Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник) - Виктор Топоров

Между тем всему, что происходит в Чечне и вокруг нее, присущ немаловажный аспект в намечаемых президентом Путиным политических реформах с их невыявленным смыслом (кроме очевидного усиления президентского абсолютизма) и загадочными, даже в случае успешного проведения, результатами. Военно-административное деление страны, подавление оппозиционных и псевдооппозиционных СМИ, подчинение как бы капиталистической экономики фискальным, силовым, а там, глядишь, и карательным структурам, демонтаж законодательной власти и ослабление власти губернаторской и мэрской – все это в пропагандистском плане нуждается в обеспечении.

В обеспечении угрозой – внешней или внутренней (или обеими сразу). Внешнюю угрозу (несомненно, существующую) превратить в пропагандистское оружие трудно: ведь агрессивные замыслы наших латентных противников не связаны (или пока не связаны) с территориальными претензиями, стратегическая игра идет на постоянное ослабление России, которая, как предполагается, и впредь будет заниматься саморазрушением в таких темпах и масштабах, что главное – ей в этом плане не мешать… Сплотиться против, скажем, США в едином порыве, да еще под давлением СМИ, мы, пожалуй, можем; сплотиться против доллара – едва ли. Террор (и чеченский террор в частности и в особенности) действует в этом плане куда более мобилизующе. То есть, рассуждая совсем цинично (а политики иначе не рассуждают, по крайней мере про себя), мы, конечно, в состоянии уничтожить чеченских сепаратистов, но тогда нам придется немедленно выращивать каких-нибудь калмыцких, а то и новгородских… Потому что если возможна – и кажется властям оптимальной – регулируемая демократия, то и регулируемый конфликт на Кавказе вполне уместен. Не «маленькая победоносная война» (маленькие победоносные войны хороши лишь в предвыборный период), а эдакий тлеющий костерок, в который при первой же необходимости всегда можно плеснуть бензина – с тем чтобы начать заливать его из шланга и затаптывать ногами, не затаптывая, однако же, до конца. То есть, повторим это еще раз, окончательная победа над чеченскими сепаратистами властям не нужна. Нужно другое: видимость более или менее полной победы с одновременным сохранением значительного повстанческого потенциала. Нужно время танцора.

А что чеченцы? Пассионарный горский народ, очень – по горским масштабам – многочисленный и обладающий разветвленной и могущественной диаспорой как в России, так и на Ближнем Востоке. (Кстати говоря, периодические античеченские гонения в Москве и провинции лишь подчеркивают отсутствие сколько-нибудь продуманной политики по отношению к чеченской диаспоре как таковой, если, конечно, не считать продуманной политикой само ее бросающееся в глаза отсутствие.) Народ со средневековым самосознанием на общем уровне и блестяще одаренными в самых разных областях индивидуумами, умеющими вписаться в современную конкретику чуть ли не лучше всех. Продекларированное право на самоопределение обернулось разбойничьей вольницей, жертвами и разрушениями, само существование национального очага находится под угрозой. Надежды на общекавказское восстание «против русского гнета» или на масштабную интервенцию мусульманских союзников могут реализоваться только в кошмарном сне. Напротив, интернирование проживающих в России и депортация проживающих в Чечне чеченцев, хотя также маловероятны, могут, однако же, при определенном развитии событий иметь место. Исторических прецедентов хватает. Самый масштабный и трагический из них – двухтысячелетнее еврейское Рассеяние после поражения восставших иудеев в двух войнах против Рима (эту историческую параллель я однажды рассмотрел подробно в статье «В зеркале Иудейской войны: Чечня»[7], журнал «Новая Россия», 1996, № 1). Есть и другой – столь же удручающий пример: североамериканские индейцы, которым после чудовищной взаимной резни предоставлен выбор оставаться в резервациях (сохраняя национальный очаг) или растворяться в общеамериканском «плавильном котле». Не исключено, что в дальнейшем, когда необходимость в контролируемом конфликте отпадет, равнинная Чечня будет освоена «пришлыми» (хотя кто тут пришлый, сказать трудно), тогда как горная Чечня получит статус именно резервации. Правда, сколько перед этим будет пролито крови, причем с обеих сторон, сказать трудно.

Перспективы исключительно мрачны, поэтому о них предпочитают не думать. Каковы бы ни были сегодняшние – сиюминутные или длительные – политические интересы тех или иных сил (да и экономические – вспомним нефть и нефтепроводы! вспомним наркотики! вспомним все от «чеченских авизо» до сегодняшних «восстановительных работ»), сколько бы ни сталкивалось право нации на самоопределение с нерушимостью границ суверенного государства, как бы ни развивались события в самой России и по ее ближнему и дальнему периметрам – трагичность, а главное, безысходность ситуации были запрограммированы в тот день, когда Борис Николаевич Ельцин делал «операцию на носовой перегородке», а неопознанные самолеты бомбили Грозный.

Чеченская война была и остается преступной с обеих сторон (что, разумеется, не перечеркивает доблести ее участников), но это, сказали бы юристы, «преступление, преследующее цель избежать ответственности за предшествующее преступление». Ее нельзя было начинать, эту войну, ее нельзя было начинать Ельцину, ее нельзя было завершать Ельцину, ее нельзя было возобновлять Ельцину. Но, раз уж она идет, необходимо, отказавшись от регулируемой бездеятельности, довести ее до победного конца. До настоящего победного конца, а не до его безвольной имитации. Хуже не будет.

Честные девушки

[8]

«Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Что трогательнее, возвышеннее, наконец, сентиментальнее, чем справедливо прославленная строка Булата Окуджавы? «Умри ты сегодня, а я – завтра». Что гаже, ниже, наконец, циничнее, чем эта воровская присказка? Важно, однако, понять, что перед нами две равноценные поведенческие посылки: одинаково распространенные, одинаково приемлемые с практической точки зрения и одинаково неприемлемые с моральной: круговая порука и слепой эгоизм. «По жизни» они применяются одними и теми же людьми не альтернативно, а поочередно, в зависимости от того, что на данный момент выглядит или является более выгодным.

Банкиры «взялись за руки» перед президентскими выборами 1996 года, затеяли войну компроматов по итогам выборов, а теперь вроде бы снова собираются «дружить против»… вот только кого – на этот счет еще нет полной ясности. О лидерах правых сил вкупе с «яблочными» и говорить нечего: эти, как в известном анекдоте, нажрались друг от дружки дерьма совершенно «за так». На момент, когда пишутся эти строки, за руки взялись губернаторы, а «умри ты сегодня» говорит верхней палате нижняя. Вслед за магнатами (а внешне и опережающими темпами) вот-вот помирятся и телеканалы – ОРТ с НТВ, – надеясь на то, что мы опять это схаваем, будучи не то пиплом, не то просто быдлом…

Одним прыжком по останкинским коридорам Сергей Доренко воссоединился с энтэвешниками, «от шатающих, праздно болтающих, умывающих руки в крови» перешел в «стан погибающих за великое дело любви» и, по сути дела, возглавил команду своих вчерашних супостатов (в ходе знаменитой передачи «Глас народа» в день ареста Владимира Гусинского). Великое дело любви – к чему? К свободе слова? Позвольте вам не поверить. Любви к Гусинскому? Тоже едва ли. Любви к собственной роли властителя дум? Это теплее. Тем более что после выборов Доренко, катастрофически теряя рейтинг, маялся без дела – диковинное одноразовое изделие, которое после использования не выкидывают, но сберегают – а вдруг еще понадобится и где такое сыщешь? Но каково властителю дум осознавать, что его считают одноразовым изделием, хоть и не торопятся выбросить по использовании?

Ворвавшись в чужую студию, Доренко с ходу предложил любопытнейшую интерпретацию собственного появления в передаче и собственного, мягко говоря, отсутствия на НТВ и вокруг в предвыборный период. Оказывается, в стране звучит не слышная подавляющему большинству граждан музыка. На эту музыку реагируют представители спецслужб, действующие и отставные, они оживают, как зомби, они идут во власть, и это чревато смертельной опасностью для общества. Но мало того. Оказывается, гэбешная музыка зазвучала с приходом в премьер-министры Примакова, а чуткий Доренко, расслышав ее, тут же принялся «мочить» (еще не в сортире) и самого Примакова, и московского мэра Лужкова, и партию, ими созданную, расчищая дорогу для истинных демократов во главе с Путиным. Хотя тут уж Доренко зарапортовался, но сама попытка представить свои действия как последовательные примечательна. Оказывается, не только Киселев борется с реставрацией тоталитаризма, но и Доренко – причем начал он это раньше и круче. Оказывается, не только Гусинский, но и Березовский хватается теперь за голову.