Оранжевая смута - Василий Варга

– Я иду, – сказал себе Пинзденик и хлопнул дверью своего просторного кабинета.

Уже через десять минут он был у Дианы Дундуцик.

– Диана, красавица, Наталья Гончарова, я принес хорошую статью за подписью Виктора Писоевича. Он мне позвонил и продиктовал по телефону, а я записал слово в слово. Вот эта статья. Прошу любить и жаловать.

– Жук ты, Пинзденик!

– А ты жучка. Я не могу сказать сучка, хоть мне так хочется назвать тебя этим именем.

– Ну, ну, а ты назови, может, я ею и стану, если ты не продашь меня своему шефу, – сказала Диана и многозначительно улыбнулась.

– Ну, как можно продавать сладкую женщину? Это ты меня можешь продать в минуту слабости. Я, признаться, начал тебя ревновать к нему в последнее время.

– Ты всегда грубо шутишь, хоть мне иногда и нравится, – произнесла Диана, дотрагиваясь пальчиками до его пышных губ.

Минут через двадцать, застегивая брюки, Пинзденик спросил:

– Что бы ты делала, если бы сейчас ворвался шеф?

– Ничего. Я знаю, что делаю. У моего шефа столько баб, что он давно потерял им счет. Жену с двумя детьми бросил, женился на американке, потом меня соблазнил, затем еще с двумя моими подругами с журфака переспал, и какая-то Лиля из вашего штаба к нему липнет. Что это за Лиля, ты хорошо ее знаешь, выкладывай, давай.

– Лиля… – Пинзденик почесал за ухом. – Лиля – это личность, она просто умница. Всякий может только мечтать о такой женщине. Поэтому ты наберись мужества и не ревнуй. Она работает на благо народа. Никто так не может успокоить, уравновесить душевное состояние нашего шефа, как она. Она ему и выступление перед публикой готовит, и за питанием его следит. Ты же знаешь, что у него не только желудок, но и кишечник никуда негож. Если бы не Лиля…

– Перестань! Все Лиля да Лиля. Надоел со своей Лилей. А чем я хуже ее? Я должна признать, что шеф, как мужчина, так себе: ни то ни се. Надо быть изворотливой и слишком ласковой, чтобы от него что-то получить, и мне это уже надоело. Ты вот другое дело, от тебя хоть радость, а он… Ты только не вздумай проболтаться.

– Я? Ни за что в жизни. Я и так нахожусь в подвешенном состоянии. На мое место претендует этот долговязый Бздюнченко. И если шеф сейчас бы, сию минуту, нагрянул, он бы изгнал меня, исключил из партии, а на мое место встал бы Бздюнченко. Ах, мать моя родная! Я многим рискую. Вставай, моя сладенькая, одевайся и прими рабочий вид. Мы можем обсудить статью-передовицу. Если он застанет нас за этим занятием, то будет только польза. Подозрение как рукой снимет.

В это время раздался телефонный звонок. Звонил шеф.

– Диана у телефона. Как дела? Да так, как обычно. Жду передовицу. Пинзденика? Он немного приболел: насморк, говорит, замучил. Я пригласила бы его, вдвоем мы бы тут же написали передовицу, да боюсь заразиться. Ты скоро будешь? К вечеру? Ну, хорошо, целую тебя миллион раз.

Только теперь она повернулась, спустила ножки на пол, Пинзденик приподнял ее и подал ей одежду.

– Срочно садимся и доканчиваем передовицу, – потребовала она.

– Диана, у меня грандиозные планы относительно провала политики и снижения авторитета соперника нашего Виктора Писоевича на выборах.

– Какие планы? Поделись!

– Мы, я имею в виду нашу фракцию, завалим бюджет на следующий год. Лишь бы кабинет министров спустил этот план до выборов президента.

– Не морочь мне голову своими грандиозными планами, давай закончим передовицу, а затем можно будет побеседовать на отвлеченные темы.

– Согласен, – сказал Пинзденик. – Ты вооружись ручкой и бумагой.

– Зачем? Я сяду за компьютер. Если ты понесешь галиматью, я тут же сотру все. И никаких проблем.

Пинзденик приподнял голову, стал у окна, но так, чтоб его закрывала занавеска, и начал диктовать. У него пошло хорошо. Диана работала пальчиками быстро, ловко, расставляла знаки препинания там, где нужно, и статья от имени Вопиющенко вскоре была готова.

Вдруг открылась дверь, и на пороге показался шеф. Пинзденик так перепугался, что тут же стал чихать и сморкаться, доставая платок из кармана брюк и прикладывая его к носу. От растерянности он опустил голову и молчал как партизан.

Только Диана не растерялась. Она ласково посмотрела на будущего президента и, тыча пальцем в экран монитора, произнесла:

– Все готово, шеф. Пинзденик, не подходите к будущему президенту, а то заразите его своим чихом. Вы уже свою роль исполнили, можете быть свободны. Ну же, не мешайте нам, может, будут какие поправки: у вас, Виктор Писоевич, голова свежая, и в ней всегда бродят мудрые мысли.

Как только Пинзденик ретировался, Диана вскочила и бросилась шефу на шею.

– Я так соскучилась, сил никаких нет!

– Госпожа Дундуцик, наберитесь терпения на этот раз. Я что-то дурно себя чувствую. Я очень люблю сало с чесноком, видать, объелся, в брюхе все время урчит, не до лирики мне сейчас. И потом, гонка набирает обороты. Этот Яндикович идет на все, чтобы опередить меня. Я должен дать ему бой. Кажется, он замыслил избавиться от меня как конкурента любым путем. Меня могут убить, меня могут отравить, устроить мне аварию на дороге, все, что угодно. Вот и сейчас ехали на машине, и на трассе встречные грузовики слишком близко держались разделительной линии. Если бы не Славик, мой водитель, я, может быть, уже очутился бы в больнице. Как ты думаешь, это неспроста так поступают?

– Ой, мой дорогой, мне жалко тебя. Я эту ночь дурно спала и видела тебя во сне, с женщиной, правда, вы купались в каком-то болоте, и она все время старалась, чтоб ты утонул. Она была подослана Яндиковичем. Я прямо кричала от испуга. Даже на работу пришла, и все время ты не выходил у меня из головы. Это сказалось и на подготовке передовицы. Поэтому пришлось вызывать этого Пинзденика. Но ты знаешь, он тупой невероятно. Двух слов связать не может. Да еще неграмотный. Все время твою фамилию искажает, вместо Вопиющенко пишет Вонющенко. Я уже его неоднократно стыдила, а он мне: я кандидат наук, не смей со мной так разговаривать.

– А мне кажется: он на тебя смотрит недобрыми глазами, он тебя просто пожирает, я, пожалуй, заменю его Сашей Бздюнченко. Саша теперь заместитель самого Литвинова в Верховной Раде.

– Я бы не стала с этим торопиться. Дело в том, что у Пинзденика есть какой-то план по перехвату инициативы, и нам с тобой надо это использовать. А почему бы нет, скажи? А что касается того, как он на меня смотрит, то я просто не обращаю на это внимания. Но даже если бы я и заметила, что он ко мне неравнодушен, то в этом нет ничего интересного, мало ли кто на кого обращает внимание. По-моему, это улица с двусторонним движением, не так ли? И уж если разговор зашел об этом, то ты, голубчик мой дорогой, в отличие от меня, всегда ждущей тебя, как жена мужа с фронта, проводишь время в обществе какой-то Лили. Что это за Лиля, хотелось бы знать?

– Лиля? Да она сотрудница моего избирательного штаба. У меня с ней никаких амурных дел нет и быть не может. Ну, хватит об этом. Где статья-передовица, я подпишу и пойду почивать.

– Хочешь у меня отдохнуть? Я только прижмусь к тебе, мне больше ничего не надо, честное слово. У меня тоже сало есть, и чеснок твой любимый, и кусок вареного сала. Ну, как?

– Что ж! Где наша не пропадала!

10

Вопиющенко вернулся домой в субботний вечер довольно поздно. Он чувствовал себя невероятно усталым и к тому же голодным. Поездка на периферию не вписывалось в его распорядок. Там не с кем было вести войну за будущее президентское кресло, оставалось только создавать зыбкую почву, ему же хотелось сражений. Аплодисменты, низкие поклоны, пьянки, шашлыки, голенькие девочки, не дававшие ему отоспаться по ночам, – все это основательно измотало его физические и духовные силы. Его манила беспрерывная политическая борьба, разоблачение всех перед всем народом и всем миром, чтобы занять лидирующее положение в этой, пусть иногда неравной борьбе. Здесь он как будто никогда не уставал. Какие-то демонические силы оберегали его от усталости особенно в тот период, когда он вел войну с Россией по поводу оккупации Украины со времен Богдана Хмельницкого. Его современники галичане, особенно те, в жилах которых бурлила частичка польской крови, с превеликим удовольствием поставили бы ему памятники в каждом маленьком городишке еще при жизни, да неоткуда было взять денег.

В отличие от Юли, своей соратницы, он не отличался последовательностью в изложении мыслей, мямлил у микрофона, неестественно жестикулировал, хотя оранжевая толпа, чем больше не понимала его, тем неистовее аплодировала, вопила, топала ногами и восклицала: «Вопиющенко – так!» Эти слова он помнил и сейчас, принимая душ перед ужином, который, начиная с обеда, готовила Катрин.

Жена, родившаяся и выросшая в Америке, всегда кормила его консервами, бутербродами и жареными пончиками. Вот и сейчас жареные пончики лежали на столе в изобилии. Русскую икру она то ли не любила, то ли относилась к ней с недоверием. Когда Вопиющенко вышел из ванной в длинном теплом халате, супруга встретила его любезно и очень приветливо.