Открытый финал не подходит (СИ) - Неделина Анна

Ренрих смотрел на меня звериным взглядом. Не поймешь, то ли бросится, то ли уйдет восвояси.

— Не стоило и пытаться, — заключил, наконец, мужчина с презрением в голосе и откинулся на спинку стула. — Терпеть тебя теперь…

— Не терпи, — раздраженно бросила я.

— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной услышала? — процедил Ренрих, сжимая кулаки.

— Да поняла я, что у тебя здесь политическое убежище. Хотя не поняла — почему! Но если тебе вдруг в хижине разонравилось — прекрасно, я могу пойти и попросить наблюдателя тебя пропустить. Вали куда хочешь!

Я собиралась добавить, что, раз уж он депортирован, то, наверное, идти-то ему больше и некуда. Но смолчала.

— Ну, иди, — процедил Ренрих. — Не терпится от меня избавится, так давай!

Я фыркнула.

— И ты еще удивляешься, что мне твое общество неприятно? Завалился без приглашения, сразу начал угрожать…

Ренрих шутливо поклонился.

— Приношу госпоже автору извинения за то, что потревожил ее драгоценный покой и спугнул вдохновение… О, точно! Нет ведь никакого вдохновения.

— Вообще-то, я пытаюсь тебе помочь!

— Оно и видно! Ты постоянно отвлекаешься! Только время тянешь! — Ренрих грохнул кулаком по столу. Это было так неожиданно: вот мы беседуем, может, не так уж спокойно и добродушно, но, по крайней мере, довольно мирно, а вот вдруг — Ренрих уже орет. Он сделал движение, будто намеревался вскочить со стула и потянулся ко мне. Я отшатнулась, едва не упав на пол.

На столе перед Ренрихом с хлопком возник дымоватый кот, выгнулся коромыслом и предупреждающе зашипел. Отрицательный герой разом успокоился, даже хмыкнул с напускным добродушием. Но взгляд остался колючим, неприятным.

Я поднялась из-за стола. Хватит с меня этих внезапных приступов и общей непонятности. Ренрих от меня что-то скрывает, а я должна по какой-то причине с ходу ему поверить. А ведь и есть наблюдатель! Так почему бы не поговорить с ним? Филин, конечно, не пытался перейти на человеческий язык, но ведь это, скорее всего, потому что я не должна была бы знать о том, что он — существо крайне разумное и даже наделенное полномочиями…

Я развернулась к Ренриху спиной и пошла к выходу.

— Давай, давай, — бросил мужчина. — Беги, жалуйся!

А вот это было обидно. Ведь именно жаловаться я и не собиралась. Даже не подумала о том, что можно же… ну, не знаю: просто попросить избавить меня от нежелательного гостя. Но Ренрих рассудил иначе. Я даже не обернулась. Пусть ворчит, его дело.

Молча вышла в коридор.

За спиной воцарилась тишина. Какая-то тягучая, неприятная, как ноющая зубная боль.

Я остановилась. Оглянулась.

Ренрих сидел, положив локти на столешницу, уперся лбом в сжатые кулаки. Дымокот, спрыгнув со стола, подозрительно обнюхивал босую ступню отрицательного героя.

Я медленно пошла обратно на кухню, приблизилась к Ренриху. Он поднял голову, посмотрел на меня почти удивленно: мол, не ожидал, что я все еще не бегу к наблюдателю.

— Тебе влетит, если я начну задавать вопросы?

Он ведь упоминал, что рассказывать кому-то о существовании придуманных миров — нарушение. Пусть Ренрих говорил об этом с автором… вдруг это тоже зачтется ему в число просчетов?

И что еще, кроме депортации, наблюдатели могут вменить несознательному персонажу, который продолжает мутить воду? Я повела плечами.

— Какая разница? — напуганным перспективой скорой кары Ренрих не выглядел. Значит, все не так страшно, как мне на мгновение показалось?

Хотя с ним ведь ничего не поймешь!

— Слушай, я совершенно не собиралась с тобой ссориться, — сказала я. Садиться за стол не стала. А ну как у Ренриха новый приступ ярости будет? Спасибо, уже насмотрелась. — И помочь тебе я хочу. Только пока не знаю — как. Потому и задаю вопросы. Настраиваюсь. Если тебе требуется настоящая история, мне просто нужно тебя понять. А раз я не помню, какую историю хотела написать, нужно что-то совершенно новое. Или ты хочешь в фэнтези вернуться?

— Еще не хватало мечом махать и с эльфами драться.

— Зато из тебя мог бы неплохой темный властелин получиться. Нервный немного, но…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На губах Ренриха заиграла улыбка. А ведь мне нравится, когда он улыбается, осознала я внезапно.

Ладно, Ренрих-Шменрих, ты напросился.

Помогу чем смогу.

Только потом не жалуйся.

Я уже хотела высказать ему свои соображения, но тут дымокот протяжно мявкнул, перед глазами у меня поплыло.

И я проснулась.

***

Два дня я ходила, не замечая никого вокруг, сосредоточенная на собственных мыслях. Сюжет часто рождается из мелочей, и я прислушивалась к себе: не появилась ли эта самая мелочь, не пропустила ли я ее.

Представить Ренриха именно персонажем никак не удавалось. Я никогда не писала книги о реальных людях, хотя нередко наделяла персонажей чертами характера знакомых. Удивительно: куда легче было поверить, что Ренрих — обычный человек. Несмотря на обстоятельства нашей встречи и его рассказ о Роне и всем прочем, несмотря на все эти его пафосные фразы и попытки сыпать эпитетами через предложение…

Может быть, явись с ним Рон, действительно было бы проще. Мне кажется, Рона бы я узнала, даже если бы он ничего не объяснял. Просто поняла, что вот он стоит, персонаж моей собственной книги.

С чего же начать… начать с чего? Что там с этим его наблюдателем? Филин, хм… дурь какая-то, и почему я вот так сразу взяла да поверила? Бывают же телефонные мошенники, может, это — мошенник книжный. Хм, приду как-нибудь к избушке, а там уже замки поменяли и вместо дымокота — стигийский пес на цепи. От этих мыслей становилось смешно.

В воскресенье Ваня заявился собственной персоной. Извинился за настойчивость.

— Ну, тебя же они не интересуют, просто не обратила внимание, что убрала, — сказал он мне на очередное заверение, что я не держу в заложниках его злосчастные модели. Пришлось разрешить ему осмотреться. Ваня долго ходил возле открытой кладовки и вздыхал. Наверное, тоже понимал, что тамошний хаос нельзя шевелить, иначе случится непоправимое. Может, надеялся, что коробки начну разбирать я. Я предпочла пойти на кухню и заварить себе черного чая с сушеной мелиссой.

— Чай будешь? — спросила я, когда Ваня признал поражение и смирился с утратой истребителей.

— Ну, давай.

Я налила чаю и ему.

— Поесть у тебя ничего нет?

— Извини.

— Как ты будешь жить-то? — сочувственно протянул бывший.

— Уж как-нибудь, — хмыкнула я. — Кстати, Вань, а вы когда с Валей встречались?

Вообще, я иногда крайне косноязычна. Живая речь — это ведь не книжный текст. Сказал, не подумав, а потом извиняешься. Или уточняешь еще минуты две.

В этот раз я ничего уточнить не успела. Иван брякнул чашку на стол и уставился на меня. Спросил недовольно:

— Что она тебе еще наговорила?

— Да так, — уклончиво ответила я, пытаясь сообразить, что может означать вот это его внезапное раздражение вкупе с легким чувством паники в глазах.

— Твоя сестра, между прочим, сама на меня вешалась, — сообщил Ваня.

— Прямо вешалась? — на удивление безучастно спросила я.

Он долго на меня смотрел. Потом сказал:

— Знаешь, такое безразличие всегда вызывало вопросы. Я чувствовал себя персонажем одной из этих твоих книжек. Захотела — вспомнила, не захотела — валяйся на полке.

Мой взгляд почему-то прикипел к его чашке. В лицо как-то даже не хотелось смотреть. Не шутит же… надо же, глупость какая.

Будто это я сама в книге оказалась. Может, проверить? Ерунда такая получается. Кажется, по драматизму Ваня решил переплюнуть Ренриха.

— Ясно, — ответила я, наконец.

Ваня стушевался и начал суетиться. Вспомнил о каких-то важных делах и сбежал. На столе осталась кружка с чаем, который он не допил. Я задумчиво взялась двумя пальцами за фарфоровую ручку. На боку кружки был нарисован улыбающийся кот, оптимистично обещая: «Жизнь наладится!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я пошла к окну и вылила оставшийся чай в горшок с кактусом.