Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Толкнув дверь, с удивлением прислушался к звону колокольчика. А что, здесь их тоже цепляют?

Только вошел, как ко мне подскочил старший приказчик, одетый в европейский костюм, с неизменным — чего изволите?

Вот, этого, надо сказать, я и в своем мире не очень любил. Вошел, надо бы осмотреться, а тебе сразу в нос — вам помочь? Другой вариант — если тебе понадобился продавец-консультант, а его отчего-то нет.

Не отвечая на вопрос, огляделся. Прямо широкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж, в жилую часть дома. Слева — обувной магазин, с полками, заполненными товаром. Справа, судя по звукам, доносившимися из-за закрытых дверей — мастерская. А вон там имеется закуточек, прикрытый бархатной шторой, где с клиента мерку снимают.

Теперь, оценив обстановку, сказал:

— А изволю я, братец, твоего хозяина увидеть.

— Прошу прощения, сударь, невозможно-с, — поклонился приказчик. — Господин Пятибратов очень занят. Думаю — мы и без хозяина сможем помочь. Вам что — готовую обувь подобрать? Или на заказ станете делать?

— Голубчик, я не за обувью, мне ваш хозяин нужен… — принялся я объяснять, но приказчик меня тут же перебил:

— Сударь, еще раз прошу прощения, но Леонтий Васильевич занят. Он не любит, если его в этот момент отвлекают…

Не выдержав, я рявкнул:

— Ты мне сказать-то дашь, или нет⁈

От моего рыканья приказчик остолбенел и втянул голову в плечи. Заметил краешком глаза, что слегка обалдел и второй приказчик, стоявший около полок с мужской обувью, а еще в позе оловянного солдатика замерла девушка в темно-коричневом платье, расположившаяся у женского отдела.

А Пятибратов-то молодец. Ни у кого из прочих торговцев пока не видел женщину в качестве продавщицы. Обувь женщинам подбирают мужчины, что они смыслят?

— Передай хозяину, что пришел титулярный советник Чернавский — его коллега из Череповецкого тюремного отделения Новгородского комитета общества попечения о тюрьмах.

Ишь, оказывается, в экстренной ситуации, я даже полное название благотворительного общества могу вспомнить.

— Виноват, ваше благородие, так бы сразу и сказали, что вы судебный следователь… — забормотал приказчик, но теперь уже я его перебил:

— А ты мне дал возможность сказать? Затараторил — хозяин занят, хозяин занят. Ты вначале выслушай, потом говори. — Слегка смягчившись, сказал: — Леонтию Васильевичу передай, что я надолго его от дел не оторву. Займу минут пять, от силы пятнадцать его драгоценного времени. Мне только спросить… Если не сможет, пусть скажет, когда в Окружной суд подойдет, я его там подожду. Скажем, завтра, часиков в девять ему должно быть удобно. Подожди, — остановил я приказчика, уже принявшего низкий старт. — Чем таким важным хозяин занят?

Подумалось — может, хозяин обувного ателье вымачивает сейчас шкуры в каком-нибудь химическом растворе и время у него строго регламентировано? Типа — в растворе дубовой коры двадцать минут, а в настое формальдегида натрия — ровно семь. Недодержать нельзя, и передержать плохо. Мне-то откуда знать — сапожники сами кожу выделывают или готовую получают?

— Леонтий Васильевич самолично выкройки делает, сам кожи режет, — заговорщически сообщил приказчик.

— Тогда ладно, беги за хозяином, — успокоился я. Технологический процесс не нарушу, а небольшой перерыв сделать полезно.

— Семен, ты за старшего, — крикнул старший приказчик продавцу. — Зойка, ты почему господину Чернавскому стульчик не принесла?

Старший приказчик отчего-то не пошел направо, а выскочил вон из магазина.

— Куда это он? — удивился я.

Девушка-продавщица, подошедшая с плетеным стульчиком, пояснила:

— Леонтий Васильевич в большой мастерской, где сапоги тачают. — Поставив стул в уголке, чтобы я не мешал потенциальным покупателям, любезно предложила: — Присаживайтесь, господин Чернавский.

— Благодарю, — поблагодарил я продавщицу. Усевшись, хмыкнул: — Я и не знал, что у Леонтия Васильевича две мастерские.

— У него их четыре, — сообщила Зоя. — Здесь у нас маленькая, для клиентов, которые обувь заказывают, а остальные — для оптовой продажи.

Вот оно как. А я и не знал. Вон, человек выпускает обувь в промышленном масштабе, а до сих пор предпочитает лично раскраивать кожу. Или у него попросту хобби такое?

— Господин Чернавский, не желаете чаю? — поинтересовалась вдруг Зоя. Увидев мой удивленный взгляд, пояснила. — У нас так принято — если муж приведет жену обувь выбирать, или мерку снимать, мы ему стульчик предлагаем и чай, чтобы он не скучал.

— Однако, — покачал я головой, потом спросил. — И что, часто мужья на чай соглашаются?

— Пока ни разу, — лукаво посмотрела на меня Зоя. — Понимают, что пока самовар закипает, их жены или дочери все померить успеют.

Разумно. Здесь важно даже не чаю напиться, а услышать предложение. Как говорится — мелочь, а приятно. Авось, такой клиент и сам еще раз придет, и другим порекомендует.

Я хотел позадавать еще каких-нибудь вопросов, но нашу содержательную беседу прервал продавец:

— Ваше благородие, прощения просим… Зойка, к нам покупательницы идут. Будь наготове.

Пока не раздался противный звон колокольчика на двери, успел посоветовать:

— Ребята, как клиент вам могу сказать — не подбегайте к покупателю сразу. Подождите, дайте немножко времени, чтобы он обвыкся, приценился. Поверьте — чрезмерная навязчивость пугает. И вашему старшему скажите — чтобы сразу на пороге на клиента не налетал.

В магазин явились сразу две дамы. Кажется, я их даже где-то и видел — не то в церкви, не то еще где-то. На всякий случай оторвал задницу от стула, снял фуражку, обозначил поклон.

Они тоже изобразили что-то вроде книксена, но коли женщины собираются купить что-то — им не до пустяков, вроде встречи с малознакомыми людьми.

Но тут как раз появился слегка замерзший приказчик, а вместе с ним и хозяин.

Господин Пятибратов был одет не в обычный свой костюм-тройку, как я привык его видеть, а в рабочую блузу, перехваченную поясом и широкие штаны. И что характерно — он тоже был без сапог, а в валенках, подшитых кожей.

— Леонтий Васильевич, здравствуйте, — приветливо улыбнулся я, протягивая руку.

Пятибратов, хотя и старше меня по возрасту, но опять-таки, имеется тонкость. Я, по своему происхождению и положению государственного служащего немаленького (для этих мест) ранга, должен первым протянуть руку обыкновенному мещанину, пусть он и владелец магазина и четырех обувных мастерских.

— Иван Александрович, а рука-то у меня грязная! — весело сообщил мне Пятибратов, демонстрируя ладони. И впрямь, они у него в чем-то жирном, да еще и грязном. Еще обратил внимание на то, на что раньше не обращал — ладони у казначея Череповецкого тюремного отделения Новгородского комитета общества попечения о тюрьмах были в шрамах, кое-где эти шрамы напоминали татуировку — видимо, от дратвы и красителей.

— Стало быть, вместе и пойдем мыть, — решил я. Не убирать же руку, если я ее уже протянул?

— Нет-нет, —отшатнулся Пятибратов. — Пойдемте наверх, — кивнул он на лестницу, — я там и руки помою, и переоденусь.

Руку пришлось опускать, а потом, ступая по лестнице, вслед за стремительным шагом хозяина, сказал:

— Леонтий Васильевич, я к вам совсем ненадолго. Отвлеку вас ненадолечко, тогда, зачем переодеваться и руки мыть?

— Нет уж, Иван Александрович, если уж в гости явился судебный следователь, то его обязательно нужно накормить обедом. Время-то почти обеденное. А вдруг вы на меня за что-то сердитесь? А так, глядишь, пообедаете, да подобреете.

Обеденное время — понятие относительное. По моему расписанию обед должен начаться через два часа. Но если Пятибратов встает, как моя юная кухарка — в четыре утра, то и обедать он садится пораньше.

Пятибратов мне нравился все больше и больше. На заседаниях нашего Тюремного благотворительного комитета он был сух и весьма деловит. А здесь, в домашних условиях, и шутки шутит, да еще и кормить меня собирается.