Донбасский декамерон - Олег Витальевич Измайлов

ходил на работы по разборке развалин домов, оставшихся после войны. Горькая усмешка судьбы – археолог, всю жизнь разбиравший завалы истории, разбирал завалы современности.

Отпустили досрочно, сразу после смерти Сталина. Но в Херсонес он уже никогда не вернулся. Не мог. Решил остаться в шахтерском городе.

Здесь с кадрами было очень туго, поэтому маститому археологу, пусть и отсидевшему по опасной статье, обрадовались в областном краеведческом музее. Но, понятное дело, в штат брать не спешили. Зачислили ученым консультантом на общественных началах.

Старый археолог получал свою скромную пенсию, ездил с молодежью на раскопки, учил ремеслу, печатал статьи в профессиональных изданиях. Последняя, о загадочной статуе с неизвестными науке письменами, найденной при строительстве Карловского водохранилища под столицей Донбасса, вышла в февральской книжке «Советской археологи» за 1964 год. А в четвертом номере журнала появился запоздалый некролог:

«25 июля 1963 года скончался один из старейших археологов Украины Александр Кузьмич Тахтай. Умер он, можно сказать, с пером в руке. В последние дни жизни он работал над текстом доклада “О погребении знатной кочевницы начала II тысячелетия н. э.”, который он намеревался прочесть на 3‑м общем собрании Одесского археологического общества…»

В последний день своей жизни он зашел в краеведческий музей. Он тогда располагался в здании областной библиотеки им. Крупской – в самом центре города, всего два года носившего тогда имя Донецк. Пообщался с коллегами, вышел на улицу, и… не выдержало сердце.

Удивительно, что при такой судьбе оно прослужило ему 73 года.

* * *

Палыч подошел к бутылке, не спеша отвинтил пробку, налил до краев ребристую севастопольскую стопку, и «махнул» ее, не чокаясь ни с кем.

Задымил своей трубкой и сказал:

– Как-то я видел кладбище морских торпед. Обычных 533 мм, тех, что уже давно перестали использовать. Допотопное оружие былой эпохи, когда-то они, знаете, смотрелись хищными рыбками, смертоносными акулами. А тут лежат такие насквозь ржавые, краска облезшая. Не только забытые и не нужные, но и напрочь бесполезные.

Палыч покрутил в руках пустую рюмку, поднял глаза на собеседников.

– А знаете, почему эти стопки, почему они севастопольскими называются? Когда-то каждому нижнему чину во флоте российском вообще и в Черноморском в частности ежедневно наливали казенную чарку – 130 граммов водки. Но началась война и в Морском министерстве какой-то светлой голове пришла мысль о стандартизации, норму подняли до 150 граммов. Ну, и натурально, Петербургскому казенному заводу достался «госзаказ» на «высокую севастопольскую стопку».

Мда… Если мы уж на войну вышли в своих разговорах, на историю войн на землях Донбасса и Таврии, по всей огромной дуге новороссийской от Харькова до Одессы, цепляя Запорожье, Елисаветград и прочие русские земли, не могу не вспомнить поразительные судьбы тех, кто выжил и возвеличился до национальных кумиров, – проговорил минуту спустя Панас, и было видно, что он гнет какую-то, одному ему известную линию.

– Вот послушайте несколько историй про советских актеров, которые выжили в Донбассе, чтобы стать великими в Союзе.

История о талантах, выживших на войне в Донбассе

И очень просто – Донбасс во времена Великой Отечественной стал местом, откуда начался путь в большое искусство театра и кино некоторых из знаменитых наших актеров. Начался трагически: с ранения и госпитальной койки.

Великий русский комик Юрий Никулин, как известно, оттрубил в армии 6 лет. Его призвали еще в 1939 году, а демобилизовали в 1945‑м. Его компаньон по комедии «Бриллиантовая рука» Анатолий, «Лелик», Папанов прошел только Великую Отечественную. Доброволец Папанов был тоже зачислен в зенитчики.

Увы, боевой путь старшего сержанта Папанова, командира взвода зенитчиков, был недолог. Дело было в мае 1942 года, аккурат в те жуткие две недели, когда из-за нерасторопности Генштаба советским войскам под командованием маршала Семена Тимошенко не удалось завершить начавшуюся было успешно операцию по освобождению Харькова и Донбасса. Подразделение, в котором служил Анатолий Папанов, попало под контрудар немецких войск.

Часть, в которой служил будущий актер, была почти полностью окружена под Краматорском, но сумела вырваться и начала отход в сторону Изюма. В одном из боев Папанов был тяжело ранен.

Нога была изувечена, удалили два пальца, несколько лет после этого Анатолий Дмитриевич ходил с палочкой. В 21 год он стал инвалидом, но был сбережен богами войны и землей Донбасса от гибели его редкий талант. В Изюме, в прифронтовом госпитале хирурги сделали все, что могли, чтобы сберечь будущему нашему классику всю ногу. Далее были операции в госпитале Ворошиловграда (Луганска) и Поволжья. Месяцы мытарств и, наконец, комиссовали.

В 1946 году бывший фронтовик стал актером Клайпедского драматического театра, через два года перебрался в Москву, стал служить в Театре сатиры, ни разу ему не изменив.

Кто не помнит обаятельного жулика Сан Саныча из «Спортлото-82» и его «коронную» фразочку с прищуром в глазах? Герой Михаила Ивановича Пуговкина не морщась врет по поводу Лондона или Южной Америки. Но сам Михаил Пуговкин в 17 лет ушел добровольцем на фронт.

Мог бы не уходить, остаться в театре, его уже снимали в кино известные режиссеры. Но как было не идти, когда на фронте уже воевали отец и оба брата.

Михаил стал разведчиком и уцелел в жутких мясорубках первого года войны. А вот в 1942 году ему не повезло капитально. Это было в августе, когда после упомянутой нами выше провальной Харьковской операции немец попер на средний Дон, вытесняя советские войска из второй, восточной, половины Донбасса.

Бои были жаркие. Их, кстати, невероятно достоверно передал в своей книге «В окопах Сталинграда» Виктор Некрасов, воевавший в то время в тех же примерно местах. Дадим слово Пуговкину. Вот как он вспоминал то, что с ним произошло во время боев под второй столицей Донбасса:

«Ранило меня уже позднее, в августе 1942‑го под Ворошиловградом. Ранило в ногу, в госпитале началась гангрена, и меня стали готовить к ампутации ноги. Когда ко мне подошел главный хирург полевого госпиталя, я взмолился: “Доктор, нельзя мне без ноги, ведь я артист!”

На свой страх и риск доктор пошел навстречу молодому бойцу, уж очень убедительной была моя просьба. Лечение длилось долго, болезнь отступала медленно, меня перевозили из одного госпиталя в другой, пока я не попал в Тбилиси. Оттуда меня отправили домой на амбулаторное лечение, и я еще целых два месяца добирался до Москвы, плыл пароходом. Раненых на палубе была тьма – кто на костылях, кто весь перевязанный. У меня вместо гипса на ноге была большая шина, и передвигался я на костылях. До Москвы добирался через Каспийское море. Лицо мое было очень опухшим,