В диком рейсе - Курт Кламан

Боцман не знал, что и сказать. Неуютно он себя чувствовал. Мы откровенно насмехались над ним. И то оказать: таким растерянным мы его давно не видели! Его счастье, что наступило время смены вахт. Только это и выручило боцмана в столь щекотливой ситуации Кто его знает, что он доложит кэпу? Однако о нашем непочтительном обращении с ним явно постарается умолчать…

Все было как обычно, когда мы опускались в котельную. Чад, пылающий уголь в раскрытых дверцах топок, сумасшедшая жара. Красная пелена застлала нам глаза, виски сдавило, славно железными обручами. Донкимен, как я всегда при смене вахты, прошел через машинное отделение, чтобы не встречаться с Мак-Интайром. Он быстро поднялся наверх. Во взгляде, которым Джонни одарил нас, я прочел явную издевку. «Что он замыслил?» — мелькнуло у меня.

Через отдраенную машинную переборку я услышал, как второй машинист сказал стажеру:

— Эй вы, сухопутная крыса, через пять минут мы пересечем экватор! Быстрей бегите на мостик, глядишь, перехватите еще стаканчик виски.

Мне снова вспомнился злорадный взгляд донкимена. Может, он приготовил кому-то из нас хитрую «экваториальную купель»? Я подошел к Мак-Интайру, чтобы предупредить его. Но ирландец меня не слушал. Он энергично управлялся с тяжелой лопатой, будто это была простая поварешка. Ян, как раз собиравшийся приложиться к чайнику с водой, остановился на мгновение, с любопытством глядя на него.

— Полундра! — заорал вдруг Мак-Интайр как оглашенный.

Я услышал громкое шипенье где-то у входа в кочегарку. Мак-Интайр гигантским прыжком метнулся в угол бункера и налетел на меня. Я споткнулся о кусок угля и растянулся на полу. Через решетку люка в кочегарку — прямо в раскрытую дверцу топки — ударила струя воды. Ив топки с гудением вырвался двухметровый язык пламени. Ян закрыл лицо руками, но слишком поздно. Пламя ожгло его тело. Содрогаясь, он упал на залитый водой днищевый настил. Тщетно пытались мы поднять его. Не отрывая рук от лица, Ян уткнулся головой в уголь.

Мак-Интайр захлопнул дверцу топки и сказал:

— Экваториальная купель. Привет от донкимена. Предназначалась мне. Позови машиниста.

Я подбежал к двери в переборке, ведущей в машинное отделение.

— Господин Шаллен, скорее! С Яном Гуссманом несчастье. Сверху плеснуло водой, и это при спокойном-то море! Пламя вырвалось наружу и опалило Яна.

— Тащите его наверх, да смотрите поосторожнее, — это было единственное, что я услышал в ответ.

Не произнеся больше ни слова, Мак-Интайр наклонился и, словно легкий узел с бельем, взвалил отбивающегося Яна на плечи Осторожно поднялся со своей ношей наверх…

Ужас все еще не отпускал меня, таился где-то внутри. Ужас, смешанный с яростью. «Какая же скотина донкимен! — думал я. — Это его месть Мак-Интайру».

На палубе я обнаружил большую пустую лохань, стоявшую под водяным краном на деревянной решетке. Лохань принадлежала стюарду кают-компании. Когда мы шли на вахту, она была полной.

Ирландец тащил на верхнюю палубу, к лазарету, потерявшего сознание Яна. Несколько матросов подошли с кормы и остановились в молчании. Они видели, что здесь случилось что-то недоброе. В моих ушах все еще звучал страшный крик Яна. Я остался на палубе. У топок был теперь только один Жорж. Кто-то побежал к чифу и постучался в дверь его каюты Дверь открылась. До меня донеслись слова чифа.

— Лазарет переполнен. Отнесите парня в кубрик и положите на койку.

Непонятно: то ли здесь какое-то недоразумение, то ли чиф просто не уяснил, что случилось с Яном. Я дерзко крикнул:

— Как это «лазарет переполнен»? У нас же тяжелораненый!

Физиономия «бульдога» налилась кровью.

— Я же оказал: мест нет! — свирепо фыркнул он. — Уберите раненого с верхней палубы!

Мак-Интайр снова поднял беднягу Яна и отнес его в кубрик. Наш товарищ все еще не приходил в сознание. Лицо его было обожжено, волосы обгорели. Возможно, пламя повредило и глаза. Никто из нас толком не знал, какую помощь надо оказывать в подобных случаях.

Наконец в кубрик опустился боцман и сообщил, что ни медикаментов, ни перевязочных материалов на судне не осталось. Зато капитан Ниссен посылает из своих личных запасов два марлевых бинта, а как — бутылочку льняного масла. Это все.

Свободные от вахты кочегары как могли перебинтовали Яна. Мы с Маком вернулись к топкам. Ирландец не проронил ни слова. Происшедшее словно вовсе не коснулось его. Казалось, он озабочен чем-то иным, куда более существенным.

Сменившись с вахты, я разыскал «деда». Тот сидел в своей каюте за письменным столом и, не отрываясь от работы, коротко бросил мне:

— Что у вас?

Я смиренно шагнул в каюту и сказал:

— Насчет донкимена Джонни. Это он опалил Яна.

Я удивлялся своей смелости (надо же — доложить самому машинному богу!), но молчать я не мог.

— Беда случилась при пересечении экватора, господин старший механик. Как раз в это самое время сверху пошла вода. Ясно, донкимен опрокинул на нас лохань, ни о ком другом не может быть и речи.

«Дед» вскочил. Он вытолкнул меня за дверь и заорал:

— Ваши ссоры меня не касаются. Разбирайтесь в них сами! Мне требуется только, чтобы вы держали пар. Это и есть ваше дело. И оставьте меня в покое!

В душевой я столкнулся с Мак-Интайром и сообщил ему о визите к «деду».

— Никакого результата, Мак, — оказал я. — «Дед» не хочет ни о чем знать. Понятное дело: донкимен лижет ему пятки, а это всегда приятно.

Сгорбившись над раковиной, Мак-Интайр лил себе на шею горячую опресненную воду.

— Может, мне вышвырнуть его за борт или треснуть кулаком так, чтобы концы отдал? — опросил он.

— Тогда у топок будет на одного человека меньше, — просто ответил я.

Земли все еще не было и в помине. Она лежала где-то далеко южнее нашего курса. Нам оставалось лакать воду с червями и ржавчиной. Или «наверху» полагают, будто мы станем пить опресненную воду, чтобы помереть, маясь животам? Пожалуй, для двадцатого столетия это уж слишком… Впрочем, на «Артемизии» был в наличии весь букет «удовольствий»: и жажда, и голод, и отсутствие медикаментов, и удары исподтишка.

В очередную выдачу мы снова получили испорченные продукты. Ярость обуяла нас, мы двинулись к капитану. Как известно, морской закон запрещает подобные выступления. Нам вполне могли «припаять» мятеж. Но в ту минуту мы не думали об этом. Дело зашло уже слишком далеко. По железному тралу, ведущему на шканцы, мы — двенадцать чумазых кочегаров и матросов — поднялись к салону. Затем остановились, тяжело дыша, на вылизанной добела палубе. Жорж постучал в дверь святилища, и стук этот был, видимо, столь осторожен, что капитан Ниссен не смог отличить его от почтительного стука своих офицеров.