Братья - Крис МакКормик

мыслями, он салютнул памятнику Кирову, приподняв в знак приветствия очки, словно рыцарское забрало.

В темноте у постамента раздался смех. Рубен узнал троих своих одноклассников. Они явно заметили, как он салютовал памятнику, выдвинулись вперед и окружили его. Один из них, толкнув Рубена, выбил доску на тротуар. По мостовой разлетелись фишки и игральные кости. Другой схватил его за воротник рубашки, назвал сыном алкоголика, а затем напомнил про письмо из Еревана. Третий сорвал с него очки, нацепил себе на нос и стал скакать вокруг, хихикая и повторяя: «Я важная персона! Я незаменим!» Затем он бросил очки на мостовую и с хрустом раздавил каблуком.

– Может, министерство пригласит тебя в Ереван, – ерничал он, – а может, и в саму Москву! Да хоть куда – от тебя все равно будет вонять сыростью!

Наконец Рубен остался один, почти ослепший. Кое-как собрал свои вещи и положил в карман растоптанную оправу от очков.

На следующее утро он остался в постели.

– Разве тебе не нужно в школу? – спросила мать, но Рубен сделал вид, что спит.

Мама принесла ему завтрак – яйца, помидоры и сыр – и оставила рядом с кроватью. Рубен все это посолил, съел и заснул уже по-настоящему.

Проснулся он от воплей родителей.

– Тогда перестань пить, идиот! – кричала мать, стоя в дверном проеме, а отец то выбегал из дома, то снова влетал внутрь.

Рубен пошел за отцом под навес, где вовсю дымил тонир. Тонир служил для выпечки хлеба, но отец бросал в его огненную полость свои книги.

– Они не ценят мою работу, они не платят мне денег, они отдают все заказы этим козлам и бездельникам из Еревана! – гремел он, швыряя в огонь томик за томиком.

Рубен вернулся в дом и взглянул на почти опустевшую полку. На ней остался лишь толстый том «Армянской национальной истории» – он очень любил эту книгу, изданную в короткий период независимости между османами и Советами.

Однажды Рубен услышал историю о том, как турки жгли армянские деревни и местные жители спасали из огня только самое необходимое. И некоторые предпочли вытаскивать книги; трудно поверить – даже детей бросали на произвол судьбы. «Жизнь может начаться и снова, – рассуждали они, – а вот утраченную историю народа уже не вернешь».

Отец продолжал орать все громче. Он вбежал в комнату и схватил последние остававшиеся на полке книги – ту самую историю, которую любил Рубен, и стихи, что нравились брату. Если бы Аво был дома, им бы удалось спасти если не все, то большую часть книг. Но Аво нигде не было.

Тот пришел домой к ужину. Рубен молча сидел за столом. Отец уже спал, а мать на одной ноте оправдывала мужа:

– Он так много работал всю жизнь, он хороший человек, и у него доброе сердце…

Аво спросил ее, что случилось, и та объяснила, что отец, оставшись без работы, побросал все книги в тонир.

– Что, все до одной? – удивился парень.

– Остались лишь те, что лежали у Рубена.

Аво нахмурил лоб и посмотрел на брата. Увидел скрепляющую оправу проволоку, потрескавшиеся линзы.

– Я ими мух бил, – отозвался Рубен, глядя в тарелку.

– У его отца такое доброе сердце, – не унималась мать, словно хотела убедить себя в том, что это правда. – В Армении никогда еще не было столь великого сердца…

Учитывая испепеленную в тонире историю, трудно было проверить, так ли это.

– О, взгляните, кто изволил нас посетить! – воскликнул товарищ В. на следующее утро, постукивая по циферблату своих часов.

Класс наполнился хихиканьем.

– И не трудно бы вам счистить грязь, прежде чем войти? Все остальные приходят вымокшими, вы же – еще и грязным!

Рубен потопал ногами, чтобы стряхнуть налипшую на ботинки глину, и направился к своей парте. Каждый его шаг сопровождался скрипом и хлюпаньем. И – хихиканьем.

– Как я вам уже объяснял, – продолжил товарищ В., не обращая внимания на шум в классе, – как я вам уже объяснял, гипотенуза не может быть по своей длине меньше любого из катетов. Давайте попробуем вообразить обратное. Представьте себе треугольник с гипотенузой короче катетов. Тогда более длинный катет сам превратится в гипотенузу, оттеснив ее в значение катета. Как видите, и здесь без жульничества не обойтись.

Рубен насторожился. Слово «жульничество» служило детектором – товарищ В. любил рассказывать историю о том, как он играл в нарды с отцом Рубена.

– А ведь мне совсем и не нужно было жульничать в игре! – воскликнул товарищ В. – Я был лучшим в нашем состязании, и лишь страх проиграть отвлек мое внимание. Это неплохой урок для всех нас, не так ли? Победить должен был я! А тот… вот его наследие! Посмотрите-ка на его сынка, которого папаша не в состоянии отправить вовремя в школу!

Смех перерос в рев. Рубен уколол себя в ладонь карандашным грифелем, но вдруг смех прекратился. Стало так тихо, что можно было расслышать, как на пол падают капли с курточки Рубена. Все хором, включая товарища В., повернулись к двери.

Один из одноклассников, как раз тот, что несколько дней назад растоптал очки Рубена, стоял, изогнувшись в нелепой позе, – его держал в заломе Аво. Обхватил за поясницу, словно железным поясом сковал. Мальчишка хотел было закричать, но в его легких совсем не осталось воздуха.

– Отпусти его! – крикнул товарищ В. – Отпусти немедленно!

Однако Аво был куда крупнее учителя, поэтому продолжал держать обидчика Рубена в зажиме. Товарищу В. только и оставалось расхаживать взад и вперед на безопасной для него дистанции, и на его лбу выступил обильный пот, словно он попал под ливень.

Мальчишка наконец смог закричать, и из его рта потекла пена. Ученики замерли, испуганные силой этого рослого парня.

– Отпусти его! Отпусти! Ты же сломаешь ему хребет!

– Отпущу, – отреагировал Аво. – Но как только меня попросит Рубен.

– Рубен? – взорвался учитель. – Да пошел он к черту! Я, я приказываю тебе отпустить мальчика!

Аво еще крепче сжал свою жертву, и по лицу мальчишки покатились слезы.

– Ладно! – сдался учитель. – Рубен, во имя мира, скажи ему!

Рубен взглянул на своего огромного, словно ожившая греческая статуя, двоюродного брата:

– Ладно, Аво, довольно…

Тот разжал захват и отпустил плачущего одноклассника.

– Что ж случилось с этим поколением? – пробормотал товарищ В. и осторожно обошел Аво, чтобы посмотреть на распростертого на полу ученика.

Судя по всему, что-то случилось не с поколением школяров, а с самим учителем, ибо после этого случая он никогда больше не упоминал про ту злосчастную партию в нарды и не третировал Рубена из-за