Потерянные души - Майкл Коллинз

Я ощущал слезы на глазах — результат выпивки, но также и еще очень многих причин. Мой сын был на матче. Его голос был частью этого рева. Меня разлучили с ним. Я сполна сознавал этот простейший факт. Сет взял его с собой на матч.

И при этом я помнил, что сам стал одной из причин, почему Кайл играл в этом матче, нашептав ему то, что отец мог бы нашептать сыну, убедив юношу в его силе, в его человечности, объяснив, что бывают случаи, когда мы обязаны сладить со своей печалью и спрятать ее от других. Я говорил с Кайлом так, как никогда бы не смог говорить с собственным сыном. Я был голосом, подавшим ему надежду. Я нашептал ему, как он может выжить и совершать великие дела.

Снаружи, в серебристой тьме, на меня обрушился холод. Кайл Джонсон был нашим избавлением, зарубкой, по которой мы будем измерять наши жизни — наши жизни до и после Кайла Джонсона. Я чувствовал то, что, возможно, чувствуют люди после того, как пожмут руку президенту, будто твоя жизнь облагораживается просто самим его присутствием.

Макс облизал затуманенное окошко. И возникла его морда. Я выпустил его и прошел квартал, заглянул в комнаты тех немногих, кто остался дома, увидел, как они смеются, и пьют, и хлопают друг друга по спине.

Макс загнал кошку в чей-то задний двор. Я снова запер его в машине.

Вернувшись в дом, я улегся на диван и думал о Кайле Джонсоне. Я снова видел, как он в шлеме совершает этот последний прорыв, как он ищет, кому отпасовать, видит, что его вот-вот перехватят, бежит к лицевой линии, оказывается в пяти ярдах до касания, и тут защитник обвился вокруг его ног, но Кайл, обретя что-то в своих глубинах, сделал двойной финт, вскинул руки и попал в ворота.

Да, было лучше не смотреть, а слушать по радио, чтобы образ рождался в моих мыслях и повторялся в моем мозгу снова и снова.

Только нервы заставили Кайла поступить так, как он поступил прошлой ночью, я в этом не сомневался. Паренек был суеверен. На пике величия, накануне важнейшей игры, решающей его жизнь, он хотел поступить, как должно. Он не хотел выйти на поле, сомневаясь в себе. Кто мог бы винить его за это?

Конечно, он боялся: Бог вроде как поставил помеху на его пути. В этом было нечто библейское. Я просто видел, как Кайл раздумывает в таком духе, подготовленный верой своей матери, но он нашел способ преодолеть страх. Конец не заключал ни воздаяния, ни призыва к ответу. В этом финальном периоде, когда его прорыв был остановлен, он переступил через установленные правила и позволил инстинкту решить будущее. Он отбросил все, ужас того, что он сотворил с этой девочкой, и сам определил свою судьбу.

Мы вышли в полуфинал.

Я испытывал к Кайлу Джонсону только самые лучшие чувства за его способность восстановиться, волю к выживанию, за то, что он сумел выкинуть из головы мрак последних двух дней. Это был инстинкт победителя.

Возможно, то же свойство помогало мэру или даже шефу в закулисных сделках, когда они подтасовывали колоду в свою пользу. Они изгнали элемент случайности из своей жизни. Они сделали ставку на стремление Кайла Джонсона вырваться вперед, зная, что он их не подведет, и оказались правы! Проще некуда.

Я налил себе водки еще три раза, поздравляя каждого из них, а потом добавил, поздравляя самого себя, поскольку чувствовал, что определил свое будущее — и, конечно, в каком-то смысле так оно и было.

Глава 8

Немного погодя я услышал, как подъехала Лойс. К этому времени я выпил что-то около восьми порций водки с тоником. Бутылка была почти пуста. Я встал и отдернул занавеску с пьяным триумфом.

Лойс смотрела на дом. Я припарковал машину под ее навесом.

Макс принялся лаять и царапать окошко.

Шеф затормозил позади Лойс и вылез из машины. Лойс глядела на меня и качала головой. Я стоял у окна, сложив пальцы козырьком, чтобы лучше видеть в темноте.

Шеф смотрел на мою машину. Мне показалось, что он что-то сказал. Я услышал голоса, затем он увидел, что я выглядываю в окно. Он держал бутылку с чем-то, будто приехал в гости. И все еще держал ту большую пенопластовую руку. По его походке было видно, что он много пил. Машину шефа оплели разноцветные ленты.

Какого черта я оказался частью этого грустного зрелища, соперничая с шефом из-за Лойс? Вот мой «шевроле-сайтейшен» под навесом Лойс всего лишь в одном шаге от «шеветт» Лойс.

Запах алкоголя ударил Лойс в нос, едва она вошла в дверь.

— Господи помилуй, какого черта ты тут делаешь? Неужто ты был на матче в таком виде?

Пит заверещал со шкафчика и спикировал на плечо Лойс. Потом зашипел на меня.

— Черт, что тут творилось?

— Надеюсь, я не испортил твою маленькую вечеринку, Лойс? Взялась за прежнее? — Я направился к ней, и тут Пит, щелкнув клювом, укусил ее за палец.

— Пит! Нет! — Она попыталась его схватить, но он заметался по кухне и снова опустился на верх шкафчика, где начал прохаживаться взад-вперед вне себя от злости. — Что, черт дери, ты с ним сделал?

Рука Лойс кровоточила. Я сказал: «Дай-ка мне», но Лойс отдернула руку:

— Убирайся вон, сейчас же! Сукин ты сын! — Она прижала другую руку к ране, но кровь просачивалась сквозь пальцы. Лойс пошла в ванную.

Я последовал за ней со стаканом.

— Прошу прощения.

Лойс держала руку под струей холодной воды, розовевшей от крови.

— Черт возьми, Лоренс! Ну зачем ты выпустил его! — Она всхлипнула. — И вообще зачем ты пришел! Какого черта тебе от меня нужно?

Я, пошатываясь, шагнул к ней и взял ее за запястье:

— Дай-ка мне! — Я окунул палец в водку и смочил тыльную сторону ее ладони. Лойс вздрогнула.

— Прекрати! — Но ее голос стал мягче.

— Не дергайся. — Я приклеил пластырь к ее руке, не слишком ловко, и она поежилась. Глаза у нее стали влажными. — Прости, — зашептал я. — Прошу прощения. Хочешь позвать шефа? Я сейчас же ухожу.

Лойс помотала головой:

— Не надо… Не надо об этом.

Пит на подрезанных крыльях полувзлетел над лестницей. Пролететь далеко он не мог. Он проскакал по коридору и остановился в дверях, вызывающе глядя на нас.

Лойс прижала руку к виску, всхлипывая.

— Иди к черту, Пит. — Пит замахал крыльями. — Знаешь, Лоренс, сколько живут попугаи? Восемьдесят лет, а то и больше, вот сколько. Пит нас всех переживет. — Лойс снова всхлипнула и утерла нос о плечо. — По-моему, Лайонел сделал это мне назло. Богом клянусь, он обзавелся этим попугаем назло мне.

Я улыбнулся.

Лойс продолжала говорить:

— Лайонел-то знал, сколько живут попугаи. Уж он бы выяснил. — Она села на крышку унитаза и отпила большой глоток из моего стакана. — Вот так я существую. Именно так. Пит за мной приударяет.

Я снова потрогал ее руку и прошептал:

— Прошу прощения.

Лойс отбросила мою руку:

— Это все не о тебе, слышишь меня? Почему мужчины воображают, будто всегда все про них?

Я ей не ответил.

Лойс сделала еще глоток.

— Пит обожает делать гнездо из старых газет. Потом кусает меня за палец, и тащит к своей клетке, и говорит: «Пит хороший мальчик». Любимая его фразочка. Пит — то, Пит — это.

Лойс повысила голос:

— Может, я и покладиста, но не настолько, ты слышишь. Пит? Откуда, черт подери, ты взял, будто можешь командовать женщиной вроде меня? — Она вышла в коридор, и Пит заверещал, растопырив крылья, а потом попытался цапнуть ее за щиколотку и потащить за собой. — Ты, метелка из перьев! Ты меня слышишь? Метелка из перьев!

Мы ушли в ее спальню, чтобы избавиться от Пита, хотя он и долбанул дверь клювом, прежде чем смириться. Лойс погладила пластырь на руке и села на край кровати. Успокоившись, она открыла дверь. Но Пит уже исчез. Она крикнула ему вслед:

— Я тебя прощаю, договорились? — И вернулась в спальню.

Я наблюдал, как она раздевается, увидел багровеющую полосу, которой резинка нейлоновых трусиков опоясала ее талию, будто перепиленную пополам. Она села перед трельяжем и начала снимать косметику. Подсветка трельяжа создавала сияющий нимб.

Материализовался Пит. Лойс поместила его на туалетный столик, и он любовался собой в зеркале. Она чмокнула птицу в голову.

Я почувствовал, что комната заходила ходуном. И попытался встать:

— Пожалуй, я пойду…

Лойс обернулась ко мне:

— Ты не можешь вести машину. Останься… я хочу, чтобы ты остался. — Она провела гребешком по волосам.

Голова Пита повернулась, его глаза отразили свет.

Меня знобило. Голова раскалывалась.

— Я ухожу… я должен вернуться домой.

Лойс пропустила мои слова мимо ушей и отправилась на кухню. И Пит за ней. Я услышал, как она заговорила с ним. Потом вернулась, села рядом со мной, дала мне таблетку аспирина и стакан воды.

Я проглотил таблетку и выпил всю воду.

Стоя на полу и глядя на меня снизу вверх, Пит казался очень маленьким. Я встал, чтобы уйти, и понял, что не могу.