Бегущий человек - Ричард Бахман

Публика отреагировала моментально. Зал наполнился криками типа «Убейте его», «Вали отсюда, ублюдок!», «У, подонок!»

Бобби Томпсон поднял руки и притворно добрым голосом закричал:

— Давайте послушаем, что он нам скажет!

Публика постепенно затихла.

С опущенной головой под слепящими лучами прожекторов Ричардс стоял, как бык перед гладиаторами. Он знал, что от него исходит именно та вызывающая ненависть, которую они ожидали увидеть, но ничего не мог с этим поделать.

Он уставился на Томпсона тяжелым, мрачным взглядом:

— Кое-кого подвесят за яйца за такую фотографию моей жены.

— Продолжайте, мистер Ричардс, говорите! — взывал Томпсон, и необходимая нотка презрения послышалась в его голосе. — Никто не тронет вас… пока.

И снова водоворот криков и брани обрушился на Ричардса со стороны публики.

Ричардс вдруг резко обернулся, и аудитория стихла, как от пощечины. Женщины таращились на него полуиспуганным-полупохотливым взглядом, мужчины же ухмылялись, и жажда крови горела у каждого в глазах.

— Вы — подонки!. — выкрикнул он. — Если вы горите желанием увидеть чью-то смерть, почему бы вам не перегрызть глотки друг другу?

Последние слова потонули в новом взрыве криков. Какие-то люди, сидевшие в первых рядах (может, им за это даже заплатили), пытались взобраться на сцену. Полиция удержала их, и Ричардс, мучительно сознавая, как он сейчас выглядит, взглянул на них.

— Спасибо, мистер Ричардс, за эти мудрые слова. — Презрение уже явно ощущалось в голосе ведущего, и толпа, почти утихомирившись, с удовольствием подметила это. — Не хотели бы вы сообщить нашим телезрителям и всем собравшимся здесь, сколько дней вы сможете продержаться в бегах.

— Я хочу сказать им всем, что на той фотографии была не моя жена. Это все дешевая подделка…

Рев публики захлестнул его голос. Крики и ругательства достигли небывалой высоты. Томпсону пришлось прождать почти минуту, чтобы хоть немного успокоить аудиторию, а затем он повторил:

— Как долго вы предполагаете продержаться в бегах, мистер Ричардс?

— Я предполагаю, что протяну все тридцать дней, — спокойно ответил Ричардс. — И я не думаю, что вы найдете кого-то, кто сможет меня прикончить.

И снова брань и непристойности отовсюду. Кулаки поднимались вверх, кто-то швырнул на сцену помидор.

Бобби Томпсон повернулся к публике и закричал:

— С этими последними словами дешевой бравады мистер Ричардс будет уведен со сцены. Охота начинается завтра в полдень. Запомните его лицо! Он может оказаться с вами в скоростном автобусе… в самолете… в кинотеатре… на матче по боксу. Сегодня вечером он находится в Хардинге. Завтра он может быть в Нью-Йорке, Колумбусе, Бостоне… Он может прятаться под ВАШИМИ окнами. Вы сообщите о нем?

— Да-а-а-а! — заорали все. Ричардс вдруг неожиданно для себя показал им оба средних пальца. На этот раз прорыв «добровольцев» к помосту был уже никак не наигранным. Его срочно утащили за сцену в левое крыло, пока публика не разорвала его в клочья прямо перед объективами камер, и этим самым могла бы лишить компанию и всю Систему ожидаемых сочных сообщений и соответственно прибыли.

Киллиан стоял в левом крыле, не находя себе места от удивления и восторга.

— Замечательное представление, мистер Ричардс. Прекрасно! Была бы моя воля, я бы выдал вам приз. А эти выставленные пальцы — просто великолепно!

— Всегда готов! — проговорил Ричардс. Изображение на мониторе перекрыла реклама. — Давайте мне эту проклятую видеокамеру и идите к такой-то матери…

— Ну, второе, в принципе, невыполнимо, — ответил Киллиан, все еще улыбаясь, — а что касается камеры, вот, пожалуйста.

Он взял камеру из рук помощника, который держал ее аккуратно, как ребенка.

— Кассета уже вставлена, все готово к работе. А вот — дополнительные пленки, — он протянул Ричардсу маленькую, но неожиданно тяжелую продолговатую коробку, завернутую в пластик.

Опустив в один карман камеру, а в другой — коробку, Ричардс сказал:

— Все в порядке. Где лифт?

— Не торопитесь, у вас есть еще минутка, вернее целых двенадцать минут. Официально ваши двенадцать часов форы начинаются только в шесть тридцать.

В отдалении опять послышались крики ярости. Оглянувшись, он увидел, что на сцену вывели Лафлина. Душой он был сейчас с ним.

— Вы мне нравитесь, Ричардс, и я думаю, что у вас дела пойдут нормально, — сказал Киллиан. — Ваш в некотором роде грубоватый стиль радует меня безмерно. Я, видите ли, коллекционер. Наскальная живопись и египетские саркофаги — это сфера моих интересов. Вы являетесь аналогом скорее наскальных рисунков, чем египетских погребальных сооружений, но это неважно. Мне бы хотелось, чтобы вас сохранили — если хотите, поместили в коллекцию — так же, как сохранили наскальные рисунки в Азии.

— Лучше запиши биологические излучения моего мозга, ублюдок!

— Поэтому я хочу дать вам хороший совет, — продолжал Киллиан, игнорируя слова Ричардса, — у вас, в принципе, нет шансов выжить: их не существует, когда вся нация охотится за одним человеком, и надо учитывать уровень современного оборудования, которым пользуются Охотники, и их подготовку. Но если не высовываться, можно продержаться дольше. Так что вместо любого оружия, надейся на свои собственные ноги и держись поближе к своим собственным людям, — он поднял палец, как бы для того, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Не лезь к таким, как в студии, обывателям, они тебя люто ненавидят. Ты для них — символ всех страхов и трагедий нашего расколотого и больного мира. В студии было мало подставных зрителей, Ричардс. Они искренне ненавидят тебя. Ты почувствовал это?

— Да, — ответил Ричардс, — почувствовал. Я их тоже ненавижу.

Киллиан улыбнулся.

— И поэтому они готовы тебя убить, — он взял Ричардса за запястье; хватка оказалась на удивление сильной. — Сюда.

За их спиной Бобби Томпсон доводил до ярости Лафлина, приводя в восторг публику.

Они шли в одиночестве по пустому белому коридору, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Совсем одни. Впереди вдалеке один-единственный лифт.

— Вот здесь я вас оставлю, — сказал Киллиан. — Это лифт-экспресс. За девять секунд — прямо на улицу.

Он протянул руку в четвертый раз, и Ричардс снова не пожал ее. Но на этот раз он на секунду замешкался.

— А что если я поднимусь наверх? — спросил он, кивну головой на потолок и еще восемнадцать этажей над ним. — Кого я там смогу убить? Кого мне придется уничтожить, если я заберусь под самую крышу?

Киллиан мрачно рассмеялся и нажал кнопку около дверей лифта; они мягко открылись.

— Да, Ричардс, ты мыслишь глобально!

Ричардс вошел в лифт, двери медленно поползли одна к другой.

— Не высовывайся! — повторил Киллиан. И Ричардс остался один.

У него перехватило дыхание, когда лифт нырнул вниз, устремившись к теперь уже полной неожиданностей улице.

Отсчет: 079

А двери лифта, действительно, открылись прямо на улицу. Напротив, у входа в мемориальный парк Никсона стоял полицейский, но когда Ричардс вышел из лифта, он даже не посмотрел на него; он всего лишь инстинктивно постучал дубинкой по колену и задумчиво уставился в серый туман, наполнявший воздух.

Туман принес с собой в город ранние сумерки. Сквозь темноту таинственно светились фонари, а на улице Рампарт под прикрытием здания Федерации Игр люди напоминали бестелесные тени. И Ричардс почувствовал, что сливается с толпой. Он глубоко вдохнул влажный сернистый воздух. Это было приятно, несмотря на его привкус. Не покидало ощущение, что его только что выпустили из тюрьмы. Да, воздух наполнял его радостью.

Держись своих людей, сказал Киллиан. Естественно, он прав. И Ричардсу не нужен был Киллиан, чтобы понять это, а также и то, что в Кооп-сити станет невыносимо жарко завтра в полдень, когда отменят «перемирие». Но к этому времени он уже будет далеко отсюда.

Он прошел три квартала и поймал такси. Он надеялся, что экран «Свободного вещания» в такси будет разбит — во многих машинах так оно и было, но в остановившейся машине экран был в лучшей рабочей кондиции и показывал заключительные кадры шоу «Бегущий Человек». Черт подери!

— Куда, приятель?

— Улица Робард.

Это было в пяти кварталах от того места, куда он направлялся. А оттуда дворами можно будет добраться до дома Молти.

Шофер нажал на педаль и старая модель автомобиля на газу рванула вперед, распространяя вокруг симфонию стучащих клапанов и трещащего газопровода. Ричардс откинулся на виниловом сиденье, туда, где тень казалась наиболее густой.

— Эй, да я только что видел тебя на экране! — воскликнул таксист. — Ты же этот парень, как его? Причард!

— Причард, точно, — согласился Ричардс.