Контрразведчик - Денис Козлов

— Что-то у вас бойцы совсем какие-то одинаковые, судя по делам, — закрывая документы, сказал с сожалением Екимов.

— Так молодые все. Только Магомедов старослужащий, но дела его нет.

— Надо бы с ним поговорить…

— Позвать?

— Нет, пошли к нему. Он под арестом?

— Дневалит, в наряде.

— Это после всего?

— После чего «всего»? Ну, нашли у него этот пузырек. И что? В состоянии наркотического опьянения не был. Более того, по его словам, ему подкинули насвай, а до этого он и вовсе в глаза не видел наркотики. Мусульманин не употребляет.

Михайленко боковым зрением уловил, как взметнулись брови бойца, задержанного за распространение. Солдат и Борода все это время находились рядом.

— Ну, пошли, навестим дневального, — сказал Екимов. И все пятеро покинули палатку и направились в расположение подразделения.

Рота находилась в одноэтажном здании. Определить, был ли это сельский клуб до войны или магазин, было невозможно из-за ветхости сооружения.

— Смирно! — прогремел голос дежурного.

— Отставить, — прервал собравшегося докладывать дежурного Яблоневский. — Где Магомедов?

— Отлучился в туалет.

— Пошли за ним, срочно.

Из концелярии навстречу офицерам вышел ротный.

— Товарищ подполковник… — начал было он.

— Мы к тебе, Демченко, — улыбнулся Яблоневский, — вернее, хотим Магомедова послушать. Предоставишь свою канцелярию?

— Так точно. Правда, у меня небольшой беспорядок…

Через минуту в дверь постучали.

— Войдите, — крикнул Яблоневский.

Дверь легонько приоткрылась, и в узкую щель просунулась голова с большими ушами.

— Так это и есть ваш Магомедов? — Екимов встал и подмигнул Яблоневскому.

— Да.

— Заходи-заходи… — сказал подполковник бойцу.

Перед ними предстал крепко сложенный, лопоухий, с открытой улыбкой парень лет двадцати.

— Магомедов, нам все известно, — начал расхаживать по канцелярии Екимов. — И сами понимаете, что, если вы все расскажете честно, наказание будет минимальным.

Магомедов все так же улыбался и не сводил взгляда с Екимова. Ни тени страха, никаких эмоций не отразилось на лице смуглого паренька.

— Вы меня понимаете? — Екимов подошел вплотную и взглянул бойцу в глаза.

— Так точэнно! — ответил тот.

— И что, вы не хотите сами сознаться в содеянном?

— Мине поставили это наркотик на карман, эй, собаки, да, пока я спал.

— Эти сказки будешь в тюрьме, родной, рассказывать.

— Какая турма? Я ничего не делал.

— А с хромым кто на связь выходил в Шелковской?

— Не знаю я никаких хромых.

— Так, я понял: говорить ты не желаешь?

— Ничего не знаю, — боец шел в отказ, и уже можно было поверить в искренность его слов. Все вокруг, включая Михайленко, не могли понять, с чего Екимов сделал вывод, что именно Магомедов как-то был связан с хромым.

— Ладно. Подполковник Яблоневский, а военный билет бойца в наличии?

— Да, — удивленно ответил зам по работе с личным составом.

— Дайте мне его.

— Дневальный, — крикнул подполковник, приоткрыв дверь. — Сбегай ко мне в палатку. У майора Климова попроси выдать военный билет Магомедова. Скажи, что замкомбат просит.

Дневальный пулей метнулся к выходу, а Яблоневский сел на свое место. Екимов же продолжал:

— Вас, Магомедов, выгонят завтра из армии, вы это понимаете? Будут судить после.

Магомедов прищурил глаза. Воцарилось молчание, которое вскоре прервал боец:

— Не можете выгнать. Из армии не выгоняют.

— Почему, таких, как ты, выгоняют.

— Каких?

В этот момент вернулся дневальный и принес военный билет.

— Товарищ подполковник, у вас есть печать?

— У ротного в столе, — кивнул ничего не понимающий Яблоневский.

Екимов порылся в выдвижном ящике, сел за стол и открыл военный билет.

— Угу. Значит так, Михайленко, вот вам военный билет, записывайте, и подполковник Яблоневский поставит печать. — Екимов протянул военный билет Максиму, развернув который, Михайленко обнаружил белый листочек по формату удостоверения с пометкой «Записывай тут».

— Готов? — спросил Екимов. Максим в ответ кивнул. — «Рядовой Магомедов Магомед Магомедович увольняется с позором», — пиши, — «с позором…»

И у Яблоневского, и у солдата округлились глаза.

— За систематический, — продолжил Екимов, — пассивный гомосексуализм. Точка. Товарищ подполковник, скрепите это печатью и отправляйте в военный комиссариат района, откуда призывался солдат. Копию — отцу и в школу.

— Но… — попытался возразить Яблоневский, сжав до побеления пальцев печать.

Ему не дал договорить рев или вой — во всяком случае, в этом гортанном крике слышалось очень многое — Магомедова.

— Нет, не надо, отцу не надо, школа — не надо. Я все вам скажу…

— Нет уж, братец, мы и так все знаем. Но ты чистосердечно отказался признаться…

— Все расскажу… Не я это…

— Тогда садись и рассказывай все по порядку. Когда с тобой вышли на связь, кто, при каких обстоятельствах. Учти, мы уже все знаем, и этот документ, который застенографирует лейтенант Михайленко, будет приложен к твоему личному делу. Соврешь — военный билет с записью, что ты педераст, отправится к тебе домой. Понял?

Магомедов кивнул и начал говорить:

— В первом батальоне…

— В Шелковской?

— Да Щелоковскый… Так там было все…

— Что было?

— Ну-уу… Пошел я в деревню…

— Как пошел?

— На пост меня поставили, и я пошел…

— Зачем? С какой целью?

— Деньги прислали из дома. Хотел купить себе чего…

— А боевиков не боялся?

— Я никого не боюсь, — гордо выговорил Магомедов.

— Продолжай.

— Там потерял автомат.

— Ни хрена себе, — не выдержал Яблоневский. — Как можно потерять автомат?! И ты, ты ведь сам горец! Оружие! Разве можно так?!

— Я стал бегать, искать по деревне, — продолжил боец. — На рынке спросил, там посмеялись. Назад стыдно было идти. Но вечер был, и я пошел. Потом ко мне подошел русский хромой и сказал, что найдет мой автомат за одну услугу. Я согласился. Вернулся назад — кричать стали, что пост оставил. Я сказал, что живот болел, а на посту стыдно. У меня потом автомат отобрали и поставили в столовую, в постоянные наряды.

— Это мы все знаем, — лукавил Екимов. — Ты лучше расскажи, что именно ты делал для этого хромого.

— Да ничего трудного. Переписал сначала фамилии всех офицеров, узнал, где они живут, где семьи… Номера бэтээров переписал, машин простых. Солдат всех фамилии. Потом он попросил узнать, когда батальон выезжает на стрельбы и куда. Я сказал. Место не знал названия. Сказал, едем стрелять к холму, где могила с крестом…

— Дальше, дальше говори, это все известно и так, — насел Екимов на Магомедова, когда тот остановился.

— Потом, когда из Москвы начальники приезжали, он попросил его пропустить через оцепление. Но далеко он не пошел. Командир мой ходил, и хромой ушел. Потом из другой роты он солдату принес воды. Потом я узнал, что тот заболел. Но я не знал, из-за чего.

— Так. Что еще?

— Ну, дальше он порошок дал, сказал мне, чтоб я в котел с супом вылил. Я вылил. А котел тот не для варки был, а для помоев. Собаки, которым вылили, все подохли. И я сказал, что больше ничего делать не буду. Потом у нас двое на дембель собрались, и я с ними и еще два солдата пошли в деревню. Ночью через забор перелезли. Купили там всего понемногу. У местных. И снова этот хромой. Там, в деревне, вроде еще были русские — так говорят, я не видел. Я одного его из русских видел.

— Ну, не виляй, что было?

— Да ничего. Он сказал, — Магомедов потупил взгляд, — что расскажет, что из-за меня солдат этот заболел, которому он, собака, воду носил.

— А тебе-то что? Ведь ты тюрьмы не боишься?

— Этот солдат… Его семья через дом от меня живет. Не простят.

— А!!! Так вот оно что! Ну, и ты?

— А потом батальон по тревоге подняли, и нас поймали.

— Понятно. А тут он снова тебя нашел?

— Да. Сказал, что и денег можно заработать, продавая, и, если я все сделаю, он забудет и больше не будет приходить.

— Что ты еще должен был сделать?

— Ну, как и там, — фамилии и номера рассказал. Где стреляем…

Вечером в батальон приехал с проверкой начальник штаба бригады. Осмотрев караулы, он в сопровождении пяти бэтээров уехал в Шелковскую.

Яблоневский после отъезда завалился в палатку к Екимову и Михайленко пьяным.

— Простите, нервы, — сказал он, поставив на небольшой столик бутылку водки. — Я не пойму, как вы узнали все это? И что, он правда гомосексуалист?

— Нет, — добродушно улыбнулся Екимов. — Так, интуиция. В Шелковской тоже видели хромого. И я подумал, что есть шанс, что переведенный оттуда боец как-то знает о нем. Тем более что был пойман при оставлении части. И началось все это как раз после его перевода сюда. А тот солдатик, которого вы поймали первым… По лицу видно было, что он чего-то или кого-то боится. Дальше дело ваше — допросите. Я думаю, боится он Магомедова. Насчет гомосексуалиста… Конечно, нет. Ну представьте, что продиктованная мной записка действительно бы попала к его родителям и в школу? Над ним бы в лучшем случае смеялись бы все. Но реальнее — его бы отец из-за позора убил. Я просто на испуг взял.