натырки, с нашей подачи, виноваты-то мы виноваты, обличаемы совестью, но слишком долго обижаться на самих себя не очень у нас получилось, не наша стихия, да и вообще так устроена психика, удачно устроена. Бубер писал о “греховности самоистязания”, увлечение самоистязанием ведет к унынию, а уныние — явный грех, Бонэр с гордостью сообщает, что Андрей Сахаров, счастливый характер, не бичевал себя за то, что создал преступное оружие для преступного режима под руководством преступника Берия, зачем заниматься самоистязанием, не лучше что-то сделать полезное, возглавить правозащитное движение, подкрепить это движение авторитетом великого ученого? Поэтому мы подзабыли о своей вине, полностью переключились на обвинения Марины; дело в том, такая катавасия, о смерти Анны Ильиничны наши вегетарианцы-постники, праведники, святоши, угодники узнали не сразу, а чуть ли не через месяц — оказалось, странно, никто им не соизволил сообщить; соседи вообще не знали, есть ли у нее родственники (так живем!), взломали дверь: смрад густой шел, нос зажимай, неромантическая картина открылась им, висит женщина, ноги до пола достают, так шея оттянулась под весом тела, язык вывалился, огромный, как у отменной коровы, черный юмор, на плече язык лежит, открытый рот забит наглыми опарышами, шныряют гады, копошатся, жуть сколько, туда-сюда, на такой жирный, кондиционный опарыш хорошо карась берет, сразу поплавок кладет, лови мгновение, хотя вообще-то карась прихотлив, непредсказуем, порою лучше использовать манку; сколько этих противных опарышей! тьма, бездна; драма шекспирова, король на завтраке, не он завтракает, а им завтракают! Гениально, круговорот материи в природе, цикл…

Хоронили старую и заслуженную революционерку в закрытом гробу, на похороны никто из родных не пришел (если бы и знали, не пришли: муж Марины тяжко болел, не мог, у Марины характер, искренно прокляла мать чужой совсем мать для нее стала, не подумала бы являться, может, да и совестно было на глаза людям показываться).

Нежданно Кухне пришлось изумиться: оказалось, что Анна Ильинична не просто персональный пенсионер 1-й категории и старейший член партии, а имеет особые заслуги, словом, крупная фигура и знаменитость! Хоронили ее по высшему разряду, с чувством глубокой скорби, траурная музыка, почетные караулы, урну торжественно везли на лафете пушки, замуровали в кремлевской стене, отданы — вот что удивительно! — истинно воинские почести…

Тут придется сделать пояснение: случай, совпадение, то, что в физике зовется резонансом (Перельмана читайте — Занимательная физика), одновременность колебаний, от которой мосты запросто и то и дело рушатся. Долгое время причину победы революции и большевизма объясняли мистически (мистика, сгущающаяся и волнующая, тайна тайн, в белом венчике из роз впереди Иисус Христос — с большевиками Бог, Бог истории — Краткий курс, учили, сдавали, помним, революция победила потому что она не могла не победить!). После XX съезда пошла, поехала дрянь и чепуха полная, подкашивающая невнятица, неразбериха, чуть приоткрылись архивы, разворошили прошлое, перед нами махина новых, неосмысленных фактов, некоторые исследователи делают попытку трезво, честно взглянуть на события и передряги революционной эпохи с иной стороны, успехи большевиков в гражданской войне связывают (что естественно) с использованием военных спецов, имя Троцкого еще одиозно, отвержено, а товарищ Анна реабилитирована полностью (“за отсутствием в действиях, приписываемых обвиняемой, состава преступления”), вырвана из забвения, магическое имя, не звук пустой, эта почти демоническая фигура гражданской войны — вспомнили ее титанические усилия по строительству Красной Армии, оказывается, это она являлась застрельщицей и неутомимой закоперщицей и, вопреки козням военной оппозиции, поддерживаемой, вдохновляемой Сталиным (Военную оппозицию оппозицией не считать!), пробила гигантской смелости идею (риск был, доктринерские опасения военной оппозиции не были лишены основания, перенапряженная динамическая спираль склонна к непонятностям и фокусам, но кто не рискует, тот не выигрывает) — привлечь к делу военных спецов. Более 60% командиров Красной Армии были (потрясающие цифры, переворачивающие наши представления о прошлом) бывшими царскими офицерами, и это, только это (так стали считать в начале 60-х годов, новый, кукишистский, дерзкий, современный, научный, сильнее скажем, сверхнаучный ответ на вопрос, почему большевики выиграли гражданскую войну, в чем тайна их успеха? ответ получен с помощью ЭВМ, Урал-4, каждая эпоха дает свой резон на подобные закавыки, увы!) определило успех, победу на фронтах гражданской войны (истина — это успех); именно это дало возможность преодолеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный, околесицу, подавить злые крестьянские восстания.