Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

— Хорошо. Станислав, какие взаимоотношения были в семье Залесских?

— По-моему, они отлично умели жить вместе, хотя и любили друг друга…

Я посмотрел на него почти с удивлением. Откуда у молодого парня такая формулировка?

— На основании чего вы это заключаете?

— Я доверяю прежде всего своим чувствам.

— Видите ли, для протокола чувства — вещь в какой-то степени нематериальная…

— А мне кажется, это, самое главное, — сказал он твёрдо.

— Хорошо. Давайте дальше. Вы, наверное, говорили с Залесским о жизни?

— Очень много.

— К примеру, как он относится к супружеской измене?

— Вы меня извините, но это мещанские разговоры.

— Понимаете, нам все-таки придётся остановиться на данном вопросе… важном для следствия. Как он относился к этому?

— По-моему, широко, по-современному…

— Конкретнее. Говорил ли он вам о том, что подозревает жену? Его реакция на это?

— Нет, он не подозревал её. Следовательно, какая может быть реакция? Помню, её уже увезли в район, он сидел на крыльце и выступал: «Зачем она это сделала?

Главное — жизнь. Все можно понять и простить. Зачем она это сделала…» Думаю, для него превыше всего было счастье Ани. Ну, а если изменила, что ж, жизнь есть жизнь.

Валерии, как мне кажется, понимал все это и мог простить. Он, повторяю, был большой души человек. Не копался в мелочах. Не захотел быть агрономом, бросил институт, захотел увидеть свет — пошёл простым моряком на корабль, решил написать роман о целине — поехал за— тысячи километров. И уж, конечно, какая-то там измена его не перевернула бы.

— А роман он написал?

— Сказал, что собирает материал пока… А потом… До этого ли было?

Итак, Залесский тоже без пяти минут агроном. Сведение интересное. Новое. Надо бы ознакомиться с его автобиографией в отделе кадров.

— С Аней они познакомились в институте?

— Да, она училась курсом младше.

— Интересная собой?

— Хорошее, славянское лицо, что-то в ней было… Между прочим, у Ципова есть плёнка. Можете посмотреть.

— Кто такой Ципов?

— Он сейчас вместо Валерия в клубе. И ещё киномеханик. Залесский добился покупки киносъёмочного аппарата. Любительского. Полезное дело задумал — кинохронику совхоза. При нем отсняли несколько мероприятий. На одной, кажется, есть Аня…

После допроса Коломойцева я пошёл в совхозный клуб.

Там было холодно и сыро. Пахло гуашью. Я прошёл через коридор в зрительный зал. Никого. На окнах — тёмные шторы. Только одно, с поднятой гардиной, пропускало свет.

Грубо зашитый посередине экран, на стенах транспаранты.

Откуда-то доносились приглушённые звуки гитары.

— Кто здесь есть?

Внезапно колыхнулся экран, казавшийся намертво вделанным в стену, и высунулась голова с залихватским огненно-рыжим чубом:

— Мы.

— Кто мы?

— Ципов. Проходите сюда, если есть дело.

За экраном — стена, за ней — маленькая комнатка, заклеенная афишами кинокартин. Особенно здесь благоволили к Чурсиной…

Как можно разместить на таком пространстве письменный стол, диван с лоснящимися валиками, шкаф и три стула — было непонятно.

Я смотрел на веснушчатого паренька — а Ципову было отпущено столько веснушек, что хватило бы с лихвой на дюжину парней, — я мне вспомнилась песенка из мультфильма «Рыжий, рыжий, конопатый…».

— Слушаю вас, — важно произнёс завклубом. Мне едва удалось сдержать улыбку. Как это было сказано!

Я представился. Изложил цель моего прихода. Паренёк спросил:

— Где будем просматривать? Вам, конечно, лучше, чтобы экран был побольше?

— Хотелось бы…

— Тогда в зале.

Мы перешли в зрительный зал. Ципов установил небольшой любительский проектор, достал кассеты.

— Какой камерой снимали?

— Шестнадцать миллиметров. «Киев». У меня готово.

Можно начинать?

— Да, пожалуйста.

Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.

— Это не «Колос», конечно, но тоже кино.

— А что такое «Колос»?

Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:

— Моя основная техника.

— Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.

— Будет сделано… Поехали.

Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская уяица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.

Ципов смущённо кашлянул:

— Проба.

Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещённом зале.

— Одна тут, с почты… — Он ещё больше смутился.

— Кто снимал?

— Я, — тихо сказал Ципов.

Потом на экране побежали блики, полосы, и вдруг явно обрисовались ряды голов.

— Собрание, — пояснил Ципов. — Здесь, в клубе, я снимал.

Люди вставали с мест, смотрели прямо в аппарат, ктото улыбался, кто-то качал головой. Ребятишки подпрыгивали, показывали язык…

— Несознательная публика, — проворчал киномеханик. — Как дикари.

Камера перескочила на президиум. Во главе стола — Мурзин. Держался он просто. Наверное, привык к киносъёмкам.

— Наш директор, Емельян Захарович, — произнёс Ципов. — А это парторг Шульга и зампредседателя райисполкома Зайцев.

И парторг и зампредседателя держались напряжённо.

Аппарат полоснул по лицам и остановился в центре зала.

— Валерий Георгиевич, — сказал киномеханик. И тихо добавил: — С Аней…

На них он держал камеру долго: начальство… Не знаю, чувствовали, видели ли они, что их снимают. Мне показалось, что нет.

Залесский, едва откинувшись на стуле, словно наблюдал исподтишка за женой. Она сосредоточенно смотрела на сцену, вся подавшись вперёд.

Профиль Залесского выделялся ярко, рельефно. Неумелая подсветка. Черты лица его рассмотреть было трудно.

Светлый силуэт. И скошенные на Аню, насторожённые глаза… В её длинных волосах играли блики.

Промелькнули, пролетели на экране головы, и в кадре уже — трибуна.

— Главный агроном, — пояснил Ципов. — Ильин.

Беззвучно шевелились губы, ритмично двигались руки главного агронома. Совершенно плоское, неумело высвеченное лицо. Да, оператор явно делал первые шаги. Свет ставить он не умел.

Затем, как в сказочном фильме, Ильин превратился в Мурзина, тот — в парторга. И без всяких перебивок — опять Валерий Залесский и Аня. Он улыбался. Вернее, усмехался. Залесская нагнула голову…

Резко осветился экран. По берегу реки бежала девушка в купальнике. Та самая, что строила рожицы в начале плёнки.

— Больше Ани нету, — глухо проговорил Ципов.

— Хорошо, — сказал я. Надо было прекратить его страдания. — Если можно, повторите зал.

Снова Залесский насторожённо смотрел на жену, она — на главного агронома. И опять Валерий чему-то усмехался, а Аня прятала глаза.

Киномеханик остановил аппарат перед тем, как появиться девушке на пляже. Включил свет.

— Конечно, не монтировали? — спросил я.

— Нет. Как отсняли, так и не трогали.

— А когда было собрание?

— В мае. Посевная как раз шла…

…По дороге в правление совхоза я вновь и вновь вспоминал увиденном на экране. Жаль, конечно, что изображение без звука. Г&лос, интонация, вырвавшаяся реплика — все было бы яснее, о чем там говорил Ильин. И можно ли это восстановить?

Черт побери! Иди догадайся, что происходило в душе каждого из супругов. Может, он спросил её о каком-нибудь пустяке? А может быть, нет.

Помню, как-то в передаче «Кинопанорама» по телевизору показывали, что такое дубляж фильма с иностранного языка. Один отрывок — шутка. Из «Фантомаса». В эпизоде с комиссаром Жювом подложили под изображение и артикуляцию совершенно другой текст. Было абсолютно правдоподобно и от этого — очень смешно.

Мне же теперь было совсем не до смеха. Несколько мгновений, запечатлённых на плёнке, что-то означали.

Отношения между людьми. Если бы я мог их расшифровать!

И ещё. Впервые я встречался с живым человеком на экране, зная трагический конец. Ощущение не из весёлых…

— Вами одна женщина интересовалась, — встретил меня сторож.

— Где она?

— Сказывала, снова зайдёт.

— По делу?

— Говорит, по личному.

— Хорошо. Я только зайду в номер, а потом буду.в кабинете.

У меня со вчерашнего дня лежало в тумбочке письмо Наде. Надо было его отправить.

Не успел я зайти в свою комнату в доме для приезжих, как ко мне постучали.

Я открыл. Вошла женщина в коричневом болоньевом плаще, такой же косынке, с хозяйственной сумкой в руках.

— Здравствуйте, товарищ Чикуров.