Любовь без границ - Джоанна Троллоп

— Моя твоя не понимать! — отрезала китаянка, расставляя назад пузырьки.

— Люблю женщин с перчиком! — восхитился Леонард. — Немного здоровой перепалки никогда не повредит, ты уж поверь старику. В Кейт перчик имеется, да-с. Как думаешь, у Джеймса с той старой каргой есть что-нибудь общее, кроме возраста?

— Твоя не говорить про возраст, — с тем же замечательным внешним бесстрастием высказалась миссис Ченг. — Твоя сама старая. Твоя скоро будет сто лет.

— Да уж, я старый негодяй, — с нескрываемым удовольствием произнес Леонард. — Где же наконец кофе? Долго еще ждать? За что тебе только деньги платят, ты, невежественная крестьянка!

Сунув метелку в бездонный карман, китаянка принялась сворачивать шланг пылесоса.

— Я вот узнаю, сколько ты тут у нас зарабатываешь…

— Мало, но за вас мне приплачивают, иначе ноги бы моей тут не было, — сказала миссис Ченг, внезапно теряя свой дремучий акцент.

К кофе Джеймсу было предложено весьма ординарное печенье в восьмиугольной жестяной коробке — китайской, если судить по орнаменту из журавлей и пионов. Жестянка была древняя и видавшая виды, как и все остальное в тесной душной гостиной мисс Бачелор, за исключением разве что приемника. Мисс Бачелор высоко ценила этот прибор: он исключительно хорошо ловил Би-би-си и тем самым скрашивал ей долгие одинокие ночи.

Надо сказать, гостиная поражала не только обилием старого хлама, но и своим редкостным унынием. Мисс Бачелор была так же неспособна украсить свое жилище, как и себя самое, и принимала этот факт с достоинством.

— Как вы, без сомнения, заметили, — сказала она Джеймсу, — дизайнер из меня никудышный. То, что я умею воспринимать прекрасное, мало помогает мне в повседневной жизни.

Часть мебели была еще викторианской, то есть тяжеловесной и как бы раздутой, часть словно перекочевала сюда из дешевых меблированных комнат и неприятно выделялась своим крикливым глянцем. Кресло, в котором сидел Джеймс, было прежде всего удивительно неудобным, а чехол все время сбивался. Ковер неплохо было бы как следует вычистить, а занавески отгладить. За приоткрытой дверью, замок на которой, должно быть, давно разболтался, виднелась кровать под застиранным стеганым покрывалом, некогда малиновым, а теперь тускло-бурым. Единственным источником позитивных эмоций были стены, увешанные репродукциями любимых итальянских живописцев хозяйки, вроде Беллини и Джорджоне, и копиями барельефов Гиберти и делла Роббиа.

Против всех ожиданий, это даже не была отдельная квартира. Дом на Кардиган-стрит принадлежал невестке мисс Бачелор, и здесь ей было отведено всего два помещения. Невестку Джеймс встречал у входа, как раз она и отворяла ему дверь — неприветливая женщина, вдова, снедаемая одиночеством и ипохондрией. Впрочем, она и раньше была не слишком счастлива, не в силах простить мужу его более высокого интеллекта. Позже это негодование обратилось на Беатрис. Гость мужского пола, да еще с бутылкой хереса, не говоря уже о цветах, явился для вдовы прямо-таки личным оскорблением.

В свое третье посещение дома на Кардиган-стрит Джеймс имел неосторожность воскликнуть:

— Миссис Бачелор, как хорошо вы сегодня выглядите!

— Вы окончательно восстановили ее против себя, — заметила Беатрис. — Она ни минуты не сомневается, что это едкая насмешка.

— И что? Она вас выставит за порог?

— По крайней мере попробует: спрячет мою масленку, не впустит мою кошку или что-нибудь в этом роде. Но я уже научилась облекать себя в мантию восточного бесстрастия. Это ее, во-первых, раздражает, а во-вторых, заставляет отступать.

На ногах Беатрис под простецкими колготками все еще виднелось несколько жуткого вида синяков. Джеймс дал себе слово не прекращать визитов, пока они совершенно не побледнеют, хотя уже в самый первый раз, когда он начал многословно распинаться насчет своих глубоких сожалений, Беатрис перебила его, сказав, что не желает больше об этом слышать.

— Мы оба пострадали, мистер Маллоу. Пострадало наше достоинство. Возвращаясь к этому прискорбному случаю, мы будем заново терять его в своих воспоминаниях.

Цветы — горшочек живых гиацинтов — неописуемо порадовали Беатрис, да и херес тоже.

— Были в моей жизни моменты, когда я употребляла этот напиток, и притом в больших дозах. В очень больших, — сказала она задумчиво. — Например, когда приходилось ехать в Грецию в одиночку, просто потому что было не с кем. Вид этой бутылки вызывает в душе двойственный отклик: стимулирует и при этом навевает грусть. Но случались со мной и авантюры.

— Какие же? — полюбопытствовал Джеймс.

Беатрис отвела взгляд.

— Это было как-то связано с мужчинами? — не унимался он.

Она не ответила.

— О! Мисс Бачелор! — воскликнул он с неожиданным для себя оттенком игривости. — Я чем дальше, тем больше рад, что зава… повалил вас.

В ходе знакомства выяснилось, что, помимо острого ума, Беатрис обладает рядом других достоинств. Например, она не признавала условностей — возможно, потому, что много лет работала в женской школе и уволилась только ради ухода за престарелыми родителями (на редкость хлопотливого и долгого ухода, прежде чем оба они отправились в лучший мир).

— Я любила отца и мать, — спокойно объяснила она Джеймсу, — но никто из них ни чуточки мне не нравился.

Наследство было крохотное, его хватило лишь на то, чтобы кое-как устроиться брату с женой и пристроить ее, Беатрис.

— Брат был человек непрактичный и — это еще мягко выражаясь — слабохарактерный. Настоящий подкаблучник. Из-за жены всю жизнь просидел в секретарях у мелкого нотариуса. Я отдавала (и теперь отдаю) на хозяйство всю пенсию, которую, увы, едва можно разглядеть невооруженным взглядом.

— На Грецию уже не выкроить? — сочувственно предположил Джеймс.

— Те поездки обходились не так уж дорого. Я имею в виду в финансовом смысле, — хмыкнула Беатрис.

Разумеется, он не преминул поделиться пикантной информацией с Кейт.

— Как думаешь, что там у нее было, в этих поездках? Если уж заграница обходится дешево, значит, кто-то платит за удовольствие! Вообрази, молодой красавец показывает ей достопримечательности, а она с ним расплачивается натурой. Черт, даже как-то романтично! Вино, свежий хлеб, подарки, а потом любовь под раскидистой оливой…

Кейт не разделила этих восторгов. У нее был хмурый, отчужденный вид. Она сказала, что Джеймс выставляет в дураках и себя, и бедняжку мисс Бачелор, а когда он попробовал спорить, резко оборвала разговор.

— Ого! — сказал Леонард. — Ревнует.

— К кому это? — изумился Джеймс. — К мисс Бачелор, что ли?!