Золотая сеть (повести) - Клара Ярункова

Только Гонза не участвовал в веселье.

— Что с тобой, Гонза? — спросил Милан.

Ответ Гонзы был заглушен криками радости.

— Румянка идет!

Карманный фонарик осветил грустно поникшего Гонзу. Щурясь, он с трудом начал подниматься.

— Гонза! Что с тобой? — подскочила к нему «старшая сестра» Румяна.

— Да ничего. Пустяки. Щиколотка что-то болит, — ответил Гонза.

— Не вставай! Я посмотрю! — склонился над ним Глаз.

Гонза медленно снимал ботинок, а Румяна раскладывала аптечку,

— Я оступился, а теперь вот не могу встать, — виновато сказал Гонза.

Глаз профессионально осмотрел ногу и поставил диагноз:

— Не вывихнута!

Румяна поспешно размотала резиновый бинт.

— Сейчас, Гонзик, я наложу тебе повязку, и все будет хорошо, — сказала Румяна, встала на колено и при свете фонарика начала проворно бинтовать больную ногу.

— Тука тебя болит? Тука? Или тука? — спрашивала она по-болгарски Гонзу.

— И тут и тут! — кивал Гонза.

Когда нога была забинтована, Глаз подозвал Милана и предложил нести Гонзу на скрещенных руках.

— Сядь нам на руки, — предложили «санитары» Гонзе. — Обними за шею.

Геня и Жираф хотели поднять Гонзу.

— Да нет же, ребята! — испугался Гонза. — Я сам пойду. Не так уж болит. Бинт мне помог.

Ом с благодарностью посмотрел на Румяну, встал и, ковыляя, сделал несколько шагов.

— Дойду! Вы только идите впереди и освещайте дорогу.

— Хорошо! Мы пойдем потихоньку. А ты, Милан, его поддерживай, — решил Глаз.

Румяна перебросила ремень аптечной сумки через плечо и зашагала вперед…

Когда лес кончился, вожатый погасил фонарик. «Разведчики» удивленно смотрели на разбитый лагерь.

Пять костров освещали лужайку. Пирамиды палаток вырисовывались на фоне темного утеса. Около костров сидели ребята. Возле центрального костра суетился Петр Маковник. Он уже в пятый раз ставил и снимал с огня котелок. Ему хотелось сохранить ужин для «разведчиков» горячим.

— Видите, что вы натворили? — прошептал Глаз. — Уже давно бы все спали! Беспокоятся о вас! И слез хватило…

Геня Балыкин представил, как о нем плачет Катка Барошова, и даже забыл о голоде.

А когда ребята, увидев их, с криком побежали от костров им навстречу, «разведчики» почувствовали себя настоящими героями.

Только отряд поваров дисциплинированно остался на своих местах. Петр снова поставил на огонь котелок, а Ева стала нарезать хлеб. Остальные повара, взяв в руки черпаки, нетерпеливо ждали, когда старший повар даст приказ наполнить миски «разведчиков» гуляшом.

А потом заблудившиеся «разведчики» ужинали в окружении всего лагеря. А Петр подходил то к одному, то к другому и предлагал:

— Прибавить еще? А хорош гуляш-то! Правда?

«Разведчики» кивали, уплетая гуляш. Только

Зузка Шубова с жалостью качала головой и сокрушалась над Жирафом. Он, бедненький, так ослаб, что никак не мог съесть больше одной порции.

Когда котелок опустел, в лагере, наконец, протрубили отбой.

Какая-то ночная птица клекотала на ели под утесом. Однако как только услышала из палаток храп, и она замолчала.

10

Возле палатки на небольшом пригорке лежал Гонза Мудрых. Рядом с ним стояло ведерко с водой и лежало два полотенца.

«Медицинский персонал» так заботился о единственном больном, что ему приходилось тяжко. Каждую минуту кто-нибудь подходил к больному и со знанием дела осматривал щиколотку, менял компресс и уходил.

Гонза лежал и представлял себя начальником армии, отдыхающим в горах, чтобы набраться сил для грядущих боев. Иногда Гонза вставал, делал несколько шагов, чтобы проверить, проходит ли нога, но обычно его замечал кто-нибудь из «медицинских работников» и поднимал такой крик, что председатель совета дружины снова падал на одеяло. Особенно ретиво исполняли свои медицинские обязанности Саша и Яшка. Они просто замучали Гонзу.

После полдника лагерь опустел. Ботаники и биологи отправились обследовать окрестности. Румяна организовала сбор ягодных листьев для специального медицинского чая. И только арабы остались в палатках, объяснив, что им не хочется ходить после еды. Из арабов один Селим, верный друг Пепика Роучки, пошел собирать медицинский чай.

Оба берега ручья заняли чистильщики картошки. Они соревновались в ловкости. Ножи так и поблескивали у них в руках, кожура летела в воду, а очищенные картофелины — в два огромных котла, поставленных прямо в ручей. Судьей был избран Геня Балыкин. Он не огласил правил, и потому все были ошеломлены, когда Геня начал давать оценки, учитывая не только скорость, но и качество работы. Двух чистильщиков он вообще дисквалифицировал. От огромных картофелин у них в руках оставалась лишь маленькая сердцевина. Этих двоих судья определил на другую работу: они должны были прутиками подталкивать кожуру, чтобы та не задерживалась на камнях и не «мутила горный ручей», как поэтически выразился помощник судьи Милан Яворка.

Гонза с горы наблюдал за чистильщиками, смеялся и ужасно жалел, что его нет среди «обыкновенных солдат». Быть главнокомандующим все-таки очень скучно. Даже когда у главнокомандующего не болит нога. Главнокомандующий должен сидеть в палатке и не может пойти чистить картофель и принять участие в этом веселом занятии. Не может он собирать ягодный лист с медиками и высыпать его Румяне в корзинку. Да что там! Он не смеет искать по лесу хворост, связывать его шпагатом, словно большую метлу, и тянуть за собой. Отдавать приказы — это, может, на первых порах и хорошо, а потом скука. И никаких ни с кем шуточек!

Рассерженный Гонза бросил полотенце в ведерко и заменил его свежим, прохладным. Синяк уже зеленеет. Это хорошо. До утра кровоподтек пожелтеет — завтра можно ходить. «Утром попрошу Румяну дать мне тугой бинт». — Гонза улыбнулся, вспомнив ее болгарский выговор: «Тыхо, деты!»

— Тыхо, — сказал он вполголоса.

«А что, если вдруг она велит меня перевязать этим двум чудакам, Саше и Яшке? Они, правда, хорошо разбираются в медицине. Но ведь я могу ей приказать! Ведь я главнокомандующий! Дам приказ — и дело с концом. Пусть именно она наложит мне тугую повязку. И я буду ходить! За это я поблагодарю ее. Хотя главнокомандующие не обязаны благодарить, а я поблагодарю».

Гонза увидел биологов, которые шли и о чем-то взволнованно разговаривали: по-видимому, нашли ценные находки.

— Что это у тебя? — закричал Гонза Катке Барошовой.

Катка подбежала и показала Гонзе огромное осиное гнездо.

— И еще много всего! — сказала она. Ее щеки горели от радостного возбуждения. — Мы идем все записывать! Понимаешь? — Катка рванулась с места, но вдруг пожалела прикованного к месту Гонзу и зашептала: — Потом я дам тебе прочитать. Хорошо? И находки тебе покажу. Скажи, у тебя не так уж болит нога?

— Какая там боль! Завтра буду ходить! — ответил Гонза.

Катка убежала.

На горе появились заготовители дров. Они тянули за собою вязанки хвороста. Некоторые гордо тащили целые сухие деревца. Топливо они сложили у центрального костра.

Гонза увидел Вило. Тот прикреплял к ремню маленький топорик и о чем-то оживленно разговаривал с Петром Маковником. Потом Вило направился к ручью и стал что-то объяснять чистильщикам картофеля, жестикулируя руками, поднимая то одну, то другую ногу. Интересно, о чем Вило ребятам рассказывает?

К Гонзе подбежал Яшка. Значит, сборщики листьев для медицинского чая тоже уже вернулись. Яшка хотел обследовать ногу Гонзы, но тот приказал:

— Иди к ручью! И пошли сюда Милана Яворку.

Милан пришел сразу же. По дороге он упрекнул себя за то, что забыл о товарище. После полдника так и не навестил.

— Что этот немец вокруг все вертится? — спросил Гонза. — Беспокоится, чтобы не промочили ноги в ручье? Фокусничает! Посмотри, как выставил мокасины. Что он к вам лезет?! Почему не собирал хворост? Вот встречу его в лесу и наподдам!

В этот момент Вило перешагнул своими длинными ногами, обутыми в мокасины, через ручей, вместе с Геней Балыкиным поднял котел с картошкой и понес его к костру.

— Мускулы показывает! Хвастун! — ворчал Гонза.

— Боится затупить свой хромированный топорик! — поддакнул Милан.

— Ха! А ты думаешь, он у него для дров? — прошептал Гонза.

Милан вытаращил глаза.

Девочки принесли Гонзе какую-то черную тетрадь. Милан ушел. О продолжении разговора с Гонзой нечего было и думать.

Осторожно переступая с одной босой ноги на другую, Милан шел и думал.

«Гонза — друг, какого нет ни у кого! И Бритта друг, но Гонза — самый лучший друг. И Гонза умнее. Потом ему уже пятнадцать лет. Но почему он так не любит Вило? Неужели только потому, что Вило немец? А может, Вильгельм сам жалеет, что он немец? Хотя никто не может выбирать себе национальность. И все же плохо быть немцем. Да еще таким, у которого отец был эсэсовцем. В таком случае я ушел бы из дому. Но разве это помогло бы? Все-таки я бы остался немцем. А такой красивый топорик, как у Вило, я бы тоже хотел иметь».