Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести - Сергий Чернец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот, видишь, – выходит, что гора-то на дороге – силу людскую показывает. Так и в жизни бывает. Иной по ровному месту, может, весь свой век пройдет, а так и не узнает своей силы. А другой, достигнет в жизни мастерства в ремесле или добился чего, – ровно, поднимется как на гору. Да как поглядит он назад, тогда и поймет, что он сделать может. От этого, глядишь, такому человеку в работе подмога и жить веселее. Но и слабого человека гора показывает в полную меру: трухляк, дескать, на подметки не годится, ничего добиться не мог.
Вот и надо бы нам оглянуться на свою-то жизнь. Чего я достиг? Если ничего, то встряхнись, – тебе наука – достигай, учись, работай!»
Так вот и учил старый Семеныч молодежь сельскую нашу. А те ребятишки своим передавали. И до того укоренилось такое поучение нашего старика Семеныча, – что гора показывает силу человеческую, что и гору называть стали – «Сила-гора».
Парни нарочно туда бегали, прятались, подкарауливали своих невест. Узнают, скажем, что девки ушли за гору по ягоды либо по грибы, – ну и ждут, чтобы посмотреть на свою невесту на самом гребешке горы: то ли она голову повесит, то ли весело пойдет. Невесты тоже в долгу не оставались. Каждая при ловком случае старалась поглядеть, как ее суженный себя покажет на гребешке Силы-горы.
Гора та и посейчас стоит и дорога та же к селу нашему идет. Вот только помнят ли люди поучения старика Семеныча.
Можно приложить это поучение не только для рассказа про старое, а прямо к теперешнему времени:
Вот война была – 9 мая юбилей отмечали. Это такая «Гора», что и смотреть страшно, а ведь народ одолел ее! Сколько силы есть в народе нашем!
И после войны, как быстро и с энтузиазмом восстанавливали разрушенное хозяйство. И Днепрогесс и новое строили – и атомные станции, и космические корабли, и БАМ и Камаз построили. Есть сила в нашем народе и сегодня. Оглянемся и увидим, что мы многое можем преодолеть – никакие «кризисы» нам не страшны. Надо встряхнуться и с веселым духом устремиться покорять новые вершины «Силы-горы».
Сергий чернец.Яшка Кочетов
(зарисовка рассказа, повести).
Проживал в селе нашем мужичок Яшка Кочетов. По местному-то говору: груздок из маленьких, а ядреный, крепкий. Глядел весело, говорил бойко и при случае постоять за себя мог. От выпивки тоже не чурался. Прямо сказать, с этой стороны хоть и не рассказывай, не будь худо помянута покойна головушка.
В одном у него строгая мера была: ни пьяный, ни трезвый своего заветного из рук не выпустит. А повадку имел такую: все денежки, какие добудет, на три доли делил – 1 едовую (на пропитание значит), 2 гулевую, и 3 душевную. В душевную, конечно, самая малость попадала. Все что попадало в едовую долю, все до копейки жене отдавал и больше в них не вязался: «хозяйствуй как умеешь!» Гулевые деньги, от калымов, левых заработков, себе забирал, а душевную долю никому не сказывал, – как и тратил, и сказывать не любил. «Душа не рубаха, что ж ее выворачивать. Под худой глаз попадет, так еще пятно останется, а мне охота ее в чистоте держать. Да и на дело это требуется».
Начнут спрашивать, какое такое дело для своей души у него есть, а он в отворот и говорит: «душевное дело – сродни искусству, творчеству. В крепком камушке драгоценном сидит, хранится. К нему подобраться не столь просто, это не как табачку на трубочку спросить».
Одним словом, чудаковатый немного мужичок – Яшка Кочетов.
А дело его душевное проглядывалось. По столярному и плотницкому мастером был Яшка. И ворота у его дома резные, разукрашенные, одни на всю округу – красота. А уж наличники на окнах – те с резными картинками были на загляденье. И там – птички на веточках и кисти виноградные окна обвивали, каждый листочек, как живой гляделся.
Вот один раз собрались мужики около стройки сельского магазина. Тогда расширялось село наше, и строили новый магазин. Сидели на бревнах многонько народа, о чем-то разговаривали. И подошел к ним и Яшка послушать.
Мужики как раз говорили о своих делах. Жаловались больше, что время скупое подошло. Разговор не бойко шел. Все к тому клонится, как у мужиков заведено, особенно день выходной, – выпить бы по случаю праздника, да денег нет. Тут видят: подходит еще новый человек. Один из мужичков и говорит: «Вон Яшка Кочетов идет. Поднести, поди, не поднесет, всех расшевелит, да еще спор заведет». – «Без этого не обойдется, – поддакнул другой, а сам навстречу Якову давай наговаривать в шутливой форме, – Как, Яков Иваныч, живешь-поживаешь? Что там по хозяйству? Не окривел ли петушок, здорова ли кошечка? Как спал-почивал, какой сон легкий видел?»
И Яков в ответ шутит с сарказмом:
«Да ничего живу – по-хорошему. Петух тебе поклон посылает по-соседски, а кошечка жалуется: больно много сосед мышей развел – справляться сил нет». – «А сон, и точно, занятный видел. Будто в соседнем селе Бог по дворам с сумкой денег ходил, всех уговаривал: «Берите мужики денежки, кому сколько надо. Без отдачи! Лучше дармовые-то, чем полтиннички по одному непосильным трудом добывать».
«Ну и что, чем кончилось?» – засмеялись мужики, желая услышать продолжение занятного сна.
«Отказались мужики от денег дармовых: Что ты, Боже, – куда это гоже, – говорят, – чтоб незаработанное брать! Непривычны мы к этому. Так и не сошлось у них во сне том».
«Да ладно, ты скажешь, кто ж от дармовых откажется» – не согласились мужики.
«Легко сказать, – говорит Яшка – язык без костей!»
Тут который сперва-то с Кочетовым говорил, – он, видно, маленько обиделся за поклон от «петуха по-соседски, – он и ввернул словцо в зазор Яшке. «Вот и то, мелешь себе, у тебя одно пустобайство».
Яшка Кочетов к этому и привязался:
«По себе что ль судишь! Неужели все на дармовщинку позарятся? Не все люди такие. К барышникам приравнял! Совесть-то, наверное, не у всех застыла!»
И тут другие мужики ввязались, и пошло-поехало, спор поднялся, потому что дело близкое, у всех навиду. Хоть Бог ни к кому с казной не приходит, а богатство под руку может и попадет. Бывает.
Стали перебирать богатеев, кто от какого случая разъелся. Выходило, что у всех без фальши богатство не пришло: кто от своих кооперативов утаил, кто-то чужое захватил, а больше всего те кто на перекупке нажился. Купит за пятерку, а продаст за сотню, а то и за тысячу. Эти барышники тошней всего казались работягам – мужикам.
И про то судачили, а есть ли такие, что трудом своим разбогатели, и можно ли кому позавидовать из богатеев. Оказалось всех наказывает – или Бог или Судьба. У одного богача сын дурак дураком вырос, у другого бабенка на стороне поигрывает, того и гляди в могилу мужика загонит и сама от тюрьмы не минует. Этот опять с перепою опух, на человека не походит. А девчонки у всех так гуляют, что хоть уши затыкай, не слушай что творят, когда и так видно, как голозадые, раздетые ходят. А отцам богатеям некогда воспитывать своих взрослеющих девчонок, все время за свое богатство дрожат и все бегают, доглядывают за ним.
Поспорили этак мужики, посудачили, к тому и пришли: нет копейки надежнее, которая потом полита, заработана. Но как бы этих копеек побольше, да без барышников! Известно, трудовики – по трудовому и вывели свою философию жизни.
Меж тем темнеть уже стало. Спор давно на мирную беседу повернул. Один Яшка Кочетов не унимался. «Все это разговор один! – говорит, – А помани кого дармовой казной, да случаем – в миллион рублей, всяк руки протянет и возьмет!»
Так и подвел черту. Хоть и знают все, что трудом надо жить, но от халявы никто не откажется, все мечтают богатство заиметь. Так и сказал: «подвернись случай с богатством и я не откажусь. Крышу вон мне давно перекрыть надо, ребятишки разуты-раздеты. Да мало ли забот». Другой, из сельчан, тут же подхватил: «А я бы лошаденку завел. Гнедую». – «А мне баню поставить – первое дело» – отозвался еще один. За ним остальные про свое сказали. Оказалось, у каждого думка к большому фарту припасена. Знают, ведь, знают, что неправедным богатством счастье не наживешь, но все равно – о богатстве мечтает каждый.
Конец.Колдун
(рассказ).
С утра было прохладно. Это лето не было жарким. И сидя на зорьке у реки я немного замерз. К вечеру вообще начал моросить мелкий холодный дождик. Я заметил огонь костра на заливных лугах ниже по течению реки, там останавливались пастухи на ночь с лошадьми. И я пошел к костру греться.
В «ночное» дежурили и молодые ребята, но «старшой» был старый конюх, на вид лет восьмидесяти старичок. Он лежал на животе у самой дороги, положив локти на пыльные листья подорожника, боком и ногами к костру. А вокруг костра лежали и сидели трое молодых пареньков. Один с густыми черными бровями, безусый, одетый в брезентовую курточку и темную рубаху – лежал на спине, положив руки под голову, и глядел вверх на небо. Над его лицом тянулся Млечный путь, и дремали другие звезды….