Человек, который поднял мертвых - Павел Юрьевич Беляев

предполагала, что стержни эти существовали для общения с загробным миром и самостоятельного контроля своей жизни.

То есть один стержень описывался как предполагаемый источник или регулятор жизни, а второй, соответственно, смерти.

– Всё это, конечно, очень интересно и поучительно, – выдавил утративший терпение Фонвизин. – Но нельзя ли как-то покороче и поближе к нашим реалиям?

– Что ж, я, в общем-то, кончил. А главный интерес в том, милостивые государи, что один из этих стержней был изготовлен из чистого цинка, а второй… – Алёхин выдержал паузу, предлагая собеседникам самим догадаться.

– Из меди, – понял статский советник. – Хорошо, предположим, что древние магические практики египтян дошли до наших дней и при помощи меди никому не известный покровский колдун сумел поднять мёртвых. Но где же в таком случае цинк?

– Не знаю, – честно признался Прокофий Алексеевич. – Эта идея пришла мне только сейчас, и, возможно, есть смысл поискать остатки цинка.

Фонвизин схватился за голову.

– Но ведь это полный бред! – чуть не закричал он. – Египтяне, цилиндры, колдуны, повелевающие мёртвыми… Алёхин, вы же взрослый образованный человек!

– А как тогда вы сами объясните наличие медной проволоки в трупах? – обиделся фельдшер.

– Возможно, злоумышленники использовали проволоку как нитки у кукол-марионеток, чтобы создать иллюзию движения привезённых ими на место преступления мертвецов на случай, если кто-нибудь из прислуги всё же их увидит.

– А вот это уже совсем полный бред, – поддержал фельдшера Юрский. – Ты противоречишь уже просто из принципа, просто потому, что тебя раздражают суждения Прокофия. Но если ты продолжаешь настаивать на своём предположении, то ответь мне на вопрос: зачем преступникам сооружать из давнишних трупов марионетки, когда они сами, по твоим словам, загримированы под мёртвых? И зачем такие сложности с разрезами? Не проще ли просто обмотать проволоку вокруг запястья и дёргать за неё? Зачем вводить в мягкие ткани?

– И к слову будь сказано, – хмыкнул Алёхин, – характер надрезов и то, как в них были закреплены посторонние предметы, никоим образом не подразумевают постоянное дёрганье за проволоку, поскольку при первом же подобном воздействии она просто выпадает оттуда. Вух! – и он красноречиво изобразил жестами, как это должно было бы выглядеть.

Фонвизин умолк и долго переводил взгляд с одного патологоанатома на другого. А потом он вдруг хлопнул по столу ладонью и расхохотался.

– Господа, – со слезами на глазах проговорил он, – сегодня мы все очень устали и сами уже не понимаем, что несут наши утомлённые уста. Хватит с нас на сегодня всей этой чертовщины, баста! Мы отправляемся отдыхать! А завтра нужно будет выяснить, не участвовали ли Бенкендорф и Штильман в недавнем времени в каких-нибудь тяжбах и не было ли у них одинаковых фигурантов.

Петербургские следователи распрощались с Алёхиным, а сами продолжили разговор. Их дискуссия длилась всю ночь, и к тому моменту, когда Юрский и Фонвизин вышли из полицейского управления, наступил рассвет. Из носа и от одежды шёл густой сизо-голубоватый пар.

В дверях следователи столкнулись с электриком, усердно тащившим что-то тяжёлое.

– А! Ваше благородие! – мужичонка обрадовался так, будто увидал старого знакомого. – Вы всё ещё тут? Вертайтесь-ка вы восвояси, не споймать вам ево, не споймать, попомните моё слово… Не споймать…

И часто семеня, потащил огромный тюк дальше. Следом за ним волочился густой запах перегара.

– Как таких земля носит? – меланхолически спросил Фонвизин у друга и, не дожидаясь ответа, пошёл.

На другой день ими была проделана ещё большая работа, чем это было вчера. С некоторым трудом следователи добрались до всех судебных дел, в которых когда-либо принимали участие Штильман и Бенкендорф. Как и следовало ожидать, одинаковых фигурантов не было, хотя сыщики выписали для себя несколько кандидатур, кто мог бы пойти на такое, а главное, у кого были на это средства. Среди них были: граф Маклорес, обвинявший Штильмана в мошенничестве и проигравший; барон Морзе, пытавшийся отсудить у того же Штильмана часть его земель, мотивируя тем, что меценат присвоил их незаконно, – проиграл; князь Волконский, ещё один обвинявший Штильмана в мошенничестве, – проиграл; помещик Алексеев, пытавшийся доказать, что князь Бенкендорф имел частые встречи с его дочерью, после чего от дочери не стало ни слуху ни духу, – проиграл; и граф Белосельский-Меньшиков, обвинявший того же князя в изнасиловании своей дочери, судя по материалам дела, дочь в итоге умерла, – проиграл за недостаточностью улик. Всех этих почтенных граждан ещё предстояло посетить.

Но перед этим сыщики телеграфировали в Петербург запрос о том, кто за последнее время мог интересоваться могилами родственников погибших. Авось что-то и проклюнется.

Первым было решено навестить Алексеева, проживающего непосредственно в Покровске. Поначалу он принял сыщиков холодно, но когда узнал, по какому поводу они пришли, разразился скандал. Помещик грозился найти-таки управу на проклятых полисменов, не способных сажать настоящих преступников, и расточал изысканные благословения человеку, решившемуся поднять руку на Бенкендорфа. В общем, за время их весьма эмоционального разговора по существу дела сыщикам узнать ничего не удалось.

Вторым они было решили посетить Маклореса, но выяснилось, что совсем недавно он отбыл в Англию. Беря во внимание дату его скорого отъезда, Маклорес вполне мог оказаться искомым убийцей. Во всяком случае, заказчиком уж точно. Хотя и непонятно было, чем ему мог насолить Бенкендорф. Но оставив это на потом, Фонвизин и Юрский отправились в усадьбу Белосельского-Меньшикова.

Когда они прибыли, их встретил приказчик графа Игорь. Человек весьма ужасающей внешности и обладатель прескверного характера, своим обхождением он сразу же настроил сыщиков против себя. И если бы у него было состояние, следователи непременно включили бы его в список подозреваемых. Граф отсутствовал, и «уважаемым гостям» было предложено подождать его в гостиной. Уставшие с дороги мужчины с радостью согласились. И почти сразу же им довелось поговорить с обитателями дома, а именно: им на глаза попалась проходившая мимо Вера Петровна.

Узнав, что она всего лишь гостит у графа, Фонвизин принялся терзать её каверзными вопросами. И когда Белосельский-Меньшиков предстал перед ними, сыщики уже знали его как невероятно образованного и галантного человека с золотым сердцем.

– Чем могу служить, милостивые государи? – любезно поинтересовался он, жестом приглашая незнакомцев выпить с ним. Они отказались.

– Мы здесь, уважаемый граф, по поводу недавних дерзких убийств, всколыхнувших город, – говорил Фонвизин.

– Видите ли, я нечасто бывают в свете, а сюда, – Белосельский-Меньшиков обвёл взглядом помещение, – вести доходят с изрядным опозданием. Не будете ли вы столь любезны вкратце пересказать мне события, так потрясшие целый город?

– Очень странно, что подобные, – Фонвизин особо выделил слово подобные, – слухи ещё не дошли до вас. Как бы то ни было, несколько дней назад было совершено два убийства, жертвой