Пастыри - Петер Себерг

— Ничего, ты еще тоже узнаешь, что такое любовь, — сказала она ему. Позволила себе сказать.

— Была бы любовь, — сказал он.

— Да, может, тебе это и не нужно, — сказала она, сама не зная зачем.

— Это не такая уж распространенная штука, — ответил он жалобно.

— О, не зарекайся.

— Разве что вот у нас с тобой, — вдруг захохотал он.

Кончилось привычными объяснениями в любви. Каждый помогал другому выбраться из пропасти, куда сам же его столкнул.

Вот уже и инвалидный центр, на подступах к лесу, за высокими дубами, заполонившими все небо над низкими флигельками, заборчиками и террасками. Она не сразу выпутывается из неразберихи асфальтовых тропок.

Она подъезжает к главному подъезду, распахивает дверцы машины и входит в автоматически раздвигающуюся и замыкающуюся за нею главную дверь. Тотчас ей навстречу мелькает знакомая коляска, и сияет личико, и Альва спешит к ней мимо объявлений, газет и маоистских, хошиминовских и чегеваровских плакатов.

Позавчера днем в глазах у Лео были буравчики, а вечером у него дрожал голос, но потом, позже, он совсем оправился.

— Ты мне как сестра, — сказал он ей.

Ей стало обидно, но она только запустила в него мотком шерсти.

Чем и подтвердила его слова, как она тотчас сообразила.

— Мама, — говорит Альва у нее под боком, обдавая ее возбуждением своих ореховых глаз.

— Прости, я так поздно, — говорит Роза.

— Я уж думала, сегодня папа приедет, — говорит Альва, гадая по лицу Розы, что случилось.

— Я ведь почти всегда сама за тобой приезжаю, — говорит Роза. И сама удивляется, зачем было это подчеркивать.

Альва улыбается, но по улыбке видно, что она заметила состояние Розы.

Она поднимает Альву из коляски и несет в машину. Обычно, когда она ее носит, они не разговаривают. Она относит в машину ранец. Она ставит коляску в блистающий по дальней стене вестибюля ряд.

Они едут.

В темноту машины заглядывает туман, прореженный серым чужим светом. Каждая, провалившись в одиночество, ждет, чтобы заговорила другая. Розе не хочется начинать разговор о Лео.

— Папа поехал в Таубен, — говорит она.

— Он сегодня вернется? — спрашивает Альва.

— Я не знаю его планов, он мне не говорил, — говорит она. Альва озирается по сторонам.

— Не надо ему возвращаться в такую погоду, — говорит она. Она смотрит на мать. — Что случилось? — спрашивает она и кладет руку на плечо матери.

— Лео разбился сегодня утром, он в больнице. С ним совсем плохо, Альва. Наверное, никакой надежды. Такое нельзя говорить, но я чувствую. Они ничего не говорят.

Рука Альвы вдруг больно вдавилась в плечо. Она убирает руку.

— Лео позавчера обещал покатать меня, — говорит она. — Он, конечно, сдержал бы слово.

Они тормозят у поворота, пережидая желтый свет.

— Не понимаю, почему папа не любит Лео, — говорит Альва.

Роза не отвечает, она осторожно поворачивает налево.

— Может, он несерьезный, — говорит Альва.

Их на большой скорости обгоняет машина.

— Он ведь не в гражданской обороне, нет? — спрашивает Альва.

— Нет, — говорит Роза, — он когда-то был, давно.

— А у папы поэтому револьвер в нижнем ящике стола, да? — спрашивает Альва.

— Нет, — говорит Роза. — Этот у него еще с войны.

— А сам Лео понимает? — спрашивает Альва.

— Наверное, нет, — говорит Роза, — наверное, он сейчас вообще ничего не понимает.

Обе молчат.

— Знаешь, — говорит Альва, уже в проулке, — в зиме лучше всего, что видно птичьи гнезда на ветках.

Роза кивает.

— И еще слышно, как идет лето, — говорит Альва, — издалека-издалека.

Роза подъезжает к гаражу.

— Сейчас супу нам сварю, — говорит она.

Потом, на кухне, Роза вдруг снова остается совсем одна. Альву она посадила в кабинете Конни, и та слушает, как по-разному звенит стакан, до разного уровня наполняемый водой. То же было два дня назад, когда Конни впервые за много месяцев заехал за Альвой, не предупредив, так что она зря прокатилась до инвалидного дома и потеряла кучу времени. И вдобавок разодрала чулок о кусты возле входа. Когда она заглянула к ним в кабинет, Конни отлично выглядел, что теперь редко с ним случалось. Они с Альвой были пристально заняты своими опытами. Он довольно мирно воспринял известие о том, что придут тесть и Лео, хотя не любил обоих. Она заметила, что настала та редкая минута, вожделенная минута, когда, забыв все, что было, можно безоглядно уступить приманке настоящего и будущего. Но ей так и не удалось одолеть тоску многих утр, когда, еще не отряхнув сна, она дотрагивалась до его плеча, до спины и убирала руку, не дождавшись отклика.

Конни сказал тогда, что ему скоро надо идти, у него деловое свидание, ему ужасно жаль. Так трудно было сдержаться, промолчать, не спросить; отчего это он вдруг стал так мил и сердечен. Конечно, он построил карточный домик, и ее к нему не подпускает. Ей было обидно.

Она слышала, как он сказал Альве, что в воскресенье они все вместе пойдут в музей. Ей это было ни к чему, лучше поваляться в постели. Она засуетилась, стала менять воду в цветах, открыла крап до отказа, вода зафыркала, забрызгала пол, ей вздумалось петь, и она запела очень громко, но тотчас осеклась и нацелилась водяной струей в кухонную люстру.

Все было куда как идиллично — только не для нее. Конни развлекал отца, был сама любезность, водил его по квартире, демонстрировал всю их технику, так что под конец она даже крикнула, чтоб они проверили электрическую машинку для подстрижки живых изгородей.

Она еще не успела перевести дух, как пришел Лео, и она первая бросилась к двери, распахнула дверь, и он стоял на пороге с коробкой шоколада, она бросилась ему на шею, он даже застонал, и потащила на кухню — выпить, прежде чем вводить его в очередное обсуждение погоды. За обедом обсуждали собак. В новых кварталах так много собак.

Она не любила собак. Лео не любил собак. У Конни, у отца и у Альвы оказалась у каждого любимая порода собак.

Конни ушел сразу, как пообедали, просияв непостижимо нежной улыбкой и чмокнув в щеку Альву, которая при этом уподобилась рекламе зубной пасты. Отец ушел в девять, и она уложила Альву, а Лео пристроился рядом и развлекал девочку, пока Роза мыла посуду.

— Конни сегодня хорошо выглядел, — сказал Лео уже в гостиной, пока Альва выкрикивала через всю квартиру «спокойной ночи».

— Мне тошно, что я не сумела тут же к нему подладиться. Надо это уметь.

— Да, тебе надо подыгрывать Конни в его новой игре. Не думай, что это на несколько дней. Погоди, еще он сам будет