Место (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович

Вокруг по-прежнему было тихо, лишь таинственно шелестел лес. Никто, похоже, не подкрадывался из темноты. Да и разве стал бы тот, кто так выл на всю округу, теперь осторожно подкрадываться? Может быть, сюда, к трамваям, ему хода нет? Или… было ли вообще преследование — или вся эта погоня существовала лишь в воображении беглеца? У страха велики не только глаза, но и уши… Нет, вой, разумеется, в самом деле был. Но верно ли Евгений определил направление? Возможно, эхо и все такое… или же неведомая тварь оставалась на одном месте, просто выла все громче… а может быть, этот звук, не приближавшийся и не удалявшийся, вообще шел откуда-нибудь… с неба?

Или из-под земли.

Камень, толчком плеснулась в сознание мысль. Об какой такой камень он споткнулся? Он же здесь как раз вылезал из трамвая — не было тут никаких камней, тем более таких больших… да и не только тут, на самом деле — на всем своем пути он не видел ни одного…

К тому же предмет был, кажется, слишком легким для камня. Вроде бы от удара он покатился вперед — иначе Евгений здорово отшиб бы, а возможно, даже сломал бы пальцы на ноге…

Юноша уперся ладонями в землю и поднялся. Он почти сразу же увидел в траве справа от себя округлый предмет с какой-то темной вмятиной сверху. Трава мешала рассмотреть, что это такое, и Евгений двумя руками поднял эту штуку. Она действительно была легче, чем камень того же размера, но все же довольно увесистой.

Он держал это кверх ногами, поэтому не сразу понял, что именно держит; ему пришлось поднести это к самому лицу, чтобы рассмотреть в такой темноте. На ощупь оно показалось ему дырявым, сдутым мячом — хотя для мяча было, напротив, слишком тяжелым — и лишь когда пальцы его правой руки скользнули в дыру, попав во что-то склизкое, а затем — уперлись в какой-то ряд мокрых твердых выступов, он понял…

У него в руках была старая, морщинистая человеческая голова с оторванной нижней челюстью. Кто-то отгрыз ей верхнюю губу и прокусил большую дыру в правой щеке; на месте носа зияла рваная треугольная дыра с вертикальной перегородкой, а глаза, похоже, были высосаны; из темных провалов глазниц свисали обрывки нервов. Уши превратились в изжеванное месиво. Редкие седые волосы, клочьями старой паутины свисавшие вниз, были перепачканы кровью — в нескольких местах их срывали с черепа вместе с кожей, и они так и болтались на недосодранных лоскутах…

Евгений вскрикнул и рефлекторно отшвырнул от себя страшный предмет (голова глухо ударилась о стенку трамвая и вновь скатилась в траву), а затем согнулся в приступе рвоты. Когда его уже почти отпустило, он приподнял голову и увидел то, что скрутило его желудок новыми спазмами: на нижней ступеньке передней лестницы трамвая лежала нога — неряшливо обглоданные берцовые кости, все в ошметках мяса и сухожилий, торчали из почти целой жилистой ступни, на которой остались три пальца с нестриженными и, кажется, пораженными грибком ногтями…

Хотя узнать обезображенную голову было сложно, Евгений не сомневался, кто это. Потапчук Сергей Иванович. Точнее, то, что от него осталось.

Дракин подумал, что все же очень вовремя унес ноги от трамваев. И сейчас здесь тоже нельзя задерживаться. То, что сожрало вагоновожатого, похоже, ушло — но, кажется, труп старика ему не очень понравился. Не вернется ли оно за молодой свежатиной?

И, словно в подтверждение этой мысли, из леса — на сей раз совсем близко — раздался треск и хруст. Что-то большое ломилось сквозь заросли. Ломилось по направлению к трамваям.

Бежать! Опять бежать! Скорее! Евгений едва не забыл про «копье», но в последний момент все же подхватил его из травы. Треск приближался слева, значит, направо… Юноша обежал трамвай со стороны кормы — как хорошо, что тот был последним в ряду — затем бросил быстрый взгляд по сторонам. Если то, что направляется сюда, заметит его на путях… нет, в лес! Теперь точно в лес!

Он поспешно нырнул между деревьями, очень надеясь, что сможет двигаться здесь без лишнего щума. Ему повезло — на пути действительно не оказалось густого подлеска, через который пришлось бы продираться, ломая ветви. Поначалу он бежал между высокими, корявыми, обросшими мхом и лишайниками стволами, потом заметил, что деревья становятся тоньше, словно этот лес разрастался от рельсового пути, а потом… вдруг выскочил на дорогу.

Нет, не рельсовую, не асфальтовую, даже не на грунтовку с кюветами по бокам. Скорее это была узкая, всего метра три шириной, просека, коридор, проложенный в чаще. Причем проложенный недавно — никакие кусты здесь вырасти не успели. Но едва ли по этой дороге ездили машины или хотя бы телеги — под ногами не было ни малейших признаков колеи. Только некое гладкое месиво из земли, увядшей травы и опилок. И это месиво было… скользким.

Евгений быстро понял, что бежать здесь неудобно — ноги проскальзывали назад — зато можно перемещаться, отталкиваясь, как на лыжах или, скорее, на коньках. Впрочем, этот способ тоже оказался не лучшим: грязь быстро набивалась внутрь его сандалий. В конце концов он остановился, прислушиваясь. Никаких звуков погони слышно не было. Можно было передохнуть и осмотреться.

Отдышавшись, он с удивлением понял, что деревья по бокам этой странной просеки не просто тонкие. Это были, собственно, даже и не деревья, а высокие и твердые зеленые стебли, что-то вроде бамбука, только росшие не так густо. Бамбук в умеренных широтах? Хотя, конечно, кто знает, что это за широты, и применимо ли к этому месту вообще такое понятие… но воздух явно холодноват для тропиков. Но это в Москве сейчас май — а здесь, может быть, зима?

Но тут в мозгу Евгения сверкнула куда более актуальная мысль. Зеленые! Он уже различает цвет — значит, все-таки светает! Собственно, он должен был понять это, еще рассматривая останки злосчастного вагоновожатого — слишком ясно он различил их детали… но тогда его мысли, мягко говоря, были заняты другим…

Он шагнул к стволам «бамбука», желая осмотреть их более внимательно. Да, похоже, и впрямь какой-то гигантский тростник… нельзя ли его использовать, как оружие? Соорудить из него древко — или, напротив, рукоять для его железяки… Евгений взялся за стебель, пытаясь определить, насколько тот прочен — и тут же неприязненно отдернул руку. Стебель тоже был скользким. Он был словно вымазан прогорклым жиром. Присмотревшись, Дракин понял, что вряд ли это свойство самого растения. Стебли жирно блестели лишь примерно до высоты человеческого роста — а выше выглядели вполне сухими. И, похоже, они перемазаны той же дрянью, что и земля под ногами…

Может, это какая-то химия? Эту просеку сделали, обработав бамбук неким гербицидным реагентом? И, если так, здесь все-таки есть некая цивилизация… и эта дорога должна куда-нибудь вести… с другой стороны, не вредно ли здесь дышать? Может быть, тем, кто проложил коридор — нет, но кто сказал, что их физиология не отличается от человеческой…

И все же Евгений пошел вперед. Не возвращаться же снова к трамваям… к тому же он вдруг сообразил, что после своего беспорядочного бегства через лес может и не найти туда дорогу.

Просека, поначалу прямая, вскоре свернула в сторону, затем вильнула в обратном направлении — а за очередным поворотом юноша практически уперся в ее создателя.

И это не был химик неведомой цивилизации.

Во всю ширину коридора, подпирая лоснящимися оплывшими боками бамбуковые стебли по краям, на земле покоилась чудовищно жирная туша. Кажется, в толщину она была даже больше, чем в длину. Необъятные желтовато-розово-синюшные телеса расползались дряблыми волнами, монументально бугрились, растягивая кожу так, что она, казалась, вот-вот лопнет, свисали каскадами тяжелых складок. Существо можно было бы принять за какого-то кошмарно раздутого червя или слизня, если бы по бокам туши не свешивались ручки и ножки. Сами по себе чрезвычайно толстые, словно бы состоящие из нескольких жировых мешков, разделенных глубокими багровыми складками, на фоне остального тела они выглядели рахитичными, бесполезными рудиментами, которые даже не доставали до земли. Очевидно, тварь могла передвигаться лишь червеобразно, ползя на животе. Головы за всеми этими горами жира видно не было, но, судя по всему, морда упиралась в стену бамбука впереди, которой заканчивался коридор. От туши мерзко воняло — прогорклым салом, по́том и бог весть чем еще.