Пока ты здесь - Наталья Николаевна Ильина

в школе, кстати, только в центре, и так захотелось прикоснуться к клавишам. А руки сами… – он помедлил, – не знаю, как объяснить. Не только руки. Музыка живет где-то во мне. Если я начинаю играть, сразу вспоминаю и автора, и всю партию. Вот только откуда я это знаю, не вспоминается…

– Поняла, – кивнула Дина. – Когда я вспомнила Гардемарина, коня, я сразу знала, как нужно сидеть, что делать. Прямо все, что с этим связано, пачкой. Так, может, ты не безнадежен? Просто твой день…

– Я провел здесь слишком много дней, Дина, – горько оборвал ее Алекс. – И своих, и чужих.

– Но не можешь же ты оставаться здесь вечно? – не сдалась Дина.

– Не могу. И не останусь. Дольше меня здесь только Доктор, остальные уже ушли…

Алекс уставился себе под ноги, не поворачивая головы.

– Куда? – Дина опередила его и пошла задом наперед, стараясь заглянуть в лицо. – Как это бывает с такими, как ты?

Он нахмурился. Дрогнули губы.

– Однажды к вечеру я просто забуду все, что здесь было, и поверну на восток, как та безумная женщина. Наверное, даже неважно, в каком месте меня застигнет ночь, – к утру меня здесь уже не будет. И я чувствую, это случится скоро. Видишь?

Алекс вытянул вперед руку – кисть едва заметно подрагивала и вдруг замерцала так же, как это случалось с его лицом.

– Раньше такого не было, – тихо произнес он.

– Нет! Ты должен вспомнить! Это неправильно, что ты всем помогаешь, а сам пропадешь! – горячо возразила Дина, схватив эту мерцающую ладонь, на ощупь – самую обыкновенную.

– Думаешь, я не пытался? – с горечью отозвался Алекс, мягко высвобождая руку из горячих Дининых пальцев. – Когда я играю, а играю я каждую ночь, чтобы не слышать… – он запнулся, – что-то пытается пробиться, что-то оказывается совсем рядом, какой-то свет, запах… Но этим все и заканчивается. А утром снова иду искать тех, кому можно помочь вспомнить. Иногда – тех, за кем охотится Тьма, иногда – просто кого-то, потерянно бредущего на запад. В какие-то дни не встречаю никого, и это плохие дни. Пустые и длинные.

Дина нахмурилась, пытаясь подобрать слова. Ей не понравилось, что Алекс вроде как смирился с тем, что его ожидает. Но что она могла сделать? Так и не отыскав нужных слов, решила вернуться к разговору о музыке:

– Не уверена, но, кажется, я совершенно не разбираюсь в классике. Всякие там Шопены и Бахи… Не цепляет.

Алекс даже притормозил немного, изумленно уставившись на нее.

– Ну ты даешь! Всякие там… – передразнил он. – Кроме того, что оба – великие композиторы, нет в них ничего общего. Но как можно сказать о классической музыке «не цепляет»?

Похоже, Дина задела его за живое. Ну и славно! А то шел потухший какой-то. И так страшно, а тут твой проводник нос вешает. Она тихонько улыбнулась, опустив голову. А Алекс успокаиваться не собирался.

– Чтобы что-то не любить, это хотя бы нужно знать, – проворчал он.

– Ой, ну так просвети меня! Что такого в твоей классике особенного? Мне вот нравится LP, например. Голос классный, и песни пишет крутые. А что Моцарт твой?

– Моцарт – не мой. А Лаура Перголицци, к твоему сведению, дочь оперной певицы, так что без влияния классической музыки тут не обошлось! Я же не говорил, что поп-музыка – это плохо. Я просто пытался сказать, что нельзя пренебрежительно отмахиваться от того, чего не знаешь.

– Ладно, – примирительным тоном согласилась Дина, – расскажи мне, что тебе нравится? Кто твой любимый автор, из классиков?

Алекс вздохнул.

– Композитор. Шуберт. Он – музыкальный романтик. Во многом. Есть, конечно, и у него вещи не слишком романтичные.

– А то, что ты в школе играл, «Аве Мария», да? Кто написал?

Дине было по большому счету все равно, кто ее сочинил, но, как сказал Алекс, «говори, так лучше вспоминается». Чем черт не шутит? Вдруг и он что-то о себе вспомнит? Помнит же вот про Шуберта своего.

Алекс снова вздохнул и уставился на Дину. Она решила, что именно так родственники смотрят на неизлечимо больного, стоя возле его постели.

– Ave Maria тоже написал Шуберт, Дина.

– Да ладно? – искренне удивилась она. – Ты же сказал – романтик. Я думала, менуэты всякие или там романсы…

– Стоп. Ты меня убиваешь прямо. – Алекс тряхнул головой. – Может, сменим тему?

– Почему? Ну согласна, я темная совсем. Сделай скидку на то, что я вообще мало что помню. Есть же у тебя что-то, что ты особенно любишь? – зашла Дина с другой стороны.

Ей показалось, что тема как раз самая удачная. Алекс оживился, на лице, если забыть о периодическом мерцании, проступил румянец.

– Есть, – задумчиво отозвался он после короткой паузы. – Очень странная вещь. Она у меня в голове все время крутится… «Лесной царь» называется. Я про эту балладу много чего знаю, только не понимаю почему.

– Значит, у тебя с ней многое связано?

Дина стиснула его руку, ожидая, что память вот-вот прорвется к Алексу.

– Наверное… – Он несмело ответил на пожатие, но продолжил идти вперед, не меняя темп. – Это довольно страшная история. Написал балладу Гёте, а Шуберт так впечатлился, что сочинил музыку. И был он тогда примерно моим ровесником. Ну предположительно, я ведь точно не знаю, сколько мне лет.

– И что тут страшного? – не поняла Дина.

– Да нет, сама баллада – страшная. Там отец везет больного мальчика к врачу, ночью, через лес, а малыш всю дорогу бредит, ему кажется, что злой дух хочет забрать его с собой. Он просит отца о помощи, а тот не понимает. Когда наконец они подъезжают к дому врача, мальчик оказывается мертвым. Лесной царь все-таки забрал его…

– Короче, все умерли. – Дина передернулась. – Совсем как здесь: какая-то жуткая хрень пытается меня забрать. Слушай, как вообще можно написать музыку вот на это?

– В том-то и гениальность композитора! Ты слушаешь и просто видишь несущегося коня, слышишь грохот копыт, вкрадчивый шепот Лесного царя, детский стон.

– Ой, не надо про шепот! – Дина вздрогнула и оглянулась.

– Прости.

Алекс вслед за ней оглядел пустынную улицу.

Вокруг по-прежнему было тихо. Слишком тихо, чтобы расслабляться. Дина принялась вглядываться в окна домов, но за стеклами ничто не шевелилось, они были однообразно мертвы. Разговор угас сам собой, и дальше они пошли молча, думая каждый о своем.

– Опачки! Ну наконец-то!

Он спрыгнул с пандуса «Пятерочки», занимавшей первый этаж пятиэтажки, прямо перед ними. Щеголевато одетый верзила, выглядевший в дорогих шмотках до абсурда нелепо. Дина даже удивиться не успела.

– Черт! – пробормотал Алекс сквозь зубы, задвигая ее себе за спину.

Дина, от неожиданности едва не запутавшаяся в собственных ногах, выглянула из-за его плеча.

В распахнутом вороте белой рубахи верзилы красовался замысловатый вензель синей татуировки. Самый краешек. Остальное пряталось под тканью. Кисти рук тоже были в наколках. Щеки и подбородок заросли густой рыжей щетиной, а голова напоминала шар для боулинга – ни одного волоска. К нижней губе прилипла вяло тлеющая сигарета и