Тролли и легенды - Пьер Певель

Прекрасной Великанши, привязавшийся к Ланселоту Озерному. Капитан, однако, все еще ворчал: ход был слишком медленным, несмотря на полные паруса и доброжелательное море. Наконец корабль рванул вперед, словно освободившись от груза, и промчался так добрый час, а затем снова замедлил ход безо всякой причины. И так он продолжал четыре дня, то набирая скорость, то еле тащась. Никто не находил объяснения этой неравномерности хода. Вдобавок экипаж недоумевал, отчего по ночам в фосфоресцирующем следе «Санта-Марии» образуется диковинный пенный вихрь.

Рейхардт не слишком внимательно следил за событиями: к нему вернулась старая добрая морская болезнь, и он, лежа на койке меж двумя приступами тошноты, молился о долгожданной смерти. Наконец они с лучами заходящего солнца достигли Фарерских островов, которые показались ему зеленым раем устойчивости с их лугами, изобилующими овцами и кроликами. Проблемы начались на следующее утро. За ночь пропала дюжина овец, и островитяне нашли клочья их шерсти и раздробленные кости. Хотя капитан клялся, что его команда ни в чем не виновата, ему пришлось заплатить за ущерб, понесенный фермерами. На следующую ночь драма повторилась. Телосложение фермеров и габариты их оружия подсказывали пойти на соглашение. Капитан без колебаний выложил свои монеты. Решив больше не платить за овец, которых он не съест, он приказал поторопиться с погрузкой. Оставшись в одиночестве перед раздробленными костями, из которых выгрызли мозг, Рейхардт почувствовал, как в желудке поднимается странная дурнота. Ничего общего с морской болезнью. Его разом охватил смутный, отвратительный страх: он уже видел кости, с которыми обошлись подобным образом…

Каравелла снова вышла в море. К своему большому удивлению, Рейхардт чувствовал себя лучше; он не то чтобы полностью оморячился, но перед матросами держался уже увереннее. Плавание возобновилось, с чередой необъяснимых ускорений и замедлений, но на борту на этот счет уже не волновались. Их заботило только предупреждение фарерцев. Последние их извещали, что в водах, куда им предстояло войти, за последние несколько месяцев неоднократно появлялись гигантские кальмары — устрашающие кракены. Впередсмотрящие и все свободные люди вглядывались в поверхность воды, все гарпуны были наготове, и все же из голов не выходило предостережение деревенского старосты:

— Это не просто огромные твари с присосками больше обеих моих рук, но они и умны, быстры. И неумолимы. Меньше чем за год потерялось пять кораблей, не таких больших, как ваш, но все же приличных размеров! Лучшие китобои пытались захватить кракена, и трое из них нашли свою погибель.

На третье утро рыцаря разбудили радостные вопли. На палубе матросы показывали в море. На поверхности волн вверх-вниз покачивалось расчлененное тело гигантского кальмара. Его щупальца были не короче корабля, а разрозненные куски плоти, что волны прибивали к корпусу — толще бычьей ноги. Голова, явно отгрызенная — это какими же зубами, недоумевал Рейхардт, — пристально смотрела на них с ненавистью и осуждением во взоре. Юноша почувствовал, как его желудок снова взбунтовался, но с облегчением обнаружил, что не он один перегнулся через борт…

На Шетландских островах они обнаружили, что помимо кроликов и овец острова кишат кошками. Гордость жителей составляли несколько коров. Грузов у капитана было не так много, и их стоянка должна была продлиться не дольше одной ночи. Единственной ночи, зато незабываемой. Ночи новолуния с ее тьмой, в которой над островом разносился нечеловеческий, нескончаемый вой чудовищных зверей, вышедших из глубины веков. Затравленные крестьяне, принимавшие у себя капитана, его первого помощника и Рейхардта, тихо переговаривались и крестились. В их молитвах без конца звучало одно слово: троу, троу — все повторяли они… Капитан, который немного был знаком с их диалектом, разобрал, что троу — это отвратительное, гигантское существо с кожей, похожей на подошву, запахом гниющего мяса, огромным сопливым носом, гнилыми клыками, ладонями размером с человеческую руку и перепончатыми ступнями. Короче говоря, тролль на островной лад.

На следующее утро перед фермой лежало на спине разодранное тело изуродованного волосатого гиганта. Его череп, выскобленный начисто от мозга, покоился на его же брюхе.

Долее сомневаться не приходилось. Едва выйдя в открытое море, Рейхардт облокотился на поручни и принялся петь. Через несколько мгновений он различил на поверхности воды безобразную морду. Затем чудовище нырнуло и снова поднялось… Опасения пастора оказались вполне обоснованными: в жилах троллицы текла морская кровь. Последние несколько дней в море прошли необычайно спокойно. Матросы наслаждались импровизированными концертами, которые устраивал их пассажир, не подозревая, что этой музыкой наслаждаются и другие уши — притом огромные уши, — и что их корабль эскортирует вплавь троллица, насыщая морскую воду солью своих слез.

* * *

В Бергене Рейхардт направился прямо в контору ломбардского банка, которому его отец доверил свои средства. Он рассказал весьма убедительную историю о шторме и кораблекрушении, объясняющую его безденежье. Но, несмотря на плачевное состояние одежды юноши, первой его покупкой стала лютня…

Через три дня он ехал верхом вдоль побережья. За ним следовал недавно нанятый камердинер, ведущий за собой лошадь, нагруженную мехами и провизией. С момента прибытия в Норвегию не произошло ни одного инцидента, и путешественника ничто не побеспокоило. Видимо, троллица снова отправилась в море, изредка цепляясь за высокие борта корабля.

Передышка длилась всего неделю. Достаточно долго, чтобы Бог сотворил мир, а Рейхардт поправил свое здоровье. На восьмой день, пока он просыпался в деревне, где нашел кров, еду и даже радушные объятия, стены его комнаты сотряс невероятный грохот. За ним последовали лавина камней, треск рушащейся стены и завывания, которые были ему слишком хорошо знакомы. Он едва успел открыть окно. Изумленные жители деревни услышали, как он, не переводя дыхания, спел три «Аве Марии» и песню Гризельды, прежде чем обстрел прекратился. Он продолжил несколькими танцевальными мелодиями, и завершил потом двумя слегка слезливыми песнями о любви и стихотворением Рютбёфа. Снова возвратилась тишина, в подлеске послышались рыдания и выразительные всхлипы, а затем удаляющиеся тяжелые шаги.

Весь остаток пути юный Родеаарде придерживался того же протокола. Каждый вечер он останавливался, подкреплялся, а затем, не дожидаясь обострения ситуации, доставал лютню и исполнял серенаду для своей единственной слушательницы. Троллица изменилась: она держалась на некотором расстоянии от рыцаря, переминалась с ноги на ногу и заливалась слезами как фонтан. Было ли это следствием смены обстановки, последствиями ее падения или избытка йода во время мореплавания? Это не имело особого значения для Рейхардта, который уже видел приближение конца своих испытаний. Он продолжал свой путь, избегая городов и деревень. Сам он охотился, а его камердинер занимался пополнением запасов в самых маленьких из деревушек — этого было достаточно, чтобы утолить их аппетит.