Территория сердца - Весела Костадинова

перекосилось ещё больше, он сжимал кулаки, и в его глазах появилась тёмная, угрожающая тень. Он казался готовым к новой атаке, его дыхание было прерывистым, а лицо перекосилось от ярости и боли.

— Что ты сказала? — его голос стал опасно низким, и я почувствовала, как внутри всё сжимается от страха.

Я не знала, что делать дальше. Сердце колотилось, голова кружилась, и я чувствовала, что силы вот-вот покинут меня. Внутренний голос кричал: Беги! Сейчас же! Но ноги словно приросли к полу, и я не могла заставить себя двинуться.

Внезапно, все его тело изогнулось дугой, глаза остекленели, а руки и ноги начали сотрясать судороги.

— Что за на хер? — прошептала я, не в силах вымолвить больше ни слова, не понимая, что происходит. Он только что стоял передо мной и вот упал на пол, голова непроизвольно моталась из стороны в сторону.

— Блядь! — вырвалось у меня.

Я сорвала с себя блузку, скатала ее в твердый жгут и сунула ему в рот, придерживая голову руками. Его челюсти судорожно сжались на ткани, и я почувствовала, как мои пальцы дрожат от страха и отчаяния. Я с трудом держала его голову руками, стараясь не дать ей удариться об пол. Хотелось кричать, звать на помощь, но я понимала, что это бесполезно. Офис был пуст, ушла даже Алла Викторовна, оставив меня наедине с этим недоразумением.

— Блядь, блядь, блядь…. — повторяла я, пытаясь вспомнить хоть что-то из курсов первой помощи, но в голове была пустота, заполненная только страхом и отчаянием. Его тело продолжало содрогаться в жутких судорогах, а я боялась, что не удержу его.

Держать его голову было тяжело, пальцы соскальзывали, и я чувствовала, как по спине стекают капли пота. Я понимала, что, если не удержу его, он может нанести себе серьёзные травмы. Сама мысль об этом приводила в ужас, но я старалась сосредоточиться на том, чтобы не дать его голове удариться о пол.

— Давай же, давай, сученыш! — шептала я, пытаясь удержать его руки и голову. — Прекрати!

Судороги становились всё сильнее, его тело подёргивалось, и я не знала, что делать дальше. Я чувствовала, как силы покидают меня, и понимала, что долго так не выдержу. Я буквально молилась, чтобы кто-то пришёл, чтобы всё это прекратилось.

В какой-то момент его тело стало неподвижным, и я, затаив дыхание, посмотрела на него. Судороги прекратились, но его глаза были закрыты, а дыхание стало поверхностным и прерывистым. Я не знала, что это значит — хорошо это или плохо, но он не двигался, и это внушало хоть какое-то облегчение.

Я снова огляделась по сторонам, надеясь на чудо, на то, что кто-то всё-таки войдёт в кабинет и поможет мне, но вокруг была гнетущая тишина, только шум вентиляторов кондиционера напоминал, что я не одна во вселенной.

Неожиданно Владислав открыл глаза. Они были пустыми, словно он всё ещё находился где-то между этим миром и каким-то иным, потусторонним. Я замерла, боясь даже дышать, и внимательно смотрела на него, не зная, что произойдёт дальше.

Он тихо застонал, попытался приподнять голову, но тут же снова осел на пол, закрыв глаза. Его дыхание стало чуть ровнее, и я почувствовала, как напряжение постепенно уходит из его тела. Казалось, что приступ заканчивается, и это было единственной хорошей новостью за последние несколько минут.

Его голова так и лежала на моих коленях, разодранная блузка лежала рядом, а я в одном лифчике сидела на полу, представляя собой весьма жалкое зрелище.

Через несколько минут он снова застонал и открыл глаза.

— Влад! — вырвалось у меня. Я даже не успела осознать, как вымолвила его имя, забыв о всяких формальностях. — Владислав Александрович… — добавила я, голос сорвался, и слёзы потекли по щекам. Я не могла сдержаться, слишком много всего произошло за последние минуты. — Сукин ты сын!

Я плакала то ли от злости, то ли от облегчения, сама не зная, что сейчас переживаю. Всё смешалось: страх, гнев, облегчение, отчаяние. Я смотрела на него, видя, как он медленно приходит в себя, и не могла поверить, что он всё ещё здесь, со мной, живой.

— Маму не трогай… — едва слышно проворчал он, его голос был слабым и хриплым, но в нём слышалась привычная нотка раздражения. Он с трудом пытался сфокусировать взгляд на моём лице, а его дыхание было неровным и прерывистым.

Я хрипло рассмеялась сквозь слёзы, чувствуя, как всё внутри сжимается от этого смеха. Этот момент был настолько абсурдным, что я не могла не смеяться. Я сидела на полу, полуголая, с его головой на коленях, и он, переживший только что приступ, умудрялся ворчать о чём-то, что, видимо, имело для него большое значение.

— Чёрт, Владислав, ты серьёзно? — выдохнула я, смеясь, но пытаясь успокоиться. — Ты только что чуть не умер, а тебя волнует, чтобы я не трогала твою маму?

Он моргнул несколько раз, его глаза казались затуманенными, но постепенно в них появлялось осознание. Он попытался подняться, но я мягко, но настойчиво удержала его, не позволяя вставать.

— Тихо, подожди, нужно вызвать скорую….

— Никаких скорых, — голос был слабым, но твердым. — Помоги мне перейти на диван.

Он еще и приказы мне тут раздает! Как хотелось отвесить подзатыльник этому золотому мальчику!

Вопреки этому я выполнила его указания, переместив его на диван и чувствуя, как его сотрясает дрожь.

Освободившись, я стала судорожно искать в кабинете хоть что-то, чем можно было его укрыть — у него губы дрожали от озноба.

— В шкафу, — подсказал он, стуча зубами.

Я подошла к шкафу, открыла его дверцы и на нижней полке действительно обнаружила сложенные плед и подушку. Подхватив их, вернулась к дивану и аккуратно накинула плед на его дрожащее тело. Он вздрогнул от прикосновения, но затем расслабился, его дыхание стало чуть ровнее.

— Вот так, — сказала я, стараясь говорить, как можно мягче, как будто обращалась с маленьким ребёнком. — Теперь лежи спокойно. Отдыхай.

Он посмотрел на меня, его взгляд был туманным, но в нём всё ещё читались упрямство и сила.

— Не жалей меня, — сказал он слабым голосом, и я заметила, как его челюсти