Передать словами - Элла Волобуева

сам, спросив у проходившего мимо мужчины с ружьем, чем он собирается сегодня заняться. Посмотрев на меня удивленно, мужчина снова кивнул и, не ответив, пошел дальше.

— Он разговаривает? — спросил я у Лианы, — понимает меня?

— Конечно, — ответила она, — мы все разговариваем и понимаем.

— Почему же тогда он мне не ответил?

— Вопрос был глупый, вот и не ответил.

Второй раз я подошел к загорающей на побережье женщине за тридцать. Ее платье было приспущено до талии и собрано у бедер, волосы завязаны в пучок.

— Нравится погода? — спросил я, присев рядом на корточки, — я — Филипп, журналист из города.

— Я знаю, — сказала она, ничуть не смущаясь своей обнаженной груди.

Сопровождающая меня Лиана молча села на песок рядом с женщиной и стала смотреть на море, подставив лицо ветру.

— О чем вы обычно говорите? — спросил я, ни к кому особенно не обращаясь.

— Мы обычно ни о чем не говорим, — ответила женщина, — если только есть сказать что-то важное. Зачем разговоры?

— Это ваша странная привычка — обсуждать всё, что увидите, — подтвердила Лиана.

Вечер прошел так же, как и вчера. Жители поселения собрались у стола, на котором на этот раз красовались куски морской рыбы, несколько поджаренных угрей и всё те же фрукты, разрезанные и разложенные на блюдах.

Вторую ночь я провел в хижине у Лианы. На полу хижины были расстелены какие-то покрывала. Больше в хижине ничего не было. Я обнял Лиану и заснул, вдыхая морскую соль, которой пропахли ее волосы.

Так мы и жили: ели, спали, плавали, загорали. Лиана не всегда меня сопровождала, чаще я уходил бродить по побережью один. С ее стороны никаких возражений не было. Казалось, она даже рада была от меня избавиться и провести день в одиночестве. Иногда я ловил угрей или собирал фрукты и приносил на лужайку. Иногда сидел у скал и смотрел на море у бухты.

Любовниками мы с Лианой стали через три дня. Природа взяла свое, я больше не мог из-за тоски по дому не замечать ее доступное соблазнительное тело. У Лианы оказалась потрясающе гладкая кожа, видимо, отшлифованная морем и мелким песком с побережья.

Вечерами я подходил к столу на побережье, где поселенцы собирались вместе пить, есть и танцевать. Это несколько разбивало однообразие дней и немного спасало от невыносимого чувства одиночества и тоски. Бывало, они разворачивали полотно, привязанное и скрученное между двух скал, и смотрели фильм через проектор. Я уже видел почти все эти фильмы, и с любопытством разглядывал жителей поселения, наблюдая за их реакцией. Во время любовных сцен женщины притворно вздыхали, закатывали глаза, прижимали руки к груди и игриво поглядывали на мужчин. Сцены ревности вызывали у всех насмешливый гогот и улюлюканья. Героические сцены — аплодисменты. Особенно им нравились сцены, где кто-то в последнюю минуту приходил на помощь; выручал попавших в беду с бравадой, апломбом или наигранной суровостью. «Я спасу твою задницу», — орал детектив с экрана своему напарнику с края небоскреба. Одобрительные смешки, хлопки, подбадривания. «Не думал же ты, что я брошу тебя здесь?», — вытаскивал он напарника рывком на крышу, спасая жизнь на последней минуте, когда пальцы уже готовы были вот-вот разжаться. Аплодисменты, поощрительные возгласы, одобрительные выкрики. Казалось, им нравится это очевидное позерство, сопровождающее сцены спасения, и это было тем более странно при том, что сами они никого не спасали, никакого сочувствия не проявляли, добротой не отличались, публичных представлений не затевали и эмоциональных связей не устанавливали. Я не мог бы описать личность ни одного из них или хотя бы основные черты характера. Ни о ком не мог сказать: о, вот этот весельчак, а та — грустная и мечтательная, рядом с ней — душевная и сердечная женщина, а этот вот отличается храбростью и отвагой. Никто ничем не отличался. Все они были какие-то обезличенные, равнодушные, ровные, непонятные.

Еще через несколько дней я увидел ту блондинку с пучком, которую встретил на второй день в поселении. Она загорала на том же месте с так же спущенным до талии платьем. Я присел рядом и спросил, не будет ли она против моей компании.

— Нет, — ответила она, — мне всё равно.

— Мы можем развлечься, — сказала блондинка.

— Как? — спросил я, но повернув голову, понял, что она имеет в виду.

Блондинка, приподняв бедра, стянула платье к ногам и отпихнула куски ткани стопой дальше на песок. Оставшись обнаженной, блондинка легла, изящно изогнувшись, и посмотрела на меня. Я в ответ смотрел на нее, не отрываясь, оглядывая изгибы ее тела, подмечая загар кожи с налипшим кое-где песком, и не находил причины, по которой я мог бы отказать себе в этом удовольствии. Через минуту я стянул футболку, снял джинсы и плавки и наклонился над блондинкой.

Лиана и блондинка были не единственными моими любовницами. Похоже, здесь все девушки и женщины были сластолюбивы, послушны и готовы развязать веревочки у шеи при виде каждого встречного мужчины.

Я заваливал их на побережье у леса, на песке у моря, у огорода.

Прошло около месяца моего пребывания в поселении, когда из леса на побережье двое охотников-поселенцев принесли окровавленного мужчину. Раны были повсюду на его теле, кровь стекала с лица, рук, ног, груди и паха. Лицо тоже было измазано в крови.

— Он из ваших? — спросил я у Лианы.

— Нет, — ответила она, — пришлый. Наверное, леопарды нашли в лесу.

Подошел старейшина и сел у стола, небрежно вытянув ноги.

Я подошел поближе. Мужчина слабо стонал. Кровь из раны на ноге образовала довольно глубокую лужицу на песке. Рана была настолько глубокой, что отчетливо виднелась кость.

— Ему нужна медицинская помощь, — взволнованно сказал я старейшине, — нужно остановить кровь, зашить рану. Иначе он не выживет. Его нужно перенести в город, и как можно скорее.

— Ну, его же сюда никто не звал, верно? Что мы можем сделать? Сам виноват.

— Я слышал, что если находятся желающие выхаживать больных и стариков, их в море не кидают, — вспомнил я, — я — тот самый желающий, буду ухаживать за этим охотником.

— Ну, хорошо, — степенно кивнул старейшина, — попробуй, поухаживай, если знаешь, что делать.

Я быстро осмотрелся, забрал у одной из неподалеку стоящих женщин ремень и перетянул ногу раненного охотника. Осторожно снял с него куртку, чтобы облегчить хриплое дыхание, умоляя еще чуть-чуть продержаться и не закрывать глаза. Нужно было зашить рану. Солнце нагревало слишком сильно, мне в глаза стекал пот и размывал зрение.

— Надо перенести его в хижину, — сказал я Лиане, — поможешь мне?

— Нет, — ответила она равнодушно, — кровью весь пол