Грибница - Дикий Носок

Родионову оставалось еще несколько лет до пенсии, последние несколько он работал ночным сторожем в разных организациях. Работка не пыльная, и весь день свободен. Главное – правильно выбрать организацию. Сейчас он сторожил в школе. Пустела она обычно часам к восьми вечера. Школьники толпой покидали ее после последнего звонка. Родионов запирал двери центрального входа, не спеша обходил владения, дергал для порядка ручки всех прочих дверей (а в школе их было много, помимо центрального входа, еще на кухне, в спортзале, в пристройке для начальных классов, в тире, где у мальчиков проходила начальная военная подготовка, и парочка запасных), потом с комфортом устраивался в отведенной ему коморке рядом со школьной раздевалкой, ставил чайник на маленькую двухкомфорочную электрическую плитку, ужинал и спокойно ложился спать.

Кому нужно лезть в школу? А если и залезут, то что тут красть? Классные журналы? Да на здоровье. Двоечники будут счастливы, а учителя другие заведут. Родионов и мешать им не собирался, намереваясь просто закрыться у себя и пересидеть. А уж потом позвонить в милицию и директрисе. В общем, работка – не бей лежачего. А главное, здесь, в своей персональной коморке Родионов хранил сокровища. Не дома же их держать, где эти две вертихвостки сразу найдут.

Страсть к стяжательству владела Родионовым давно. Тырил он все, что подворачивалось под руку, начиная с мелочи по карманам знакомых, подстаканников в поездах, пепельниц в курилках различных организаций, ручек в Сберкассе и на почте (впрочем, их воруют все, не по злому умыслу, а непроизвольно – расписался и сунул в карман).

Однако последнее время Родионов пер с размахом, и не только то, что плохо лежало. Ущерб от его покраж был невелик, а сиюминутное удовольствие – острое и пробирающее до кончиков ушей, огромно. Любитель острых ощущений умыкнул сохнущую на веревке у соседнего дома женскую кофточку – голубенькую, в цветочек, вместе с прищепками, совершенно не представляя, на кой черт она ему нужна, но получив такой драйв от покражи, какого не испытывал давно.

Потом свистнул электрический чайник из подсобки магазина, где работала Женька. Просто зашел средь бела дня, якобы дочери что-то сказать, да и прихватил. Ну это хоть вещь полезная. Стырил горшок с кактусом из школьной столовой. Выбросил колючую пакость, как только восторг сошел, единственное из ворованного. Пер и другие неожиданные предметы из самых разных мест. Руки словно чесались и никак не могли удержаться, чтобы не позаимствовать хоть какую-нибудь мелочь.

Вершиной его воровской карьеры на сегодняшний день была кража желтого эмалированного таза, стоявшего на Тонином крыльце с почищенными и замоченными грибами. Грибы Родионов выплеснул тут же, у крыльца, а сам с добычей скоренько побежал вниз по теплотрассе, пока не засекли. Рано или поздно это должно было плохо кончиться. Дочерину помаду он слямзил еще утром, когда вернулся с работы. Так, между делом. И удовольствия то почти не получил. Сунул под подушку и забыл, пока Женька шум не подняла. Коморка его в школе уже была полна этими и другими нелепыми, но милыми сердцу сокровищами. Беря в руки каждое из них, Родионов мгновенно вспоминал острые ощущения, что доставила ему покража, и в животе у него щекотало, точно в детстве на качелях.

***

Поход в кино срывался по самой неожиданной причине – заартачилась Вероника.

«Ты что, пап, я прописи только начала писать, а еще стих вон какой учить задали,» – упрямилась она.

«Так завтра сделаешь, ведь выходной,» – улещивал Олег.

«Не успею,» – решительно отрезала Вероника. – «Надо еще рисунок нарисовать на тему «Как я провела лето».

То ли отсутствие матери сказывалось, то ли такой уж она уродилась, но была Вероника не по возрасту серьезна и ответственна. В этом Олегу повезло. На дочь всегда можно было положиться. Она не забывала закрыть входную дверь на ключ, когда уходила, и непременно подергать ручку, проверяя этот факт; не ленилась разогреть суп, вместо того, чтобы пробавляться бутербродами до прихода отца с работы; всегда вовремя возвращала книжки в школьную библиотеку и еженедельно обводила ручкой время начала мультфильмов в программе телепередач, напечатанной в газете.

Но не пойти в кино из-за уроков, которые можно сделать и завтра, – это было чересчур. Однако Вероника уперлась не на шутку. Антонина в новом пальто и с тщательно завитыми кудрями уже ждала на улице, демонстративно посматривая на узенькие часики на запястье. Аленка рядом прыгала на одной ножке. А он продолжал уговаривать дочь.

«Ну ладно,» – сдался, наконец, Олег. – «Я картошки пожарил с луком. Вечером разогреешь и поешь. Гулять не ходи, стемнеет скоро. И Белогрудку не выпускай, потом всю ночь ловить будем. Иди, закрой за мной дверь.»

Субботним вечером Дом культуры был полон людьми под завязку, точно созревший подсолнух семечками. Антонина, не торопясь, продефилировала по фойе, волоча за собой Олега и здороваясь с многочисленными знакомыми. Прекрасно понимая, что его выставляют напоказ, словно дрессированного тюленя, Олег, тем не менее, покорно шел рядом. Когда публика, заняв положенные места, утолклась в зале, свет погас.

На экране густобровые индийские красавицы кокетливо-стыдливо прикрывали лица концами разноцветных сари, колоритные индийские красавцы отважно бились друг с другом, успевая параллельно петь и танцевать, фактурные злодеи с огромными, сияющими перстнями на пальцах, как водится, терпели неудачу и живописно погибали.

Олег же не мог думать ни о чем, кроме дочери, оставшейся дома. Беспокойство прожорливым червем грызло его изнутри, порой сменяясь паникой, от которой холодело все внутри. Представлялась ему оставленная менее часа назад живая и здоровая Вероника почему-то холодной, голодной и несчастной, брошенной на произвол судьбы. Вот отчего-то вспыхивают занавески на окне, огонь заполняет кухню: грызет деревянный стол, лижет крашеный дощатый пол, а дочь ничего не замечает, делает уроки. Огонь добирается до входной двери и вмиг охватывает ее всю. А дочь по-прежнему ничего не замечает, старательно выводя буквы в прописях и грызя кончик ручки. Огонь, тем временем, проникает в комнату и расползается по стенам, жадно пожирая ковры. Подбирается сзади к стульчику, на котором сидит дочь, поджав под себя по обыкновению одну ногу, и кусает ее за полосатый шерстяной носок. И только тут Вероника видит огонь, пугается, кричит. Но уже поздно, из квартиры не выбраться. А его рядом нет.

Потом представилось Олегу, что по возвращении из кино его ждут только почерневший фундамент дома и укоризненно глядящая на него команда пожарных на красной машине. Он бросается на головешки, а Вероники там нет. Её вообще больше