И вот настало Рождество - Эмма Хэзерингтон

зажигаются, когда она слышит, как колядуют дети. Ей самой нравится петь, но голос у нее похож на завывания кошки.

И снова мама… Моя любовь и в то же время неспособность к пению всегда была неиссякаемой темой для шуток, но это не останавливало меня, я все равно нет-нет, да и напевала что-нибудь.

Глаза обжигает слезами.

Я проезжаю по главной улице этой украшенной к празднику маленькой деревушки; мимо пробегают дети, восхищаясь снегопадом: наверное, это последний день перед каникулами, и они идут из школы домой. Один мальчик высовывает язык, чтобы ловить снежинки, и вскоре уже все следуют его примеру.

– О, Джордж.

Я тянусь за утешением, но Джордж уныло сидит в соседнем кресле и смотрит грустными-грустными глазами.

– Прости, – вслух говорю я. – Сколько раз мне еще надо извиниться? Прости, ладно?

Я извиняюсь, понятия не имею, перед кем. Своей собакой? Майклом? Семьей? Или перед самой собой, за то, что моя жизнь совсем не складывается?

Мы с Майклом часто шутили, что наша жизнь похожа на сон, но он оборвался, а я проснулась. Больше нам не встретить Новый год на маяке Фанад, где нам казалось, что мы на вершине мира. Больше не планировать совместные путешествия. Не будет ни свадьбы, ни семьи, ничего.

Но для всего мира дела у меня в порядке.

В Дублине я создала целую жизнь. Старалась изо всех сил, чтобы начать все сначала. Я не пыталась смириться с его смертью, пережить ее, двинуться дальше – я в такое не верю. Но хотела хотя бы попытаться жить и быть счастливой. Я знаю, он бы этого хотел.

Да, я могу читать речи, заслуживающие награды.

Да, я могу выцепить горячий маркетинговый контракт прямо из-под носа конкурента. Но на деле я просто одеваюсь в кого-то, кто не я, притворяюсь храбрее, чем есть на самом деле. Я просто помада, пудра, краска и изломанная душа, задрапированные веселыми улыбками и винтажной одеждой.

А за маской – только я и моя собака, одни в мире, в котором я не могу отыскать свое место. Я изнываю по… взаимопониманию, дружбе, компании, по той любви, которую мы разделяли с Майклом, мне хочется снова ощутить это все, хотя бы на мгновение.

У меня звонит телефон, и я съезжаю вбок, к кафе с запотевшими окнами и сияющими гирляндами. Вот бы это был Расти или Марион, которые вдруг придумали, где мне провести Рождество.

Но нет, это Карлос.

Я стряхиваю с себя уныние, выпрямляюсь, отбрасываю назад волосы и вхожу в роль.

– Привет, дорогой, – пропеваю я и, заметив себя в зеркале заднего вида, понимаю, что даже улыбаюсь. Глаза покраснели от слез, внутренности свело от страха, но я улыбаюсь. Когда я стала такой прекрасной актрисой?

– Роуз, милая моя Роуз, – поет он в ответ. – На работе все отлично, так что не паникуй. Я просто хотел узнать, как у тебя дела, – говорит он, и в его голосе чувствуется бурлящая, неиссякаемая энергия. – Я тут в офисе, по уши в проекте для Рэйни, с ума схожу. Расскажи, он такой же, как ты помнишь? Что-то изменилось? Гони подробности!

– О чем? О проекте для Рэйни?

– Нет, о домике твоей бабушки Молли, – восклицает он. – О Донеголе! Фанаде! О том райском местечке, куда ты умотала!

Ах, ну точно.

– Понимаешь, этот коттедж больше не принадлежит моей бабушке, – медленно говорю я, пытаясь выиграть время. – Это эйрбиэнби, который называется коттедж «У моря». И… да… в общем, он…

– Роуз?

– Да?

– Ты в порядке? Ты как будто все еще в машине. Ты же не заблудилась? Я думал, ты хорошо там ориентируешься.

Я быстро глушу двигатель, чтобы скрыть правду. Боюсь, если он узнает, то снова начнет уговаривать меня провести Рождество с ним и его отцом. Они, конечно, милейшие, но я не могу представить ничего ужасней, чем пытаться веселиться и праздновать.

– О, нет, я на месте… Да, в машине. Просто в магазин приехала за продуктами, – бормочу я и прикрываю глаза, ругая себя за ложь. – Сам понимаешь, пироги, печенье, чипсы и соусы, все по классике. Дорога до деревни симпатичная, прогуляться приятно, но начался снегопад, поэтому я решила проехаться. Хоть и красиво, не хочется поскользнуться и сломать лодыжку в первый же день.

Я выдавливаю смешок и слышу, как на заднем фоне на другом конце провода болтают мои коллеги – отчетливый заразительный смех нашего дизайнера Мии, хриплый голос копирайтера Рори, распевающего колядки на ее потеху. Они тайком встречаются, я точно знаю, хоть и отрицают это годами.

По крайней мере не только я живу во лжи.

– Ох, Роуз, я весь зеленый от зависти и этому рад, – говорит Карлос. – Verde de envidia. В Дублине льет, как из ведра. Тут серо, хмуро, ужасно, слякотно и мокро. Даже дельфин впал бы в депрессию, увидев эту картину. Ну же, расскажи что-нибудь еще. Мне нужно вдохновение для этого проекта. Давай, опиши, что ты видишь прямо сейчас.

Я прикрываю глаза и хихикаю. Дельфин в депрессии? Это что-то новенькое, даже из уст Карлоса.

Я пытаюсь выглянуть в ветровое стекло, но понимаю, что даже если бы хотела рассказать правду, не могла бы – тонкий слой снега покрывает его, как одеялом. Так что я пользуюсь своим, всегда ярким, воображением.

– Я вижу милый побеленный домик, из трубы которого валит дым, – говорю я, и Карлос чуть не тает. – В очаге камина горит огонь, я даже с улицы вижу оранжевые языки пламени.

– Ох, ты меня убиваешь.

– Через сад к дому ведет элегантная дорожка из розового камня, хотя сейчас она, конечно, припорошена снегом. А кровля на домике соломенная. Снаружи ни звука, только редкое уханье совы и далекий шум прибрежных волн – море видно прямо с крыльца дома.

Я чувствую, как по щеке стекает слеза.

– Ого!

– Все идет по плану, Карлос, – вру я. – А теперь возвращайся к работе, дорогой. Я сюда приехала наслаждаться уединением, а не слушать про проект для Рэйни, без обид.

– Говорит женщина, которая взяла с собой ноутбук.

– Взяла. Что тут сказать? Возможно, я зайду в удаленку ради своего спокойствия. Пока вы все не ушли на праздники.

– Да, пока я еще тут. Мэйв и Ивонн все не дают мне покоя, спрашивают, куда ты поехала. И я еще наткнулся на другую твою подругу, Софи, еще и где – в банке. Она хотела забежать тебя проведать. Они не любопытствуют, просто переживают. Что им сказать?

– Скажи, что я сбежала из города с Брэдли Купером.

– Опять? Разве ты