Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина

это не касалось: на нее Инна смотрела куда теплее.

Чтобы отвлечь нахохлившуюся женщину, Софья предложила выпить кофе, надеясь, что та хоть на пять минут согласится оставить подбитого птенца. Нехотя, с оглядкой, но Инна вышла из палаты.

На улице она тотчас вытащила пачку тонких сигарет и затянулась. Софья, кутаясь от холодного ветра в шарф, невольно залюбовалась: высокая, стройная, с нежным лицом, пальцами пианистки и волосами женщин с картин Боттичелли, она напоминала статуэтку — из тех, что стоят на верхней полке за стеклом бабушкиного серванта. Восхищаться, но не трогать. Как все невысокие женщины, Софья привыкла смотреть на людей снизу вверх, но рядом с Инной ее это не смущало и не раздражало: казалось, только такого взгляда мать Васи и заслуживает.

Почему же они развелись? Вернее, как они — такие разные — вообще могли сойтись? Софья представила, как Инна, морщась, перебирает мужнин гардероб, отпихивая пропахшие костром вещи от своего шелкового брючного костюма, наверняка прячет от него любимую куртку лесника, которую отстирать невозможно, а выбросить боязно, как Андрей принимается ее искать и они начинают ругаться — из-за мелочи, все как будто бы из-за мелочи, но картина семейного счастья складывается из таких вот мелочей, которые копятся и копятся, пока семья не идет трещинами, рассыпаясь, усыхая до того самого «брака», которым хорошее дело не назовут.

Андрей не был похож на человека, который готов отступаться от своего. И он явно не привык смотреть снизу вверх. На собрании в актовом зале, стоя перед возвышающейся сценой, он тем не менее говорил с остальными на равных.

Инна первой нарушила молчание:

— Надеюсь, вы знаете, что с этим всем делать.

— Я тоже надеюсь. — Софья не могла напрасно подбадривать ее. — Понимаю, вы хотите конкретный план-перехват, но его нет. Я просто пытаюсь быть честной с вами.

— Что ж, возможно, и это уже немало. — Красивое изящно-нервическое лицо исказилось. — Знаете, я все еще не понимаю, как так можно. Как дети могут быть такими жестокими?

Софья хмыкнула:

— С недавних пор я тоже задаюсь этим вопросом, только… Как люди могут быть такими жестокими?

— Конечно.

В глазах Инны промелькнуло понимание. Она знает.

Естественно, она знает. Все знают. В мельчайших подробностях. Пока Софья выдумывает истории об окружающих, они-то знают настоящую историю о ней. Рука отозвалась болью, и Софья поторопилась продолжить:

— Это мы их учим жестокости. Я уверена, большинство тех, кто заливал грязью аккаунты Васи, уже давно отпраздновали совершеннолетие. Дети по мозгам, взрослые по виду. Как же на них легко повлиять, уму непостижимо.

Инна закусила губу.

— Сколько лет было тому… которого вы?..

— Девятнадцать. Только исполнилось.

— Еще совсем мальчишка.

— Да.

— Вам жаль его.

— Ему промыли мозги. Но это не оправдание.

Покажите, как вы его ударили.

А что, если через тот осколок в нее попала часть его крови? Что, если это она змеиным ядом засела внутри так крепко, что не дает уснуть по ночам, заставляя раз за разом прокручивать всю свою жизнь в поисках ответа на один простой вопрос?

Почему я?

— Нет, конечно. — Инна выдохнула дым в другую сторону, но у Софьи в глазах все равно защипало. — Знаете, когда я все это прочитала… — она чуть всхлипнула, — я представила, что там был бы Вася, у нас секция неподалеку… Но там были вы. Хорошо, что там были вы. Но вы же были и в этой школе, — внезапно обрушилась на нее Инна, — и ничего не сделали!

— Я не знала.

— Я тоже! — Инна всхлипнула. — Он ничего не рассказывал. Все так быстро случилось, и я не успела даже поговорить с ним. Это все Андрей со своим «мальчики не жалуются»! Боится, что я его забалую. А я когда зашла к Васе в профиль и прочитала все, что там писали, все, чего они ему желали, как его оскорбляли, чуть с ума не сошла. Да я сама бы вскрылась! Я хотела нанять каких-нибудь амбалов, чтоб, знаете, чтоб их всех там, чтоб хоть как-то мозги на место встали!

— Это бы не помогло.

— Знаю. — Инна притушила сигарету. — Просто я очень давно не спала…

— Разве муж вам не помогает?

— Мой бывший? Нет, он приезжает, помогает, но с этим-то ему мне не помочь. И то, что он хочет оставить Васю в школе… Для него-то это форма закалки характера, «пацан растет», но мне как с этим жить, если мой ребенок среди этих…

— Среди детей. Всего лишь детей, Инна.

— Сами знаете, на что способны дети!

— С Васей ничего не случится. Я вам обещаю, — вырвалось у Софьи само собой.

Никаких гарантий, она же только что сама говорила! Чтобы отвлечь Инну, Софья быстро спросила:

— Оля часто сюда приходит?

— Через день.

— Ее же вы простили?

— Да.

— Попробуете с остальными?

Инна долго терла переносицу, словно закрываясь от неудобного вопроса:

— Иначе не получится?

Софья покачала головой. Они направились в сторону палаты. Встреченная по пути медсестра сделала замечание из-за шума в палате. Смех слышался уже на лестничном пролете. Лицо Инны исказил страх, она ворвалась в палату и тут же выдохнула.

Все говорили одновременно, то и дело перекрикивая друг друга; в потоке Софья различала знакомые прозвища учителей: ЕГЭ (директриса), Академик (историк), Мурашка (математичка), Гнездо (биологичка).

Ближе всего к Васе сидела Оля. Впервые за долгое время девочка улыбалась.

Софья была почти довольна этим визитом и своей ролью в нем. Почти. Потому что именно тогда она в первый раз услышала, как ее прозвали в школе.

Юдифь.

* * *

Он озадачен:

— Вы же не еврейка. Хотя и есть что-то как будто. Отчество намекает. Да и профиль у вас, честно говоря…

Нина Николаевна почти сразу заподозрила в ней семитскую кровь, но, обнаружив правду, обрадовалась, что нашла еще более злостного нарушителя.

— Меня часто принимали за еврейку, да. Но только не дети. Это пошло после того случая.

— Почему?

В ее голос тотчас вкрадываются привычные учительские интонации. «Ребята» с умиленным вздохом рассаживаются за парты и достают двойные листочки.

— Видите, есть толк от этого предмета. Дети вот знают. Нашему поколению в школе о религии не говорили, в семьях не особо разбираются, поэтому многие и не знают даже самых известных библейских персонажей.

— Персонажей? Персонажи в книжках.

— Библия тоже книга.

Он морщит лоб:

— Допустим. Так почему Юдифь?

— Она отрезала человеку голову, чтобы спасти свой город.

Он цокает с сочувствием. Странно. Будто ему действительно есть дело.

вы говорили со мной не о том

Вечером, уже вернувшись из больницы, она увидела сообщение.